Юлия Лешко - Лица счастья. Имена любви

• Название: Лица счастья. Имена любви
• Автор: Юлия Лешко
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-985-6937-74-6

Наверное, эту книгу, попадись она в руки суровому критику, никак не назовешь «венком сонетов». Ну, хорошо, пусть так, но финал каждой истории (…и не только моей!) – это всегда начало новой. И мысль, которая завершает предыдущую новеллу, негромко, как будто шепотом подсказывает первую строчку следующей. Очень часто эта мысль проста, не похожа на афоризм, не тянет даже на сентенцию…

Чем проще фраза, тем яснее смысл.

И вообще: поэзия не всегда заключается в рифмованных строчках. А в нашей абсолютно прозаической жизни поэзия прячется в самых неожиданных местах. Маскируется!.. Но, вопреки наступающей по всем фронтам прозе, рифмуются встречи и расставания, ссоры и примирения, потери и обретения, рождения и уходы.

Гармония не очевидна, но она есть.

---

…Эх, если бы прямо за этими воротами начиналось мое детство! Пройдешь КПП и – вот оно, лето детства: запах нагретой хвои, теплого песка, яблок…

Если бы я бывала в Красном реже, эту магию возвращения можно было бы сохранить. Но я слишком часто бываю здесь. Раньше – ездила к деду и бабушке, потом – только к деду, а теперь, вот уже десять лет, приезжаю как на дачу – в любое время года, на выходные, в отпуск, на Радуницу… В наш опустевший, но не утративший своей живой прелести и теплоты дом.

Я все делаю для того, чтобы он был живым. Мы все это делаем – я, мой отец, тетя…

Во-первых, ощущение домашнего тепла сохраняют… толстенные стены и батареи! Это – в буквальном смысле: строить до войны умели! Холодно здесь не бывает ни зимой, ни летом. Во-вторых, впечатление живого пространства создают книги. Книги, вообще, особая субстанция. Почему-то не могу сказать о них – вещи, хотя и у вещей бывает интереснейшая биография…

Все книги дедовской библиотеки оказались в многочисленных застекленных шкафах и на полках не случайно, а собирались планомерно, в течение долгих, долгих лет. На титульной странице каждой – дата и место, где была приобретена книга, две-три строчки, написанные острым, каким-то готическим почерком деда.

…Возьму наугад. Вот, например, эта, тоненькая: «г. Бельцы, 24.09.91». Значит, дед был в гостях у моей тети Альбины, в Молдавии, в городе Бельцы, где и приобрел болгарский детектив «Двойная игра» Александра Карасимеонова. Скоротал за чтением вечерок-другой – не Бог весть, какой шедевр – и книжечка осела на полке…

В библиотеке деда множество раритетов. Первое советское издание всего Пушкина, например. Рядом – классики и современники. Попадаются какие-то полузабытые имена: дед любил поэтов Багрицкого и Сосюру. Знаю, где-то во втором ряду стеллажа стоит полное собрание сочинений И. В. Сталина. Как дед стал его обладателем? Теперь уже не спросишь.

Дед читал детективы, приключения, фантастику, поэзию, собирал сказки народов мира, обожал биографические книги (вся «ЖЗЛ» у него есть!), историческую литературу. Книги, изданные в легендарном «Детгизе» – богато иллюстрированные, в солидных обложках. Академические издания, многотомные сочинения Майн Рида, Вальтера Скотта, Артура Конан Дойла, Виктора Гюго… Все это была такая особая, культурная дань его бедной юности, когда читать хотелось, а читать было нечего.

Став постарше, я позволяла себе посмеиваться над дедом, которого часто можно было «застукать» с томиком Луи Буссенара или Рафаэля Сабатини. Дед любил почитать про пиратов, ковбоев и прочих рыцарей с большой дороги…

* * *

Я так люблю это место!

Два портрета – молодой бабушки на фоне заиндевевших веток, в голубой шапочке, с голубой же муфтой в руках, и деда, в профиль, в капитанских погонах, с дымящейся сигаретой, зажатой в пальцах, – раньше стояли в кладовке. А теперь украшают стену над двумя главными книжными шкафами. «Смотрят» друг на друга… Их когда-то написал художник-самоучка, дедов ординарец. Бабушка Юля почему-то не любила их доставать из «запасника». Может, потому, что хорошенькая рыжеволосая и синеглазая девушка осталась только на портрете, а ее место в жизни заняла невысокая подвижная полненькая старушка с повышенным артериальным давлением.

Бабушка, сколько помню ее, очень за собой следила, прекрасно одевалась, потому что шить, вышивать, вязать и скорняжничать умела сама. И все же ей всегда можно было дать ее возраст. Нелегкую жизнь прожила: много работала, вырастила троих детей, в конце войны перенесла острую дистрофию, из которой выкарабкаться помог только младший сын, «дитя Победы». На память о том времени сохранилась уникальная фотография на пропуск. На ней молоденькую дистрофичную бабушку кто-то сзади держит за волосы, за простыней, на фоне которой снимали офицерских жен: чтобы голова не свешивалась от слабости на грудь… Но, в награду или авансом, за пережитые трудности судьба подарила ей такого мужа, о котором только можно было мечтать.

Они прожили душа в душу всю свою долгую жизнь. Темпераментная, импульсивная, скорая на расправу бабушка командовала в доме, но – до определенной границы. Которую не переходила никогда. Потому что – я свято в это верю – очень любила и уважала мужа. Хотя и обзывалась порой по-черному: «Пьяница! Старый ведьмак!»

Мой хороший дед! Мой замечательный дед! Я уверена, что во мне говорит не только обычная детская любовь. Никаким пьяницей он не был. Да, любил выпить рюмку водки за обедом и при этом очень вкусно ее закусить. А как он управлялся со столовыми приборами! Так изящно есть научился сам: пажеский корпус, понятное дело, не заканчивал…

Еще любил зайти в «Ветерок» после бани или с пенсии да и выпить холодненького пивка с мужиками. Постоять возле круглого столика на высокой ноге, угоститься разливным…

Дожидался сыновей и уж с ними, бывало, отрывался. Так, чтобы подискутировать с огоньком, обсудить сложную международную политическую обстановку, заклеймить врагов советской власти. Советская власть дала ему все. Дед был убежденный и последовательный советский человек.

* * *

Он был умный, добрый, очень справедливый. Я могла бы доверить ему какую угодно тайну, да и доверяла. Знала: он никогда меня не выдаст, никому, ни при каких обстоятельствах. Не будет подтрунивать, поднимать на смех. Если надо – поможет, прикроет, выгородит, в конце концов!

Дед прекрасно чувствовал детскую душу: своих троих воспитал. Он и поддерживал меня, и направлял, но ни тебе дидактики, ни каких занудных поучений. Сколько потрясающих историй я узнала от него… Зачитывал мне какие-то отрывки из книг, после чего я спешила вырвать у него эту книгу и читать ее от начала до конца… Вспоминал свою боевую молодость, пускался в рассказы о том, что услышал когда-то от своего деда. И делал это так, что я заслушивалась, могла ходить за ним часами и только дергать: «А дальше что было?»

Наша красненская квартира кажется большой, но у нее странная планировка: в кухне установлена также и ванна, одна комната проходная (она считалась столовой), вторая – в общем, зал. По периметру – четыре книжных шкафа, один платяной и сервант. Посреди комнаты – пианино: и бабушка хорошо играла, и тетя, в прошлом – оперная певица.

Пианино делит комнату на две части: за «спиной» у инструмента – две сдвинутые большущие, старинные металлические кровати с шариками. На которых, впрочем, установлены новомодные ортопедические матрасы. Сколько себя помню, на каникулах мы спали на этом безразмерном ложе втроем: с одной стороны – бабушка, посередине – я, с другого бока – дед.

Уляжемся, бывало, и я начинаю канючить, чтобы оттянуть время сна: «Расскажи что-нибудь…» И дед начинал специальный колыбельный рассказ, в котором главным было не повествование, а тягучий рефрен: «Сорок дней, сорок ночей…» Да, надо было крепко повзрослеть, чтобы понять: заунывные «сорок дней и т. д.» были призваны усыпить меня до того, как дед придумает, чем закончить историю.

Но тут он жестоко ошибался! И первым, под свой «припев», сам начинал посвистывать носом. А вот я не дремала, ни в прямом, ни в переносном смысле: «Дед! Просыпайся! Дальше что?…»

В доме есть подвал и чердак – два места, куда в детстве мне разрешалось ходить только с кем-то из взрослых. Ах, какой яблочный дух стоял в подвале! И винный: дед держал там бутыль со своей настойкой, которую почему-то называл странным словом «чемергес»…

Мистифицировал меня постоянно! Например, сумел убедить девчонку, что в нашем старом доме водится привидение. Но не скучный средневековый призрак в балахоне, а польский офицер, застрелившийся когда-то на чердаке от неразделенной любви. И ведь слышались иногда шаги на чердаке, честное слово, слышались! Дед красноречиво поднимал указательный палец, чтобы я прислушалась, и заговорщицки предлагал: «Пошли! Проверим!» Ага, конечно!..

…Мне бы согласиться, поддаться на провокацию хоть раз! Тут-то бы дедовские страшилки и лопнули, как мыльный пузырь: наверняка это какая-то соседка развешивала на чердаке белье. Летом крыша так нагревалась за день, что ночью высыхали хоть простыни, хоть толстые одеяла.

Но какой же ребенок пойдет на темный чердак ловить привидение, хоть бы и с дедом…

* * *

Подружки у меня в Красном тоже были, но самая лучшая, самая любимая, самая-самая – Танечка Конькова, внучка соседей Суховых.

Мы расставались с ней на целый год, а когда встречались снова – как будто и не было разлуки! Скорей все рассказать, скорей куда-то бежать…

Очень непохожие внешне – кареглазая, с темными толстыми косичками Таня и беленькая я, – мы всегда придумывали игры, которые были интересны только нам. Рядом с нами росли и внучка соседей Базановых, и девочки из «новых» домов, и «лоботряс и губошлеп» Вовка Васильев, и самый красивый мальчик городка Мишка Спас… Но мы все равно крепенько держались друг за друга, всегда особняком.