Иосиф Опатошу - 1863

• Название: 1863
• Автор: Иосиф Опатошу
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7516-1217-7, 978-5-9953-0298-8

Роман «1863» — вторая часть неоконченной трилогии «В польских лесах», повествующей о событиях польского восстания 1863 г. Главный герой романа Мордхе Алтер увлекается революционными идеями. Он встречается с идеологом анархизма Бакуниным, сторонником еврейской эмансипации Моше Гессом, будущим диктатором Польши Марианом Лангевичем. Исполненный романтических надежд и мессианских ожиданий, Мордхе принимает участие в военных действиях 1863 г. и становится свидетелем поражения повстанцев.

---

Зуавы перемещались по лесу по три-четыре человека. Им навстречу попались двое русских. Широкоплечий зуав преградил путь одному из них. Оба на миг остановились, посмотрели друг другу в глаза, словно ища повод броситься на противника. Верхняя губа зуава задрожала, как у изголодавшегося волка, он стиснул зубы и в тот же миг вонзил штык в бок врагу. Русский упал на колени и снова поднялся, как недобитое животное. Зуав, разъяренный, жаждавший мести, еще раз с такой силой вонзил штык русскому между ребер, что ему пришлось наступить на тело ногой, чтобы вытащить из него штык.

Мордхе подбежал, взглянул на русского, лежавшего с открытым ртом, откуда била кровь, и, не разбирая дороги, помчался дальше.

Раздался выстрел. В кустах стоял русский со штыком.

Мордхе бросился на него. Он увидел маленькие серые глаза, заросший шрам на желтом подбородке. Мордхе выбил у врага из рук штык и ударил его прикладом в сердце. Враг упал. Мордхе почувствовал жжение в правом виске, перед глазами поплыли круги, становясь все больше и больше, увидел солдата на коленях, умоляющего чужого человека:

— Помилуйте, ей-богу, я не стрелял!

И вдруг солдат вырвался и пустился бежать. Мордхе бросился за ним. Расстояние между ними все увеличивалось, наваливалось на Мордхе, нависало над ним, словно гора.

Когда Мордхе очнулся, было уже темно. Он ощупал себя, боясь, что ему оторвало руку или ногу, удивился, что все в порядке, и встал.

Вокруг было тихо. Солнце клонилось к закату и кровавым шаром висело за лесом, высокие сосны, закинув головы, краснели в лучах заката.

Где он?

Мордхе осмотрелся в поисках ружья, отошел, вернулся назад и наклонился к кустам. Ружья не было. Только теперь он почувствовал, что его левая щека саднит, горит, а в висках стучат молоточки.

Мордхе все дальше углублялся в лес, он больше не боялся наткнуться на врага и не думал о том, что ему нечем защищаться.

Шагах в двадцати от Мордхе на пеньке сидел Лангевич. Он закрыл лицо руками, его худые плечи дергались. Неужели диктатор плакал?

Мордхе не хотелось видеть диктатора в минуту слабости, и он направился дальше в лес. Стемнело. Мордхе шел и чувствовал в себе немую боль индивида. Но в этой боли он ощущал радость жизни. Коллектив живет страданиями индивида, развивается с их помощью и при этом не стремится ни к какой высшей цели. Сидит Лангевич и оплакивает самое дорогое — поверженную диктатуру, не видя, как свежие развалины уже дают новые ростки.

Когда Мордхе вышел в поле, было уже темно. Повсюду бродили солдаты. Никто не знал, куда идти. Мертвые поляки и русские лежали рядом друг с другом. Трупы приходилось обходить или перепрыгивать через них, так их было много.

— Товарищи, — взмолился раненый, — пожалейте! Русские меня убьют, не бросайте меня!

Солдаты прошли мимо, не откликнувшись на мольбу. Мордхе наклонился к раненому:

— Что с тобой?

— Мне прострелили колено, я не могу идти, отведи меня, братец, к нашим, век буду помнить твою доброту! Богом прошу тебя, отведи меня, я поскачу на одной ноге!

Мордхе оглядел поле. Кагане лежал с открытыми, ничего не видящими глазами. Мордхе остановил солдата и передал ему раненого:

— Отведи его до обоза!

Тон, которым говорил Мордхе, выражение его глаз убедили солдата взять раненого под руку и увести его с собой.

Кагане лежал без руки. Правая рука, оторванная до плеча, валялась рядом.

Мордхе снял рубашку с одного убитого, завернул окровавленную руку Кагане и уселся у него в изголовье. Стало совсем темно. Там и тут светили звезды, выглядывая из облаков. Шаги быстро затихли. Стало тихо, еще тише. И эту тишину нарушали лишь стоны.

Кагане очнулся, посмотрел вокруг, хотел приподняться и упал. Боль лишила его сил.

— Я здесь, с тобой.

— Мордхе?

— Да.

— Уходи, Мордхе, уходи отсюда! Нет больше ни диктатора, ни армии.

— Что?

— Сегодня вечером Лангевич едет в Галицию.

— А армия?

— Армию распустят. Ну, давай, подними меня!

— Ты сможешь идти?

— Я обопрусь на тебя.

Мордхе потащил Кагане, поддерживая его то с одного бока, то с другого. Они то и дело останавливались. Кагане дрожал.

— Что такое, Кагане? Может, присядешь?

— Я боюсь, что мы заблудимся и попадем в лапы к врагу.

— И что?

Подъехали уланы. Мордхе спросил у них:

— Где стоят наши?

— Кто их знает! — отозвался один.

— Все бегут через границу! Говорят, что пан диктатор уже там.

— А вы? — спросил Мордхе.

— А мы заблудились!

Они уехали. Вновь стало тихо. Кагане посмотрел на Мордхе, осознал свою беспомощность, увидел, как в свете луны скачут солдаты, спасаясь бегством, и, уткнувшись в плечо Мордхе, расплакался.

Глава восьмая Смерть реб Аврома

У родителей Мордхе в лесу ничего не изменилось. Жили как пятьдесят, как сто лет назад. Реб Авром, его отец, в 1831-м поставлял провиант польской армии, а теперь следил, чтобы у отрядов Подлевского были сапоги, тулупы и картошка.

В чаще леса, куда трудно было добраться, в сараях сидели портные и сапожники и шили днями и ночами.

Двойреле, мать Мордхе, покупала у местных рыбаков куски холщовой ткани, сотканные за зиму. Вместе со старой Брайной и дочерьми рыбаков она резала полотна на узкие и широкие полоски и сматывала их, как бинты. А когда ткань заканчивалась, рвала старые рубашки и делала повязки для польских солдат.

Имя Мордхе, которое раньше нельзя было упоминать в присутствии отца, теперь, с тех пор как Мордхе присоединился к восстанию, произносили с благоговением. А сам Авром следил за тем, чтобы по вечерам во всех окнах горели свечи, горели всю ночь. Если Мордхе доберется досюда, то сразу же увидит отцовский дом.

Пошел дождь, зашуршал по влажной, затянутой мхом земле. Между деревьями от земли шел пар.

Телега, запряженная двумя лошадьми, тащилась по узкой лесной дороге, увязая колесами в болотистой земле. Во влажном воздухе каркали вороны.

Пожилой шляхтич, одетый как поляк, шел рядом с телегой, на которой под влажными ветками и палками лежали сапоги и овчинные тулупы.

Каждую неделю шляхтич заезжал к отцу Мордхе, забирал готовые сапоги и тулупы и вез их Подлевскому.

Дорога шла в такой глуши, а сараи были спрятаны так далеко в лесу, за деревьями и кустарником, что шляхтичу никогда даже в голову не приходило, что его могут схватить.

Он туже затягивал пояс на своем потрепанном тулупе, закуривал глиняную трубку и шел, сгорбившись, за лошадьми, от чьих влажных крупов валил пар.

Долгая дорога в одиночестве, звук собственных шагов и размышления про себя заглушали в нем страх, который пробуждали мелькающие тени. И чем больше осторожничал шляхтич, боясь наткнуться на врага, тем сильнее он чувствовал беспокойство, тем больше он ждал опасности.

И опасность настигла его.

Когда шляхтич выехал из леса и хотел свернуть на опушку, к нему подъехали двадцать казаков и остановили его:

— Что ты везешь?

— Да вот, веток набрал, — смиренно ответил шляхтич.

— Ты там никого не видел?

— Где?

— В лесу.

— Никого, панове.

Казаки поехали дальше, но двое вскоре вернулись. Ничего не говоря, они раскидали ветки и ткнули штыком в телегу.

— Ах ты, старый бунтовщик! Ничего не везешь, да?

Казак ударил шляхтича прикладом в сердце. Старик упал, потом с трудом поднялся, не говоря ни слова.

— Где ты взял тулупы? — Казак приставил ему ружье к голове.

Шляхтич молчал.

— Я тебя пристрелю, отвечай!

— А если пристрелишь, сукин сын, тогда я тебе скажу? — У шляхтича загорелись глаза, усы встопорщились. Он стал похож на старого волка, который из последних сил собирается броситься на врага.

Казак выстрелил. Шляхтич упал лицом на землю, растопыренными пальцами набрал полные горсти грязи и, когда дождевая вода, собравшаяся вокруг его головы и сапог, покраснела, замер без движения.

Реб Авром в овчинном тулупе и меховой шапке, высокий и широкоплечий, прятался за деревьями, желая выяснить, где стреляют.

Стук дождя по веткам деревьев поглотил гул голосов. Было трудно понять, что происходит. В ушах стоял шум воды, стекающей из канавы.

Он вышел из леса, увидел казаков, свернул обратно к кустам и услышал крики:

— Стой!

Он остановился.

Подъехал офицер с несколькими казаками:

— Ты — барин из леса?

— Я.

— Пойдем с нами!

Они подвели реб Аврома к убитому шляхтичу и повернули его лицом вверх.

— Знаешь его?

Реб Авром всмотрелся в испачканное лицо, подумал, что нос шляхтича, будто приставленный к лицу, вытянулся и стал тоньше, и ответил:

— Я его не знаю.

— Ты лжешь! — крикнул офицер. — Ты заодно с бунтовщиками?