Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон

• Название: Мамочки мои… или Больничный Декамерон
• Автор: Юлия Лешко
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-985-6937-69-2

Эта книга родилась из киносценария, написанного Юлией Лешко для 12-серийного телефильма «Ой, ма-мо-чки!..», чтобы частично восстановить те линии, которые по разным причинам потерялись в экранной версии.

…Кто-то, возможно, упрекнет автора в том, что уж очень они хорошие, эти ее «мамочки». Что реальная жизнь куда жестче и в портретах медиков не всегда преобладают акварельные тона. Что проблем куда больше, чем может показаться, когда читаешь эту книгу.

Просто автор ставила перед собой другую цель. Чтобы одни читательницы улыбнулись, вспомнив этот период своей жизни – за несколько недель до рождения ребенка, и всех тех, кто помогал ему появиться на свет. Другие – задумались о материнстве. Кто-то – обрел надежду на материнство.

Героини этой книги – завтрашние мадонны. Пусть их будет больше!

---

– Я хотела с вами поговорить, Светлана.

Берестень не двинула ни рукой, ни ногой, и в лице ничего не переменилось, но Вера Михайловна почувствовала, как она напряглась. Что-то в этой молодой женщине мешало Вере взять доверительный тон. Она почувствовала: до Берестень не достучаться. По крайней мере, сейчас.

Первая фраза никак не приходила в голову: «Как вы себя чувствуете?» или «Что у вас случилось?» И это после того, как на обходе Берестень не проронила ни слова, а потом Прокофьевна пролила коньяк?… М-да. Совестить Светлану, наверное, бесполезно: у нее сейчас весь мир виноват, а она – всего лишь жертва… Может быть, есть и в этом доля истины. Только вот крохотный теплый безымянный комочек ни в чем не виноват. И защитников у него, кроме Веры Михайловны, кажется, нет.

Вера решила обойтись без душеспасительных бесед, а просто, с места в карьер, рассказать, о чем она догадывается даже без «признательных показаний» нарушительницы больничного режима…

– Я так понимаю, Светлана, что ребенок для вас нежеланный и вы избавитесь от него так или иначе…

Ни слова в оправдание. То самое молчание, которое называется «знак согласия». И еще упрямо сомкнутые губы и взгляд, направленный себе на колени. «Вот и все ясно», – подумала Вера Михайловна. Все, можно не тратить время на увещевания и уговоры.

– В общем, вот, что я хотела вам сказать. Во-первых, пока вы находитесь в отделении, ответственность за вас несут медики. Отсюда – требования соблюдать внутренний распорядок. Это я об алкоголе. Второе. Выкидыша на этом сроке у вас уже не будет, даже если вы будете пить коньяк на завтрак, обед и ужин. И если будете передвигать свою кровать с места на место и поднимать тумбочку. Это я вам для сведения говорю. Итак, выкидыша не будет, а будут преждевременные роды. И мы обязаны будем спасать ребенка. Таким образом, все ваши… манипуляции приведут только к тому, что ребенок родится… не совсем здоровым. Рассказать, что будет дальше?

Берестень резко отвернула голову:

– Я ничего не хочу знать.

Но Вера Михайловна уже решила не жалеть эту женщину. Хотя бы потому, что та не жалеет своего нерожденного ребенка. Кто-то же должен быть на его стороне. Даже если этот «кто-то» – чужая женщина, от которой его отделяет целый космос – материнское чрево.

– А я должна вам это сказать. Чтобы вы представляли себе последствия… – Вера знала, что голос ее звучит сейчас отчужденно, почти монотонно. Ну и что! Она не собиралась устраивать перед Берестень «театр одного актера», делать драматические паузы, провоцировать ее на слезы. Нет. В конце концов, самые страшные вещи произносятся, как правило, без особого выражения. Пусть послушает.

– Здоровый новорожденный младенец имеет все шансы попасть в семью. Я думаю, вы даже не предполагаете, сколько женщин не в состоянии иметь детей и сколько семей хочет усыновить ребенка…

Вера Михайловна перевела дыхание: не то собираясь с мыслями, не то справляясь с подступающим волнением. Берестень по-прежнему молчала.

Вера Михайловна не прикасалась к руке Светланы, не заглядывала ей в глаза. Прочь эмоции, не до лирики, не до эффектных пассажей. Сейчас ей нужно было не аргументы выдвигать, а просто констатировать факты:

– Здорового ребенка усыновят, а больного… Очень сомнительно. Его будут передавать из одного детского дома в другой, пока он не достигнет совершеннолетия. Что потом?

Какой-то нетерпеливый жест – вот что было реакцией Берестень на слова Веры.

Вера Михайловна подумала и добавила:

– Надеюсь, вы поняли, что я хотела вам сказать. Если вы не хотите стать ему матерью, так не отнимайте у него возможность найти другую… маму.

Единственное слово – «мама» выпало из общей тональности. Или все-таки дрогнул голос?

Берестень неожиданно резко повернула голову и посмотрела Вере Михайловне в глаза:

– А у вас есть дети?

Вера Михайловна бесстрашно встретила этот взгляд и этот вопрос. Нужно ответить как можно суше. Ведь получается же иногда и на досужие расспросы, и на мельком брошенную реплику ответить одинаково легко:

– Нет.

А Берестень, похоже, догадалась, прежде чем спросить. Значит, почему-то заметно, что нет у нее детей. Очевидно – почему-то. А почему?…

– Вот и не надо меня учить, хорошо? – жестко продолжила Берестень. – У вас своя жизнь, у меня своя. Я же вас не спрашиваю, почему у вас нет детей. Тоже, небось, ранний аборт или еще что-нибудь? Вы же медики, вам проще…

Ах ты, господи, больно-то как… Ничего, сейчас пройдет.

Лишь на мгновение Вера Михайловна опустила глаза. А потом подняла их на собеседницу – свои большие, светлые, почти по-детски круглые глаза, перед которыми прошло столько мамочек!.. Но не рассказывать же ей – про тех… Которые инстинктивно, не замечая сами, обнимают свои животики, берегут их, на девять месяцев отрекаясь от своей красоты, от комфорта, если надо – от вкусной еды, если потребуется – от движения, и всего, что было важным «до»… Чтобы сохранить!..

– Еще раз у вас найдут спиртное – выпишем. За нарушение режима, – последнюю фразу Вера Михайловна произнесла специально казенным голосом.

Как и следовало ожидать, Берестень лишь цинично хмыкнула. Ну да, конечно, ой, как страшно. И что? С учета не снимут, а неоплаченный больничный… Да не то потеряно!

Самое время объявить «конец разговора», но уж больно независимо двинулась Берестень к двери. Вера Михайловна и сама не очень ожидала, что нарушит взятый в разговоре тон. А вот вырвалось, как-то мимо воли:

– И еще… Это я вам не как врач, как женщина говорю: если что… Вас Бог накажет. А теперь идите.

Берестень резко обернулась у самой двери и сказала с горькой завистью, кивнув на руки Веры – красивые, с длинными пальцами, с аккуратненько подстриженными, лаком не покрытыми ногтями:

– Одно обручальное, другое с бриллиантиком… Муж подарил?

Тут уж пришел черед Веры Михайловны усмехаться с тайной горечью:

– Вам больше подарили. Да вы не поняли. Поймете еще… но поздно будет.

Впрочем, кажется, дверь за Берестень закрылась чуть раньше, чем она это сказала. Последнее слово осталось не за Верой.

Та хлопнула с досадой по пачке историй болезни на своем столе:

– А вот посмотрим! Посмотрим еще, кто кого.

Она и сама толком не знала, кто – кого… Не войну же этой «мамочке» объявлять.

* * *

После разговора с Берестень Вера Михайловна долго не могла успокоиться. Все время ловила себя на том, что продолжала спор с Берестень, мысленно задавала ей какие-то вопросы, предлагала помощь… Потом вспоминала, что та по дурости, по незнанию пьет коньяк (надеясь, что расширение сосудов вызовет выкидыш?!. Дичь какая-то…), и какой стресс при этом испытывает малыш, и злилась на горе-мамку. А потом еще сильнее злилась на себя: надо найти подход к этой девице, а вот не хотелось, совсем не хотелось снова, с разбега упереться в железобетон ее взгляда, ее голоса, ее подлого решения.

Наконец, Вера встала, встряхнулась и решительно подошла к шкафу, начала сортировать и расставлять по порядку истории болезни. Достала список с указанием палат, время от времени с ним сверяясь, занималась этим рутинным, но действующим как успокоительное делом. Машинально перелистывала истории, перечитывала собственные назначения, результаты анализов… Думала о других мамочках, о нормальных, о тех, кто носит себя, как хрупкий сосуд, боясь стряхнуть бесценное содержимое. Перестраховываясь порой, требуя к себе особого отношения, повышенного внимания к своему состоянию… Они были не просто понятны Вере, но даже и особо любимы за эти многочисленные разнообразные «паньски вытребеньки». Потому что на самом деле все эти «капризы» – проявления мощного материнского инстинкта, перед которым несущественно, просто ничтожно все остальное.

Берестень с ее холодным сопротивлением законам природы противоречила Вериному представлению о жизни, выпадала из ее естественной, повседневной готовности сохранять, помогать, беречь. И с этим что-то надо было делать… Отказница мешала ей работать!

Не только беда не приходит одна, проблемы тоже любят сбиваться в компанию. Примета не народная, но действующая. Потому что Верин субботник в шкафу вскоре был нарушен еще одной новостью.

В ординаторскую тихо вошла медсестра Света и очень грустным голосом сообщила:

– Вера Михайловна, там в приемный покой девочку привезли. Бобровский вам сказал разобраться.

У Веры Михайловны снова упало настроение, но вида подавать не хотелось:

– К нам, вроде, мальчиков в принципе не возят. В каком смысле девочку? Ей что – шестнадцать, пятнадцать?

Света вздохнула:

– Нет, семнадцать. Несовершеннолетняя. Срок – шестнадцать недель, угроза выкидыша. Плачет, просит сохранить беременность. Не замужем…

И тут произошло нечто, весьма удивившее Свету. Вера Михайловна неожиданно ясно, почти ласково улыбнулась медсестре и едва ли не радостно произнесла: