Иван Шмелев - Том 2. Въезд в Париж

• Название: Том 2. Въезд в Париж
• Автор: Иван Шмелев
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-268-00136-1, 5-268-00213-9

В настоящий том собрания сочинений И. С. Шмелева вошли рассказы и очерки, написанные им в эмиграции. Среди них есть и хорошо известные российскому читателю произведения, и те, которые не публиковались в нашей стране.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Подвиг, начатый «горсточкой», есть начало Священной Революции, высоко-духовной революции против тьмы. В ней бились и будут биться за ценности иные: за право оставаться человеком! Дата 9 февраля – знаменательная дата подлинно-русского, высокого демократизма! Все, кто чувствует себя русским человеком, человеком, а не скотом, – все с нами, все – в неизвестное, где и смерть, и жизнь, но и смерть и жизнь – только по нашей воле, но и смерть и жизнь – во-имя! Ни классов, ни сословий, ни пола, ни возраста, ни языка, ни веры… – а все, Россия, – во имя святой свободы, во имя свободы личной, во имя России общей! И пошли «горсточкой», понесли свое, общее, всенародное, святые демократы, равные друг другу во всем, до смерти. И доселе зовут – идите с нами!

Ледяной поход – одна из светлейших, по чистоте духовной, одна из белейших страниц русской истории. Эта сверкающая снежная страница закрыла многие темные. И свет этот, хранимый здесь, на чужбине, в тоске по родине, хранимый и там, в России, в безмолвии и тоске, хранимый лучшими, будет сиять и греть. Из него разгорится пламя, не опаляющее, пламя святого Света.

Ледяной поход все еще продолжается там и здесь: продолжается чистыми. Он – вечен, как вечный Дух, неуга-сающая сила человека, человека-света. Вечная память павшим. Вечный завет – живым.

22 февраля 1928 г.

Севр

Мученица Татьяна

Онегин, я тогда моложе,

Я лучше, кажется, была,

И я любила вас; и что же?

Что в сердце вашем я нашла,

Какой ответ?

А. Пушкин

Нет, мы не празднуем ныне великой годовщины – 175-летия основания старейшего российского университета – Московского Императорского Университета. Праздновать мы права не имеем, и нет у нас оснований праздновать: нашего университета нет. Мы можем его только поминать; и, поминая, каяться. Обольщать себя нечего: дожили до таких поминок, и будем чистосердечно скромны; будем и справедливы перед великой тенью. Преклоним голову, вспомним Мученицу, какая она была, какие были мы… – и постараемся из утраты нашей – если бы только временной! – извлечь назидательный урок и, если возможно, утешение. В этом и должен быть смысл поминок.

Значение Дома Мученицы Св. Татьяны для российского просвещения известно каждому русскому образованному человеку. Об этом много будет написано, итоги будут подведены сполна. Я хочу сказать о другом, о чем, возможно, никто не скажет. Сам питомец Св. Татьяны, не замечал я, – должен, увы, сознаться, – в те годы, когда носил фуражку с синим околышем, золотых слов фронтона о просвещающем всех Христовом Свете. Из дальней дали вижу я их теперь… и не могу не сказать о Свете, излить который в сердце своих питомцев – в сердце и ум России – предназначено было Первому Университету.

И – о другом еще.

Храм Просвещения… Он был и он много дал. Многое дал и мне, скромному поминальщику его. И что же? После тяжелых испытаний, на чужой стороне, без родины, ныне я вспоминаю с болью, что ни от кого из служивших в Храме ни разу за все четыре года я не услышал внятного слова о просвещении, о русском просвещении… о том Просвещении, истинный смысл которого сиял на словах фронтона. О том просвещении, которое, по слову Достоевского, есть «свет духовный, озаряющий душу, просвещающий сердце, направляющий ум и указующий ему дорогу жизни». Ни разу в этом родном Храме Просвещения не слыхал я сильных и вдохновенных слов – о родном. Чувствую, как иные возмутятся: а лекции по истории России, а курсы литературы русской, а русская философия, а…! И все-таки, повторяю: многое получил, но не получил главного – русского Просвещения. Конечно, в Доме Мученицы Св. Татьяны, за долгие годы мирного бытия его слышались и речи о России, о нашем славном, о нашем драгоценном, порой будилась и любовь к родному, вскрывались и сокровища родные… Но не было это отлито в систему, не было прохвачено основною нитью, связывающей юные души с родиной, с национальным, с нашим. А в мое время – родного и духу не было. Много сему причин, и теперь не место о сем распространяться.

Дом Мученицы Св. Татьяны, светя золотыми буквами, открывал полную возможность вливать в русские молодые души золотое слово – любви к России, познания России, слово – хранения России, гордости Россией. Я не слыхал его. Меня, в лучшем случае, в Европу уводили, в человечество уводили, и не вели к России. Говорю это с прямотою. В укор ли Мученице? Она неповинна в этом. Она светилась, Татьяна наша. Она томилась, она ждала… И не она повинна, что ныне осквернена, что образ ее нетленный – прообраз России-Мученицы – разбит.

Скажут: дело университета учить науке, а не любви к отечеству. Не так. Дело родного Университета – в самой науке учить родному. Или и это непонятно, и опять станут возражать? Попробую показать примером.

Учить науке можно по-разному. Можно, в науке, быть чуждым жизни, духу и существу народа. Можно и по-другому: науку освещать Светом, отблесками души народа. Русское просвещение вышло особыми путями, через Христово Слово, пошло от Церкви. В основе русского просвещения, с первых шагов его, заложено Слово Божие, и путь нашему просвещению – так уже случилось это – особенный указан. Нравственно глубоки основы – корни русского просвещения. И цвет его был – свет Истины. Это было – в ранней заре его. Просвещались и ум, и сердце. С годами отмирало, и, наконец, отошло совсем.

Вспомните медицину русскую. Вспомните славные заветы Пирогова. Это ли не русские заветы? Найдете такие, где? Русская совесть, божеская совесть сияла в сердце подвижника – русского врача, меньшого брата и ученика Св. Великомученика Пантелеймона. Вспомните присягу русского врача – всегдашней и скорой помощи – и помощи безвозмездной. Вспомните и статьи закона, карающие статьи Нашего закона. Русское сердце в просвещении – вот оно, наше просвещение. Воистину, человеческое.

Вспомните право русское – Русскую Правду, милостивую. Особенное право, наше. Вспомните – права женщины, обязанности детей к родителям и родителей к детям; отношение к сирым и убогим. Отношение к преступлению. Отношение к наказанию. Вспомните о церковном покаянии, о преступлении, как грехе. Правоведы полнее скажут. Вспомните, что в основе Закона нашего положено Божье Слово: совестливость и сердце; сознание человеческого несовершенства, греховности. В основе нашего Права и Суда незримо лежит Завет Священный. Вспомните русские присяги – это священное «Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом… целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь». Вспомните письма Пирогова. Вспомните Менделеева и его «К познанию России». Вспомните Ключевского и его «добрых людей», и вещее его – «Преподобный Сергий Радонежский». Многие ли внимали страшному – и, увы, пророческому, – его глаголу! Многие ли готовы были понять, что грозит нам страшное впереди, когда иссякнет сокровищница души народа – погаснут лампады у гроба великого Угодника? Не вняли, не озаботились влить елей. Вспомните, что все великие наши учители родного были религиозны – Ломоносов, Гоголь, Пирогов, Менделеев, Хомяков, Аксаков, Самарин, Ключевский, Леонтьев, Достоевский, Лесков, Данилевский, Вл. Соловьев… и – хочу утверждать это – Пушкин. Эта великая основа – Божия – благотворно питала их, крепко крепила силы. Ею они – великие. Религиозны были, церковны были, были от Духа Святости, пребывающего в народе русском. Вот они, воистину просветители России. Вот из какого источника должно бы бессменно течь русское просвещение – в науку. Вот кто бы должен бессменно, физически чередуясь с новыми, пребывать при науке в Храме и учить познаванию России, ее духовности. Тогда бы Она была, и святившая Храм Татьяна не была бы изгнана из него, вовеки.

Мученица, воистину. Вспомним Ее, молитвенно и смиренно, каясь.

Да, не было системы: системы познания России. Русские Университеты не знали первой из всех наук – науки о родном, столь для родного важной: науки о России, науки познания России, обязательнейшей для русского. Только, увы, теперь, когда нет у нас близко родины, видится ясно нам эта священная наука. Разрываем теперь пласты, отгребаем бесплодные наносы, швыряем шлаки с души, – и радуются глаза сквозь слезы блеснувшему внове золоту… увы, недоступному нам теперь. Мы еще можем, как нищие, бережно подбирать крупинки. И мы подбираем их.

Я не ученый, знаю. Но сердцем и болью знаю, что нет и не было никогда первой у нас науки – науки о России. Ее мы должны создать. Вернее – должны собрать. Она уже есть, в возможностях, – богатая наука. Она – чуть ли не вся она – в нашем Пушкине. Его изучают много. Но немногим дано сердцем познать его. Его и возьмут в науку о России: он для сего и есть. Его изучать будут по-другому – учиться по нем России, с младенчества и до зрелых лет. Он пройдет от начальных школ и до университетов, и новая наука – «О России» – будет священна Пушкиным. Время придет – и создадут Русский Пантеон, и свет Пантеона нашего, озаренный Христовым Светом, разольется в великий Свет – радостного познания России – польется из Храма Мученицы Св. Татьяны. Придет время.