Майя Тугушева - Под знаком четырёх

• Название: Под знаком четырёх
• Автор: Майя Тугушева
• Издательство: Книга
• Жанр: Языкознание
• Год: 1991
• ISBN: 5-212-00416-0

В книге живо и увлекательно рассказывается о судьбе произведений Э. По, А. К. Дойла, А. Кристи, Ж. Сименона. Читатель познакомится с историей создания детективов, встретится с любимыми литературными персонажами — О. Дюпеном, Шерлоком Холмсом, Пуаро, Мегрэ.

---

Как печальна жизнь, так трагична и смерть неизвестной девушки, которую обнаружили ночью мертвой на одной из парижских площадей. Мегрэ ничего о ней не знает. Сначала это для него тело на столе патологоанатома доктора Поля, на которое Мегрэ старается не смотреть и только молча выслушивает выводы доктора. Поль, как и Шерлок Холмс, может судить о профессии человека по его рукам: «Она занималась хозяйством, но немного. Не была ни машинисткой, ни портнихой», — говорит он об убитой. У Агаты Кристи жертва убийства не удостаивается психологического портрета: читателю сообщается минимум сведений, чтобы он мог более или менее достоверно знать, почему убили. А главная загадка у Кристи — кто убил. У Сименона — не так. Убита неизвестная. По скудным крохам постепенно накапливаемых сведений Мегрэ создает в воображении образ человека, ищет ту щелочку, в которую может внезапно проглянуть истинная суть неведомой ему девушки. Он понимает, какой была Луиза в жизни, и угадывает трагические обстоятельства ее гибели.

Такой же неудачник и невезучий, инспектор Лоньон, параллельно с Мегрэ расследующий тайну убийства, добросовестный неутомимый сыщик, которому очень не хватает воображения, искусства психологически углубиться в личность жертвы.

«Вникни он… в психику девушки, — размышляет Мегрэ, — он добился бы, наконец, триумфа, которого ждал так долго… Технически он не совершил ни одной ошибки. В полицейских школах не учат ведь, как влезть в шкуру девушки»; и размышления Мегрэ о Лоньоне почти текстуально повторяют то, что думал Холмс об инспекторе Грегори: «Одари его природа еще и воображением — он мог бы достичь вершины следовательского искусства».

Впрочем, это совпадение не удивительно, ведь речь идет о приеме, столько раз блестяще испытанном знаменитыми литературными сыщиками: умении представить себя на месте жертвы, стать ее психологическим двойником. В другом романе, «Подпись Пикпюс», Сименон тоже подчеркивает не только «устрашающее умение комиссара вживаться в ближних своих», но заодно и талант замечать такие мелочи дела, на которые никто не обратил внимания. Вот этого умения Лоньону как раз и не дано, о высотах психологического прозрения, каких достигает Мегрэ, ему даже и мечтать не приходится. Потому он и «невезучий» Лоньон. И Мегрэ думает об этой невезучести с сожалением, но и с неким тайным удовлетворением. Что ж, и у Мегрэ могут быть слабости, и тем он еще ближе читателю. Между Мегрэ и Лоньоном существует некое тайное соперничество. Они и служат в разных ведомствах. Мегрэ в уголовной полиции на Набережной Орфевр, а Лоньон — в Сюртэ. Мегрэ не чужд тщеславия. Ему даже приснилось, «… будто он играет в шахматы, но так утомлен, и партия тянется так долго, что он больше не различает фигур, принимает ферзя за короля, слона за коня и не видит, куда двигает ладьи. Ему было страшно. За игрой следил его начальник, партия имела огромное значение для всех на Набережной Орфевр, а партнером его был не кто иной, как Лоньон, который саркастически улыбался и, уверенный в себе, ожидал случая объявить Мегрэ шах и мат. Этого нельзя допустить. На ставке престиж Набережной Орфевр».

Шахматная партия тут не синоним детективной игры, затеянной автором в очередном романе. Нет у Сименона (и Мегрэ) победоносного, триумфального настроения. Как нет уверенности в том, что добро обязательно восторжествует. Не воскресить Луизу Лабуан, как и сотни других незаметных, страдавших, прошедших по земле как тени, трагически погибших падчериц и пасынков жизни. И Луиза, и Лоньон оба неприспособлены к борьбе и жестким условиям существования.

А значит — смиренно и в то же время весьма прозаически размышляет Сименон (и Мегрэ), — счастье человеческое надо искать в самом себе и полагаться только на себя в жизненной борьбе, как это свойственно подруге Луизы, Жанине Арменье, смело и расчетливо вступившей в борьбу и выгодно распорядившейся своей красотой: теперь у нее богатый муж. Ну, а если уж очень повезет, то человек находит спутника, которого достоин и которого любит. Вот так нашли друг друга Жюль и Луиза Мегрэ. Эти двое живут в своем раю для двоих: висячая лампа над круглым столом, накрытым свежей скатертью, суповая миска, два графина: один с вином, другой — с водой, две салфетки в серебряных кольцах, а из кухни вкусно пахнет мясом, тушенным с приправами. И, закончив дело, Мегрэ всегда возвращается в этот домашний мирок, неизменный, как вечность.

Однако работа Мегрэ начинает все более напоминать нескончаемую игру, где люди — фигурки, которые он терпеливо расставляет по местам, вновь и вновь раскуривая свою знаменитую трубку.

И хотя детективный роман, предложенный читателю Сименоном, Фейар тут был прав, — не обычная шахматная игра, но философ Мегрэ, шахматист Мегрэ, адвокат, штопальщик Мегрэ все больше проникается неким гипнозом этой вечной игры и, кажется, просто обязан разделить с Сименоном. его конечную жизненную мудрость: «Моим девизом, как и девизом моего друга Мегрэ, всегда было попытаться понять и не судить».

Вот бродяга, бывший врач, наставляет Мегрэ: «судить никому не дано» («Мегрэ и бродяга»). Вот к Мегрэ приходит Жильбер Пигу. Он убийца, но Мегрэ, в «уютной домашней обстановке, со стаканом грога в руках, трубкой в зубах… походил на доброжелательного старшего брата, которому можно все рассказать». И Пигу рассказывает. А в ответ слышит, что «…устанавливать меру ответственности не мое дело» («Мегрэ и виноторговец»).

И однако, несмотря на нежелание судить и страх проиграть «игру», Мегрэ прежде всего озабочен установлением истины, поисками верного «хода» в борьбе за справедливость, и вряд ли он мог бы согласиться с другим сименоновским принципом: «Меня не трогают и я никого не трогаю». Тут Мегрэ мог бы возразить писателю Жоржу Сименону: хочет человек, чтобы его трогали или нет, жизнь его трогает постоянно, и как правило болезненно. Можно не хотеть борьбы, можно утверждать, как утверждал Сименон, что прогресс — это гармонические отношения с другими людьми и окружающим миром. В этом утверждении есть безусловная истина, но куда же деваться от мучительного сознания, что до гармонических отношений с окружающими Луизе Лабуан, например, так же далеко, как до луны? А что вообще делать со злом обездоленности, приниженности, бедности? Мегрэ не знает ответа на этот вопрос. Но, похоже, не знал и Сименон: «Где и в чем демократия для человека с улицы?» — размышлял он. В чем его свобода? В том, что «он волен опустить в избирательную урну бюллетень за ретрограда и консерватора?» Ведь «наверху», как правило, оказываются они. И какое в том утешение, что лично он, Жорж Сименон, ни разу не принимал участия в выборах? — Да, — признавался писатель, он «…всю жизнь молчал…», но он всегда также был бунтарем против условностей, общепринятых в среднем классе, поэтому некоторые перемены к лучшему в положении маленького, несчастного человека позволяли ему чувствовать себя бунтарем и впоследствии заявлять: «Я всегда радовался любым успехам народа». Он надеялся, что придет время, когда «не будет ни земного рая для власть имущих, ни ада для рабов». И еще: «Я не могу удержаться от радости, видя, куда движется мир; тот, кто производит, предъявляет счет». И он готов был приветствовать общество будущего.

Да, Сименон все-таки прав: он — другой, он — не Мегрэ. Таких радикальных заявлений от комиссара полиции мы не услышим. Тут опять развилка, где постоянно пересекающиеся «я» автора и его героя вновь отдаляются, хотя у них общее желание познать истину. Мы оставляем Мегрэ в душевном равновесии, которое автору, чувствуется, трудно нарушить, почему он отправил его в отставку, хотя сначала колебался, не убить ли его в схватке с уголовниками? Все же на такую жестокость он не решился, как это было с Дойлом. Удержали Сименона читатели, вернее, их письма, адресованные Мегрэ, а в них — столько просьб о совете и помощи! Мегрэ остался жить, но — в отставке, а его создатель с торжеством заявил корреспонденту лозаннской газеты: «Я стал свободным человеком и более не завишу от своих героев. Они больше полувека терзали меня. Я жил в их «шкуре», они командовали мной, моим мозгом, нервами, забирали все силы. Теперь я сбросил их «шкуру», живу своей жизнью». В конце жизни Сименону Мегрэ только снился: «Он был выше, шире в плечах и массивнее, чем я, и, хотя я видел его со спины, в нем чувствовалась умиротворенность, и я позавидовал ему… потребовалось некоторое время, чтобы я в полусне понял, что это вовсе не реально существующий человек, а персонаж, рожденный моим воображением. То был Мегрэ в своем садике в Мен-сюр-Луар… Он не скучает. Во всякое время дня у него есть занятие, а бывает, они с женой, взявшись под руку, совершают долгие прогулки пешком. Картины эти сохранились у меня в мозгу, и это стало для меня как бы окончательной отставкой Мегрэ».

На открытии памятника Мегрэ в Делфзейле, 1966 г. Ж. Сименон (второй слева) в обществе телевизионных «Мегрэ». Слева направо: Руперт Дэвис (Англия), Хейнц Рюманн (ФРГ), Ян Тейлинг (Голландия), Джино Черви (Италия)