Леонид Жариков - Повесть о суровом друге

• Название: Повесть о суровом друге
• Автор: Леонид Жариков
• Жанр: Детская проза

Известная повесть о рабочем подростке, о молодых борцах революции на юге России.

---

- Еще рано воевать, расскажи про Ленина, - просили ребята.

Наконец Васька сел в густую лебеду. Мы расположились вокруг и затихли.

- Ленин добрый, потому что сам бедный, - начал Васька. - Если, к примеру, ты, Уча, придешь к нему и скажешь: «Здравствуйте», - он перво-наперво спросит: «Ел сегодня?» Ты, конечно, застесняешься, скажешь: «Благодарствую, сыт». Так он, думаешь, поверит? Нет. «Садись, - скажет, ешь, а после разговаривать будем». Он тебе последнее отдаст. Вот какой Ленин...

Ребята молчали, пораженные и очарованные рассказом.

- А верно, что его царь в цепи заковал?

- Верно. И в Сибирь угнал. А Сибирь знаете где? На самом краю света! За тыщу дней оттуда не дойдешь, не доедешь. А Ленин дошел. Тяжело было идти в цепях. Снег вот до сих пор, по самую грудь, а еще вьюги, мороз. Но Ленин не сдался: где пешком шел, где на паровозе. Приехал в Петроград (царь тогда в Питере жил). Пришел Ленин к рабочим на завод и говорит им: «Смотрите, братья, в какие цепи заковал нас царь», - и ка-ак рванет кандалы, они и рассыпались. Взяли рабочие красный флаг и пошли ко дворцу. А царь сидел на троне и водку пил. Ленин подошел и говорит: «Отдавай власть народу!» Царь отставил бутылку и отвечает: «Не отдам, а тебя еще дальше в Сибирь загоню». Тогда Ленин сказал: «Эх ты!» - и свергнул царя.

- Зачем же опять буржуям власть отдали? - спросил Уча.

- Они сами хитростью взяли, - объяснил Васька. - Переоделись в рабочую одежду, взяли в руки кто молоток, кто гаечный ключ, кто пилу, пришли в Совет и говорят: «Примите нас, мы тоже рабочие». Их приняли, а они ночью власть захватили и своего Керенского поставили.

- А Ленин сейчас где?

- Ленина рабочие спрятали. Буржуи ищут, никак не найдут. Двести тысяч рублей за голову обещали, убить хотят.

- Как ты сказал? - багровея, спросил Уча. - Нашего Ленина убить? Пошли на войну! - скомандовал он. - Я больше знать ничего не хочу. Пошли бить кадетов!

Наш главнокомандующий Васька еще раз оглядел в «бинокль» боевые позиции. В кадетском стане заметно было оживление. Там беспорядочно, как муравьи, двигались черные фигурки людей, по бугру разъезжал какой-то всадник.

Васька влез на тачку и вытер о штаны два пальца. Ребята оставили свои занятия и притихли в ожидании: сейчас Васька засвистит. Никто не умел свистеть так красиво, как Васька! Он ловко подражал птицам, умел свистеть с помощью мизинца, согнутого крючком, умел двумя пальцами, тремя, а то и вовсе без пальцев - одними губами, тогда свист выходил переливчатый, как песня жаворонка. У Васьки был свист-приказ, свист-окрик, свист-насмешка. Но если подаст сигнал к бою - вся кровь заволнуется!

Вот и сейчас не спеша и торжественно Васька заложил в рот четыре пальца, чуть-чуть откинулся назад, немного привстал на носки, и прозвучал воинственный, призывающий к бою свист.

- Подполковник Ленька, подавай команду! - приказал он мне.

Я вдохнул полную грудь воздуха и крикнул:

- Во-о-ру-жайтесь!..

2

Началась подготовка к сражению. Я надел валявшуюся у нас в сарае немецкую каску, привязал к пуговице рубашки кривую саблю, сделанную из обруча, и для красоты обвил ее красной ленточкой. За ремешок на каске я вдел два желтых одуванчика, чтобы всем было видно, что я главный подполковник. Высоко подняв голову, я покрикивал на ребят, а сам думал о том, что к одуванчикам на каске хорошо бы прибавить красный полевой мак. Я так и сделал, покосился в стеклышко: красиво! «Теперь бы Тоньке показаться», - подумал я. А она, глупая, как увидела, так и привязалась: «Возьми да возьми воевать». Я знал: Васька заругает меня, скажет: «Кого привел? Не хватало еще, чтобы и у нас, как у Керенского, солдаты в юбках были». Но Тонька со всех ног помчалась на Грязную, и уже нельзя было ее остановить.

Между тем в степь на тачках подвозили оружие: гайки, камни, обломки черепицы. Ими стреляли с помощью металок. Чтобы «выстрелить», нужно вращать металку вокруг головы вместе с камнем, а потом бросить свободный конец веревки, и камень с визгом полетит во врага.

Такими металками были вооружены многие. Кроме того, имелись палицы тяжелые дубинки с гвоздями. Были у многих железные прутья, загнутые на концах наподобие кочерги. Такими крючками хорошо хватать неприятеля за шею или за ногу.

Прикатили пушку, которую смастерили из самоварной трубы и резиновых подтяжек. Колеса у пушки были разные: одно от старой тачки, другое от разбитого фаэтона, да и стреляла пушка недалеко, зато смотреть на нее было страшно.

Армия у Васьки была небольшая, но надежная, Васька имел пять подполковников. Главный - я. Второй - Уча.

Если разобраться по совести, то главным подполковником должен быть Уча, а не я. Уча был на улице первым бойцом - ловким, горячим, смелым, хотя и без одной ноги. На зависть ребятам, он ловко лазил по деревьям, дальше всех скакал, хорошо плавал. Взберется на вышку над ставком, бросит в воду костыль, а сам ныряет за ним вслед, смешно дрыгая ногой. В бою Уча был незаменим. Он орудовал своим костылем, как шашкой, пикой, а когда нужно, и дубинкой. В редком бою кто-нибудь сбивал его на землю.

Третьим подполковником был Абдулка Цыган, по характеру добрый, но вспыльчивый: если рассердится - убегай, чем попало стукнет. Отец и мать у него были татары, и почему сына звали Цыганом, никто не знал. Абдулка умел танцевать по-татарски. Часто, собравшись где-нибудь у двора, мы просили его поплясать. Он ходил по кругу, пошлепывая ладонями себя по бедрам и напевая:

Алдым балта,
Салдым тамга,
Имянга тугель талга.

Четвертым подполковником Васька назначил Алешу Пупка. Алеша был очень бедный. Штаны, сшитые из мешка, продырявились на коленках, а сбоку, наискось, виднелось клеймо, которое можно было прочитать издалека: «Пшено».

Алеша редко бывал с нами, потому что ему приходилось добывать пропитание для больной матери. У Алеши был красивый голос, и он знал много песен. Он бродил по улицам, мимо землянок, посадив к себе на плечи верхом маленького братишку и придерживая его рукой за пятку. Другую руку он протягивал за милостыней и пел такие грустные песни, что сердце сжималось:

А брат твои давно уж в Сибири,
Давно кандалами звонит...

Пел он и шахтерские песни - про коногона, про то, как Маруся отравилась, но особенно трогала меня арестантская песня:

Далеко в стране иркутской,
Между двух огромных скал,
Обнесен большим забором
Александровский централ.
На переднем на фасаде
Больша вывеска висит,
А на ей орел двуглавый
Позолоченный блестит...

Алеша так трогательно пел эту песню, что хозяйки выходили за калитку и подолгу слушали, вытирая слезы фартуками. Женщины выносили ему из землянок что у кого было.

Сегодня Алеша пришел только затем, чтобы отплатить своему заклятому врагу - Сеньке Цыбуле.

Появился у Васьки и пятый подполковник - Пашка Огонь с Пастуховского рудника. Тот узнал на базаре, что мы будем драться с кадетами, и пришел со своими ребятами на подмогу.

- Молодец, шахтер, - сказал Васька и похлопал Пашку по плечу, займешь со своими ребятами правое крыло.

- Есть, слухаюсь! - ответил Пашка и взял под козырек.

3

Подготовка к наступлению была закончена. Тоньку отстранили было, но она так заныла, что Васька не выдержал и назначил ее сестрой милосердия.

Грозная наша армия высыпала на пустырь. С горы доносился воинственный гул.

Мы знали: пощады в этом бою никому не будет.

Наша вражда с кадетами тянулась с давних времен, хотя причиной предстоящего боя была ссора в церкви.

Произошло это в прошлое воскресенье.

В церкви, как всегда, было торжественно и празднично. Тысячи огоньков от лампадок и свечей отражались в люстрах, в серебряных крестах, в позолоте икон, все вокруг сверкало, как в солнечный день. В церкви плавал аромат ладана. На клиросе церковный хор пел: «Победы Временному правительству на сопротивные даруя...»

Гнусавил поп, заглядывавший в огромную медную книгу, а мы с нетерпением переминались с ноги на ногу, ожидая причастия сладким вином, из-за которого мы и пришли в церковь.

От скуки я то затыкал, то открывал уши, отчего получалось сплошное «ува-ува...».

Когда мне это надоело, я занялся другим: зажмуришь левый глаз - видно алтарь и попа, правый - виден хор. Потом я начал разглядывать людей.

Спереди стоял отставной генерал помещик Шатохин с женой, толстой и румяной старухой. В церкви было тесно, но позади генеральши на целую сажень никто не стоял, потому что на каменном полу лежал длинный хвост ее платья. Молящиеся боялись наступить на него. Рядом с генералом выпятил грудь плюгавый юнкер, державший на полусогнутой руке военную фуражку с кокардой. За его спиной молился жирный колбасник Цыбуля.