Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных

• Название: Том 8. Усадьба Ланиных
• Автор: Борис Зайцев
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-268-00402-6, 5-268-00479-4

«Неизвестный Зайцев» – так можно назвать этот том (восьмой, дополнительный) собрания сочинений классика Серебряного века Бориса Константиновича Зайцева (1881–1972). В него вошли рассказы разных лет из журнально-газетной периодики России и эмиграции, в большинстве своем в книги не включавшиеся, а также впервые полностью издающаяся драматургия Зайцева (семь пьес) и его новаторский перевод ритмической прозой «Ада» из «Божественной Комедии» Данте, над которым писатель работал тридцать лет.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Лелио. В этом – наказание, в этом – кара наша. Я не услышу музыки, ты не увидишь дивных образов…

Филострато. Никогда?

Лелио. Не знаю. Если верить… Если идти и добиваться…

Филострато ничего не отвечает. В задумчивости несколько замедлились они, отстают от остальных Тропинка поворачивает. С выступа скал свесился цветущий вереск Выше – тонкие стволы, зеленые вершины южных сосен Тихо. Мягкий луч пробившегося солнца Пахнет разогретой хвоей, смолами, фиалками.

Филострато. Сядем, отдохнем немного.

Лелио. Охотно.

Опускаются на траву. Солнце долее обычного пускает в них стрелу. Просвет лазури

Филострато. Как тихо. Как тепло! Опять напоминает землю. Фиалка тянется. Звенит под ветерком кусок полуоторванной кожуры на сосне. И ящерица выползла. Все греется.

Лелио. Ты и на земле любил все теплое, живое.

Филострато. Розовые пальцы девушки, жумчужина, цветок, прозрачный налив яблока, златистый мед (прислоняется головой к утесу). Как томно!

Лелио. Постой… постой… Да кажется, тут недалеко (настораживается. Мучительно напрягает слух. В изнеможении падает). Нет, ничего, опять пригрезилось.

Филострато. Друг, отдохнем.

Лелио лежит неподвижно. Солнце все еще прячется, и пригревает их. В далеком дуновении ветерка налетает светлый дух Ариель.

Ариель. Сон, смежи усталые веки странника!

Сон, обними нежностью души бесприютные!

Сон, пролей мир ласки в сердце, в сердца.

Сон исполняет повеления. Тени уснули и просветлели их лица, разгладились морщинки Ариель в своей радуге продолжает полет. Маленький спутник его кладет около Лелио свирель и улетает. Через некоторое время оба просыпаются…

Филострато. Сон был сладок. Кажется, впервые я заснул здесь так.

Лелио. Да, милый сон.

Филострато. Я снова видел землю, нашу жизнь, ее очарование и беды, любви и заблуждения, нашу с тобой дружбу, путешествие, мечтания – весь тот туманный путь, что мы прошли. Люция склонялась надо мной, меня любившая. Как верная подруга.

Лелио. Знаю. Помню. Где теперь она?

Филострато. Вряд ли суждено нам встретиться.

Лелио. Почему?

Филострато. Ее душа в областях высших.

Лелио. Да, так. Возможно.

Филострато. Вся она пылала огнем любви.

Лелио (задумчиво). Огнем любви.

Филострато. И страдала.

Лелио. Ведь ты любил ее.

Филострато. Но не так, как надо, но не так…

Лелио (улыбаясь). Розовые пальцы девушки, жемчужина, цветок, прозрачный налив яблока, златистый мед. (Замечает свирель.) Откуда? В первый раз вижу тут (нагибается, подымает). Свирель из тростника…

Филострато. Хороший знак! (Оглядывается). Смотри, сколько здесь появилось анемонов, пока мы спали. (Срывает несколько цветков.)

Лелио. Пора, однако. Надо трогаться. Опять в наш путь, опять вдвоем, вдвоем. Теперь нам будет веселей, я развлеку тебя.

Наигрывает. Тропинка снова камениста, снова в гору. На одном из поворотов Филострато приближается к обрыву.

Филострато. Ах, вот она, вот… (Тянется вперед, как будто видит что-то. Лелио удерживает его за руку.) Долины, колокольни и она, жизнь с нею; я вижу там себя, ее; мы молоды, мы счастливы… (Прислоняется к Лелио. Тот, полуобнимая, поддерживает его.) И ничего. Нет больше ничего. Все мука и томление.

Лелио. Идем, мой друг. Не станем обольщаться. Помни – наша кара.

Филострато. Но и ты прислушивался.

Лелио. Я тоже не силен. Вот слушай лучше. (Наигрывает на свирели) Тише и покойнее стало у меня на сердце. Сон, музыка как будто просветлели.

Филострато. Покоя! Света!

Лелио. (Вновь беря тростник) Вот эту песенку любила Люция.

Свирель издает нежные, светло-жалобные звуки Птичка прилетела и попрыгивает по дорожке. Выползла зелененькая ящерица – слушает.

Филострато. Зачаровываешь, как Орфей. Мне легче тоже.

Лелио. Орфей любил глубоко.

Филострато. Ну, так что же?

Лелио. Нет, я не Орфей.

Филострато (подает ему букетик анемонов). Прими, душа родная…

Лелио. Мне кажется, я лучше понимаю теперь прошлое и судьбы наши.

Филострато (как бы про себя). Где жизнь, где страсть? Художник и художник… утра, росы, жемчуга и тающие дымки.

Лелио. Звуки и мелодии, гармония…

Филострато. Да, да. Но разве – это преступление?

Лелио. Если бы преступление, то мы бы горели в покаянии, огонь нас очищал бы.

Филострато. Люция – Огонь.

Лелио. А мы – ни свет, ни тьма и ни огонь, ни лед. И мы томимся, мы бредем…

Филострато. Души предсумеречные, предрассветные (громче). Священный Эрос, был ли ты во мне, растил ли я тебя?

Лелио. Я не был чувствен в прежней, милой жизни. Любовь мерещилась мне, но в тумане. Свои волнения я полагал на музыку, и женщины мало меня любили. Я тосковал. Тоска моя развеивалась смутным бегом звуков. И я мечтал, томился, подпадал иной раз власти… А творил ли сам в любви?

Филострато. Женщины меня манили, волновали. Многие меня любили. Я был грешен. Туманом исходило сладострастие мое. Мое дыхание – как нежная отрава. Но сердце… И я любил, но не довольно, ту, которую терзал.

Небо проясняется, на минуту виден кусок безмерной синевы Ангелы беззвучными, далекими видениями, как лебеди, в нем проплывают.

Лелио (тихо). Видишь?

Филострато. Да, на мгновение. Но мы не созерцаем. Нам дано брести, многие сотни лет, средь полудобрых, полузлых, полупрощенных и полувиновных. Мы – полуистина и полуложь.

Лелио. Но мы. дождем. И мы услышим. Ты – увидишь.

Филострато. Надо верить.

Слышна труба. Солнце скрывается, в ущельях туман.

Лелио. Нас зовут.

Ускоряют шаги. Через некоторое время присоединяются к группе душ под водительством двух ангелов

Ангел (к Лелио и Филострато). Души маловерные и смутные, пора, мы ждем вас.

Отделяет – Филострато к одной группе, Лелио к другой. Те делают жест сопротивления. Но взор Ангела безмолвен, ясен

Второй Ангел. Ну в путь. Направо – и налево.

Одна группа теней с первым Ангелом идет прямо, другая, со вторым, сворачивает влево

Лелио (подает Филострато букетик анемонов). Возьми их. На память обо мне. Я же, играя на свирели, буду вспоминать о скромной земной нашей жизни, о тебе и о Люции.

Ангел. Души, забудьте о земле. Идите, закаляйте в странствии чрез горы и туманы слабый дух – утешайтесь надеждой, верьте, что в странах горних обретете силу, рано или поздно, созерцать блаженство.

Вереница душ с Лелио подымается крутой тропинкой, а другая, где Филострато, медленно идет на краю кручи. Понемногу тени первой вереницы показываются все выше, выше огибают ту же гору, тропинкою восходящей.

Филострато. Снова – одиночество. Надежды дальние. Томления. Туманы, скалы и орлы. Если мы будем верить, то когда-нибудь увидим. Люция, где ты…

Сверху слышится свирель музыканта Художник подымает свой букетик анемонов и приветствует, помахивает им.

Он не забыл земли. И вспомнил обо мне. Свирель все выше, все слабей, бледней.

1923

Переводы

Данте Алигьери Божественная Комедия Ад*

Перевод Бориса Зайцева

Единый план Дантова «Ада»

Есть уже плод высокого гения…

Пушкин

«Божественная Комедия» написана терцинами. Предлагаемый перевод первой части ее («Ад») сделан ритмическою прозой, строка в строку с подлинником. Форма эта избрана потому, что лучше передает дух и склад дантовского произведения, чем перевод терцинами, всегда уводящий далеко от подлинного текста и придающий особый оттенок языку. Мне же как раз хотелось передать, по возможности, первозданную простоту и строгость дантовской речи.

Перевод всегда есть только отражение подлинника поэтического, задача его скромна, труд упорен и кропотлив. Все же я благодарен за те дни и годы, которые прошли в общении с Данте в России (1913–1918), и в Париже (1942), когда весь перевод вновь был проверен, строка за строкой, по тексту и комментариям. В тяжелые времена войны, революции и нашествия иноплеменных эта работа утешала и поддерживала.