Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

• Название: Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.
• Автор: Ефим Друц
• Издательство: ТЕРРА—Книжный клуб
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02131-8

Ефим Друц — писатель-этнограф, член Союза писателей России. Его литературный «стаж» — 40 лет.

В этой книге представлена трилогия «Цыганские романы». Автор, знающий цыган не понаслышке, пишет о современном мире цыганской жизни.

---

«В кассу не надо, рассчитывайся со мной…» — тихо сказала она, и Раджо достал из заначки зеленую полусотню, сунул в карман халатика, ощутив сквозь ткань ее раскаленную плоть. «Много даешь, — сказала парны, посерьезнев, глаза ее стали жестче. Она обмахнула его салфеткой. — Сдачи надо?» — «Не дергайся». — «Завтра придешь?» — «Не выйдет». Она вдруг ахнула и спросила, едва шевеля налитыми, крашеными губами: «А ты — не Раджо, цыган?» Он помертвел, не ответил… Стало быть, он и здесь на прицеле. Вышел из парикмахерской, не оглянувшись, пешком пошел к электричке.

Она вернула его к Москве, в Косино. Больше некуда деться. Он вышел в ночь, на платформу и пошагал по шоссе, подсвечиваемый фарами летящих машин.

Взобрался на насыпь, нашел тропу, ведущую к старым пятиэтажкам. Сюда он сплавил трясущегося от страха Ножа, а сам давно уже не бывал. Здесь надежная хата. Была надежной…

Раджо вошел в вонючий подъезд, поднялся на пятый этаж и трижды стукнул в притолоку двери, обитой истерзанным дерматином. Берлога!.. Старуха явилась не скоро. «Кто?» — спросила, не открывая. «Раджо…» — сказал он резко. И — тишина, шаги. Значит, базарят там… Дверь распахнулась, в ней двое, плечо к плечу, неразличимые в темноте. «Тебе нельзя, морэ. Ты извини. Знаешь сам… Магэрдо!» Они молчали, переминаясь. «Нож был?» — спросил Раджо. «Был, да подался в Москву, к своим корешам». — «Значит, не примете?» — «Нас не поймут. Извини. Спрашивай Графа. Обозлились на тебя ромалэ, а он еще поддал жару. Мол, Раджо не принимать. Грозил спалить[81] хату». — «Ладно, чявалэ, понял я вас». — «Зла не держи. Извини». Они отступили во тьму прихожей, захлопнулась дверь, шаги удалились. Раджо сбежал по лестнице.

На шоссе он остановил «БМВ»:

— В Москву, ребята, доставите?

На заднем сиденье — двое, рядом с шофером есть место.

— Москва большая, — хрипло сказал водитель.

— Хотя б на Таганку…

— Полста зеленых, — сказал шофер, и Раджо увидел его гнилозубую усмешку.

Двое позади молчали. Раджо был уже на пределе.

— Лады, — сказал тяжко. — Там рассчитаюсь.

Сзади — смешок.

— Ну, лезь, пассажир.

За лоха приняли. Раджо сел рядом с шофером, ненароком сдвинув по поясу ближе к руке теплую рукоять ТТ. Машина шла на подфарниках. За эстакадой, пересекающей Кольцевую, на скорости миновала гаишников и вдруг вильнула в проулок возле ограды завода «Сатурн». Вот оно, понял Раджо, ощутив шевеление сзади.

Он выдернул пистолет и, внятно сказав: «Тормозни!» — ткнул стволом водителя в щеку. Откинулся к дверце спиной.

— Кому тут жить надоело? Я — Раджо! — Он поднял ствол, отведя его дальше, сам врубил внутренний свет, оглядел чуваков, по виду — спортсменов, а может, из категории долбаных приблатненных резинщиков[82]. Еще молодые. Растеряны.

— Какой еще Раджо? — спросил один.

— Вот такой! — сказал Раджо и передернул ствол, загнав пулю. — А ну из машины, оба!

— Ты что, чувак, охренел?

— Из машины!

Парни полезли в ночь, матерясь и поглядывая на ствол.

— Что дальше, мужик? — спросил водитель, очухавшись. — Куда ехать?

— Как сказано, на Таганку.

— Этих возьмем?

— В гробу я их видел. Гони, будешь жив.

Шофер с перепугу взял резко, едва не вмазался в ограждение «Сатурна», но как-то вывернул руль, промчал под «кирпич» и по пустынной улице, параллельной Казанской дороге, вынесся к эстакаде, через нее на Рязанский проспект. Раджо сидел с пистолетом, готовый на все.

— Баба нужна? — спросил вдруг шофер, не глядя на Раджо. — Есть баба и хата. Слышал я о тебе. Ты в розыске. Баба, хата… Найдется и косячок[83].

— Засохни.

Чтоб не будить всю квартиру, Артуру Раджо сперва позвонил, найдя автомат у Таганского универмага.

— Извини, разбудил, Артурыч. Есть кто у тебя?

— Приходи, — сказал Артур односложно.

Он, оказалось, не спал. Сидел у машинки, пепельница полна окурков, и, хотя настежь окно, в комнате плавал дым.

— Травишь комаров? — спросил Раджо.

Артур улыбнулся:

— Им все нипочем. Привыкли.

— Пустишь поспать?

— Ложись на диван. А я еще посижу. Может, чайку тебе заварить?.. Вижу, прическу ты поменял. Молодеешь, морэ. Снял бы и усы.

— Забегался я, — сказал Раджо. — Я брошу кости, прости. Ноги гудят, и голова, как котел.

Едва коснувшись подушки, он отключился.

…Утром они пили кофе, Артур зевал после ночи без сна.

— Ты, морэ, теперь мне как брат, — сказал Раджо. — Больше нет у меня никого на всем белом свете. Верю, что не продашь.

— Я бы тебя приютил, — сказал Артур, — да у меня, сам знаешь, опасно. Кто попало тут толчется… — Он снова зевнул. — Извини, и я немного посплю.

— Кемарь, Артурыч. Я разберусь. Сгоняю в одно местечко и позвоню тебе к вечеру. Будешь один, подгребу. У меня есть вопросы.

— Какого рода? — спросил через силу Артур. Зевота его одолела.

— Да о цыганах, Артурыч. Не досказал ты.

— Меня не переслушаешь, я неделю могу говорить.

— Ладно. Пошел я. Сумку возьму, ты не против?

Прихватив спортивную сумку, Раджо исчез, а Артур на кухне вычистил, вымыл пепельницу под неодобрительным взглядом бабки-соседки.

— Эко накурился, как только жив… — проворчала она.

Артур не стал разбирать постель, а завалился, как пьяный, и мертво уснул. Снов не видел. Никто его не тревожил, а перед вечером его поднял настойчивый телефонный звонок. Это Раджо…

— Я жду тебя, — сказал Артур. — Заночуешь, морэ, надеюсь, не потревожат.

Раджо, войдя, раскрыл сумку, вынул оттуда импортную магнитолу и осторожно поставил на стол, а к ней выложил и десяток кассет фирмы «Сони».

— Держи на память, Артурыч.

Артура подбросило.

— Раджо, где взял? Ты знаешь…

Раджо, супясь, перебил:

— Я не баклан[84], не подставлю. Взял, как фраер, за бабки в Таганском универмаге; вот ксивы[85]: паспорт, гарантия, чек — что еще?.. Включай, слушай музыку и пиши на кассеты нашу историю. Тебе для работы.

Артур и слов не нашел, он растрогался так, что увлажнились глаза. Он мечтал о таком. Он обнял Раджо, поцеловал. И тот как будто раскис.

Впрочем, выяснилось, что оба — голодные. А Раджо принес и еду: белый и черный хлеб, твердую колбасу, красную рыбу, нарезанную ломтиками. И лимон, и коньяк, и два пучка зелени, купленной на углу.

Они устроили пир и обмыли магнитолу. Артур заправил кассету с пленкой на девяносто минут.

Он говорил, а Раджо слушал о том, как цыгане, прикочевав в Европу, с собой принесли технологию бронзы. И не Атлантида ли их прародина?.. И о цыганских отрядах — лаях, груженных всяким скарбом, о скакунах арабских кровей, носивших цыганских «герцогов», «королей» и «баронов», названных этими титулами по европейскому образцу. Вожаки цыган с головы до ног были в золоте, а таборный люд — полуголые, полуголодные рома… Церковь преследовала цыган — солнцепоклонников, обреченных Господом вечно бродяжничать… Ну, и все прочее.

Артур говорил, Раджо слушал, а в магнитоле крутилась лента в режиме «Play» и «Record». Это значило: запись идет.

Временами Артур умолкал, и они выпивали по стопочке, прокручивали пленку назад, и оба слушали, как получается. Оба балдели от удовольствия. Артуру нравился собственный голос. Но он бы себя не узнал, если б услышал со стороны… А Раджо лучился улыбками.

Идти было некуда, а главное — не хотелось. Оставив Артура, Раджо полдня бродил по стройплощадкам в Замоскворечье и присмотрел себе логово на Ордынке, в доме, давно предназначенном к сносу. Жильцы выехали со всех этажей; газ, электричество и вода были отключены, а лестничные пролеты захламлены.

Но вроде бомжи еще не освоили это строение. В дыры оконных проемов ветер вдувал больные, жухлые листья отживших век тополей. Было еще тепло, но осень близилась.

Раджо набрал газет, нашелся рваный матрац… Можно спать. К комфорту он не привык, а теперь ему стало и безразлично, где бросить кости. Лишь бы не трогали, не вязались к нему. Ослабла душа, и никаких мыслей не было… Кроме одной: не подставить Артура. Каким-то образом в подсознании Раджо теперь в одного человека соединились Кнут со своей гитарой и Артурыч, захлебывающийся своими певучими лекциями. Добрую половину их Раджо, ясное дело, не мог воспринять, но они звучали как музыка в Домском соборе, в Риге. Там Раджо как-то спасался от опера, по-собачьи взявшего его след на вокзале… Было что вспомнить. А ветерок заносил в дыру мусор.

Раджо без интереса и с отвращением хлебнул водки из горла бутылки, запил баночным пивом «Хольстен» и зажевал колбасой.

Лег на газеты.

…Осень. Багровые листья кленов летят по бульвару. Навстречу женщина в белой хламиде. Плывет по аллее — бесплотная, призрак, только глазищи горят. Наваждение, знает Раджо, свистни — и нет ее. Но он не может, губы не слушаются… Перекреститься… Рука тяжелая, не поднять. «Раджо, тебе пора», — говорит она строго, как в церкви. И близится на ветру. Красивая… Это артистка, которую Нож зарезал в Малаховке, как овцу. Мальчишки с ней нет, мальчишка в раю, перебирает желтые яблоки, падающие к его ногам, обутым в белые кроссовки. Крылышки у него за спиной — вот дела! Артистка с Викой — одно лицо. Двойняшки они, понял Раджо. Обе они — парны и простили его. Только они и знают, что не хотел он им делать зло. Кнут идет по дороге с гитарой, поет свою песню: