Арман Лану - Пчелиный пастырь

• Название: Пчелиный пастырь
• Автор: Арман Лану
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

Роман известного французского писателя посвящен годам второй мировой войны, движению Сопротивления. В поэтическом многоплановом рассказе о партизанской борьбе в Восточных Пиренеях, о людях, сражающихся за свободу своей страны, автор обращается к фольклору, к легенде.

---

— Откровенно говоря, да.

— Люди не всегда делают то, чего им хочется. Закурить у вас не найдется?

Эме Лонги вытаскивает пачку из кармана. Он получил ее в министерстве. Сигареты «Марешаль». Велосипедист оценил это.

— Куда вам ехать, знаете?

Похоже, этот тип хочет содрать с него. Уж больно хорошо одет этот молодой пассажир в своей длинной желтоватой куртке под твид. В концлагере Поль Рикёр настаивал на моральной свободе военнопленных — это естественно, когда рушатся условности, ханжество, различные табу. Ты обманывал жену? Ты веришь в бога? Тебе, конечно, симпатичны твои молодые хозяева? Ты богат? Обыкновенные вопросы — и все барьеры рушатся. В лагере друг другу задают вопросы без стеснения. Эме не шокирует фамильярность велосипедиста.

— Я из Парижа, уполномоченный министерства по делам военнопленных. Во вторник дали телеграмму, а в среду еще и позвонили о моем приезде. В перпиньянское Управление по делам военнопленных.

— До десяти вы никого не найдете.

Он как будто хочет что-то сказать, но сдерживается. Лонги растерянно смотрит по сторонам. Велосипедист продолжает:

— Знаете гостиницу «Грот»?

Он берет чемодан и ящик. Эме садится в коляску, которая почти касается земли. Он чувствует себя так, будто попал в Гонконг. Встречающего нет. Он берет рикшу… Парень уже на седле. Сомнений нет: этот парень — профессиональный гонщик. Ноги работают, как хорошо смазанные шатуны, для которых словно и груза-то не существует. Медленно проплывают лавочки, такие же пустые, как и в Париже. В витрине мясной лавки стоят цветы. Ага! Вокзальная улица стала улицей Маршала Петэна.

Когда Эме Лонги приезжал на Алый Берег, он почти никогда не бывал в Перпиньяне — это слишком далеко от моря.

Он смутно помнит канал с цементными берегами, большое кафе начала века с пальмами в кадках — не то «Пальмерэ», не то «Пальмариум» — и великолепную зубчатую башню Кастилье. Помнит он, разумеется, и очаровательный Морской грот, но уже не представляет себе его местоположения. Проехав по тенистым улицам, велотакси выскакивает на набережную Вобан; Кастилье, стоящая на берегу какого-то странного канала опалового цвета, резко выступает из зелени. Не замедляя хода и что-то насвистывая, водитель ныряет в тень башни. Прохожие с бранью шарахаются в стороны. Наконец они останавливаются на четырехугольной площади, выложенной мраморными плитами; ее окружают кафе. Совершенное строение Грота господствует над этой площадью в театральных декорациях, оживляемых причудливым сочетанием низких стрельчатых сводов на манер майоркских. Бронзовая Венера работы Майоля насмешливо возвышается над затянутыми в корсеты манекенами магазина «Идеальная фигура».

А вот и гостиница «Грот». Путешественник вылезает из коляски. Улочка по-южному узкая. Он входит в гостиницу — патио, зеленые растения, красивая вощеная деревенская мебель. В приемной — никого.

— Есть здесь кто-нибудь? — кричит велосипедист.

— Иду, иду, — отвечает звонкий голос.

Эме платит этому — как его? — рикше или «тяни-толкаю». Тот благодарит.

— Если я вам понадоблюсь… тогда… Вечером меня всегда можно найти в кафе «Козел» — это рядом с Кастилье. Вы спросите «сентонжца».

Сквозь стекла и занавески Эме видит, как он уезжает, словно пританцовывая. Эме вздрагивает. Он не слыхал, как вошла и стала за стойкой женщина — высокая, черноволосая, гладкокожая; волосы ее стянуты сзади в пучок так, что получается единая линия, идущая от прямого носа, ото лба к затылку. Это хозяйка «Грота» — персонаж во вкусе Расина.

— Мсье! Вы заказывали номер?

Голос у нее сладкий. Она разглядывает бедный чемодан, ящик, не в силах понять, почему такое несоответствие между багажом и его владельцем.

— Эме Лонги, Л-о-н-г-и. Управление по делам военнопленных должно было забронировать мне номер.

Она смотрит на него с жалостливой симпатией, но для порядка все-таки перелистывает книгу записей.

— Для вас ничего не забронировано. Управление по делам военнопленных часто посылает к нам клиентов.

По его лицу скользнула тень, женщина смотрит на него с каким-то подозрительным вниманием.

— Хотя правда…

Можно подумать, что она говорит сама с собой.

— Может, вы позвоните?

На часах три минуты десятого.

— Дело в том, что еще слишком рано. И потом…

В светло-карих глазах на лице с правильными чертами она видит тоскливое выражение. Он вытаскивает из бумажника удостоверение личности.

— Что это еще за команды?.. Мой муж унтер-офицер… В Саксонии. Тошно ему было в шталаге[12]. Он имел право не работать. Только он не захотел этим воспользоваться. Он в лесной команде.

— Много их там?

— Человек сорок. Они в распоряжении ведомства Геринга.

— Я из офлага. Там все по-другому.

— В командах, стало быть, получше будет?

— Да.

— В Управлении по делам военнопленных тоже так говорят…

В воздухе кружится стенная оса. Уже становится жарко. Он отвык от жары. Хозяйка возвращает ему удостоверение личности. Что же он будет делать?

— А где это Управление?

— За ратушей. Надо пройти двором. Но вы туда не ходите. У меня есть свободная комната. Она выходит на площадь. Вам будет там хорошо. А я сама схожу в Управление часам к двенадцати. Оставайтесь, отдыхайте!

Она прислушивается. Где-то гудит пылесос.

— Постояльцы у меня… всякие. Есть и немецкие офицеры, но гостиницу все же не реквизировали. Есть и французы…

Ей смерть хочется кое-что сказать, но она проглатывает фразу. Будь на его месте другой человек, который с 1940 года жил бы в этих краях, никуда не уезжая, тот, может, и догадался бы.

— Есть такие, кто разъезжает по торговым делам, есть и такие, кто разъезжает… совсем по другим делам. Да, все изменилось.

— Да. Благодарю вас. Ведь вы оказываете мне доверие.

Она улыбается так же грустно, как и он.

— Постойте, я помогу вам. Я сильная. Прислуга-то у меня…

Она поднимает ящик.

— Вы рисуете?

— Да.

Он следует за ней, неся красный чемодан в правой руке. Пылесос гудит громче. Комнаты открыты настежь. Постели не убраны. Старая женщина:

— Мадам Соланж, эта свинья из четвертого номера опять прожег наволочку сигаретой!

В коридоре пахнет воском. В конце его открывается комната, белая с зеленым. Два окна выходят на площадь.

— Для всех: вы встретили в Германии моего мужа, военнопленного, и привезли мне новости о нем. Его зовут Понс, Жоакен Понс, он каталонец. От ресторана мне пришлось отказаться. Слишком много хлопот с едой. Отдыхайте. Полежите. Из крана с горячей водой течет, конечно, холодная…

Она закрывает комнату. Он идет к двери, не зная, надо ли запереть ее на задвижку, потом возвращается к окну. Внизу, налево, пустая терраса кафе. Каркас тента, натянутого над террасой, вычерчивает причудливые ромбовидные фигуры. Дальше, с той же стороны, — еще одна терраса. Белые стулья еще по-утреннему выстроены в ряд. Несколько посетителей без пиджаков пьют кофе. Напротив белого кафе — изящный, изломанный фасад Морского грота. Он тоже превратился теперь в кафе — можно подумать, что Венера Майоля находится там для того, чтобы заманивать нерешительных посетителей. Атмосфера здесь почти легкая. Все рано или поздно уладится. В Перпиньяне трагедии почти невозможны.

А справа чуть ли не вторгается через улочку в его комнату ратуша, кажущаяся в тени совсем коричневой. На ее красивых стенах, выложенных речной галькой, выделяются три непохожие друг на друга бронзовые руки и тянутся куда-то над площадью. Пятеро немецких солдат проходят внизу, как некий загадочный символ. Без оружия. В пилотках. Выглядят они вовсе не парадно — так же, как и часовые в офлаге! Война продолжается и съедает отборные части.

Лонги идет к постели, разувается и во весь рост растягивается на стеганом прюнелевом одеяле под репродукцией «Положение во гроб».

Колокола вырвали его из чересчур тяжелого сна. Без двадцати два. Серебристые звуки струятся по городу. Слышится немецкая речь. Он отыскивает фонтанчик; в холле — Соланж Понс. Она о чем-то спорит с каким-то длинным штатским с мигающими глазами кролика. Уходя, кролик надевает очки в железной оправе и сразу становится похожим на хищного хорька. Поклонившись, он сухо прощается.

— Хорошо спали? Я стучала к вам несколько раз. Только не смела быть настойчивой. Я ходила в Управление. Ясное дело, там что-то случилось, это можно было понять. Арестовали Симона — того, кто должен был вас встретить. Его посадили в Крепость.

— Да за что же?

— Если бы вы пошли туда и спросили Симона, вам пришлось бы объяснять, что вас связывает…

— Да ничего!

— Вечная история: никто ничем ни с кем не связан. Только имейте в виду, что ваши товарищи получили из Парижа сообщение, касающееся вас. Обо всем остальном вы должны забыть.