Салли Гарднер - Червивая Луна

• Название: Червивая Луна
• Автор: Салли Гарднер
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-904584-90-0

Эта история о мальчике с разноцветными глазами, который живет в мире, где подчинение – высшее из достоинств, глупость – условие выживания, а человек может в любой момент исчезнуть, оставив после себя дыру.

Но если хочешь однажды проснуться свободным – неважно, что ты в меньшинстве, важно отличать правду от лжи. Наперекор всему.

Антиутопия Салли Гарднер «Червивая луна» получила несколько литературных премий, в том числе главную британскую награду – Медаль Карнеги.

---

Ну, я еще пошевелил жабрами, потрепыхался, а потом сказал:

– Один раз. Может, два.

Кожаный посмотрел на листок бумаги в руках и задал очень странный вопрос:

– Что значит слово «вечный»?

Иногда мне кажется, что взрослые – тронутые. Чокнутые. Съехавшие с катушек.

– Оно значит – тот, который навсегда, как наша великая Родина.

Это я добавил сверху, как варенье на хлеб. Я сам в это не верил, но какая, трепать-колотить, разница? Я верил, что надо выжить, и что когда-нибудь я переселюсь в страну крока-кольцев. А этим двоим про это знать необязательно.

– А кого-нибудь еще ты в парке видел?

Поздно. Я был уже у него в когтях. До меня дошло, что исчезновение Гектора тут было ни при чем и что я не умел читать и писать – тоже. И что мой отец был директором, и даже куры у нас в огороде – нет, тут дело было гораздо серьезнее.

Дело было в лунном человеке.

Двадцать один

Всего лишь три недели назад – три недели! как сотня лет – мы с Гектором обдумывали экспедицию на Фенеру. Пусть эти чудозвоны радуются высадке на Луну, мы-то знали, что по сравнению с нашими достижениями прогулки по Луне – дешевый цирковой номер.

Деда лунная экспедиция не трогала вообще никак. «Деньги на ветер, – говорил он, – а здесь, на Земле, люди голодают». Он был из другого поколения. Он пережил войну, а после нее не только все не исправилось, а кое-что стало даже хуже. Полетит человек в космос, не полетит – с точки зрения деда, ни малейшей разницы. Но мы-то с Гектором знали. Мы же видели будущее своими глазами. Мы не собирались, собственно, но мистер Лаш ухитрился наладить телевизор – и не только наладить, а даже принимать иногда крока-кольские передачи. У мистера Лаша руки росли, откуда надо.

И была у нас с Гектором самая любимая передача. Про одну женщину, такую всю идеальную. Она прямо сияла, стоя на кухне рядом с огромным холодильником. У телевизионной женщины были яркие губы и сиськи в форме конуса. Она все время смеялась. Я тогда подумал, что фенерианцы будут именно такие. Когда мы попадем на эту планету, вся Солнечная система станет нам уютным домом, где не будет ни голода, ни клопов. Да в одном этом холодильнике еды, наверное, на год, если не больше.

Гектору эта актриса нравилась больше всех. Картинка была черно-белая, но нас на мякине не проведешь – мы знали, что земля обетованная вся в цвете. И она придет сюда, как только наша ракета достигнет Фенеры, как только мы оставим первый след там, где никогда не было никаких следов. Я хочу сказать, что в этот самый момент тут все изменится. Войне настанет конец. В анале истории это будет событие таких невероятных размеров, что оно само по себе разделит ее на «до» и «после». Типа: «Ты родился до или после открытия Фенеры?» Оно затмит все остальное, затмит высадку на Луну.

По крайней мере, так мне казалось три недели назад.

Двадцать два

Гектора отправили в мою школу, в тот же класс. Я был офигенно рад. Не прошло и недели, как Гектор усмирил Ганса Филдера и его удальцов.

Тогда учительницей у нас была мисс Конноли. Она была добрая. Она посадила меня вперед, близко к своему столу, и всегда объясняла, если что-то непонятно. Мисс Конноли не любила Ганса Филдера и его шайку чудозвонов не меньше моего. Зато Гектор ей сразу очень понравился. Он оказался ослепительно умным, на родном говорил почти без акцента и умел играть на пианино – играть, а не бренчать «Собачий вальс» на черных клавишах. У него были очень красивые руки – узкие, с длинными тонкими пальцами. И вообще, он был худой, а голова – прекрасной формы, не то что эти затылки, плоские, как камбала. Волосы русые, густые, все время лохматились. Мне нравилось, как он их откидывал со лба.

К сожалению, мисс Конноли провалилась в дыру прямо посреди первой четверти. Никаких объяснений. Спрашивать никто не решался. Сегодня она здесь, а назавтра ее нет, не осталось даже следа, по которому можно было бы понять, куда она делась. Я же говорю, что умереть, что исчезнуть – одно и то же. Одно и то же дерьмо.

И вот тут-то появился мистер Ганнел. Никакие стоящие знания вместе с ним к нам не пришли. Одна пропаганда. Важненький такой человечек, мистер Ганнел.

В первый же день он велел Гектору остричь волосы по уставу. А Гектор не остриг. Дело в том, что Гектор подчинялся только своим собственным правилам. На все остальное его изумрудно-зеленые глаза заволакивались безразличием. Гектору удавалось заставить мистера Ганнела все время повторять сказанное, подчеркивая пустоту его слов.

Оказалось к тому же, что наш новый учитель, ярый патриот Родины, не мог сказать ни слова на прежнем. Смешно. Он никогда не мог уловить, что Гектор только что сказал. Это его злило – он понимал, что Гектор его обыгрывает.

Двадцать три

Мистер Ганнел меня сразу же невзлюбил. Мои глаза его просто бесили. Явное проявление нечистоты, за одно это меня надо вышвырнуть из школы, по его мнению. Это он еще не знал, что я не умею читать, а тем более писать. Эта тихая радость его еще ожидала. А на Гектора он наезжал просто потому, что тот видел его насквозь, до самого протухшего сердца.

В наказание нас отправили сидеть за последнюю парту. Мистер Ганнел думал, что он так ловко избавился от Гектора. Только от него не избавишься. От его присутствия, от чувства, что вот он, здесь. Гектор стал выступать против мистера Ганнела. Говорил, например: «Извините, это неправильно. В ответе должно быть…»

Лицо у мистера Ганнела багровело, под цвет букв в слове, под которым он сидел. Однажды он не выдержал. Бросился на Гектора, и было слышно, как в его танковых руках завелись моторы. Он поднял трость, изнывавшую по свежей плоти. Первый удар пришелся Гектору в плечо. Тот даже не вздрогнул. Ни разу. Не поднял руки, пытаясь защититься. Просто стоял, принимая удары, и смотрел на мистера Ганнела в упор, направив на него всю ураганную силу своих всевидящих зеленых глаз.

И под этим взглядом из рук мистера Ганнела потекло машинное масло. Пот с него тоже катился градом. Он повернулся и пошел обратно, вдоль рядов замерших от ужаса мальчишек. По дороге он выпустил трость. У Гектора было рассечено лицо, капала кровь. Он поднял трость и поднес к учительском столу. Мистер Ганнел, этот идиот, оказался к такому не готов. Слишком занят был – проверял, не отклеился ли парик, утирал лицо.

Гектор сказал негромко: «Вы, кажется, обронили это». А потом резко хлопнул тростью прямо по стопке учебников на столе. Мистер Ганнел решил, что на него напали, затрясся и прикрыл голову своими танковыми руками.

В общем, и так ясно, но я скажу: он больше ни разу не бил Гектора.

Двадцать четыре

Никогда не забуду тот день, когда явился кожаный. И запуск ракеты на гребаную Луну тут ни фига ни при чем. Мне к тому времени было уже наплевать на высадку. Собственно, всегда было. Какого черта. Вот Ганс Филдер и его удальцы – они были в восторге. Это дерьмо как раз им по вкусу.

Мы с Гектором вместо этого думали про Фенеру, про нашу планету. У нее было три Луны и два Солнца. Ее жители были мирными, добрыми и мудрыми. Они-то знали, что инопланетяне на самом деле – это Навозники и кожаные пальто. Гектор говорил, что они все пришельцы с Марса. Марсиане среди нас.

Я был уверен, что стоит нам только каким-нибудь образом дать фенерианцам о себе знать, и они сразу же прилетят и спасут весь мир, и тогда мы с Гектором сможем уехать жить к крока-кольцам. Я так Гектору и пообещал. А обещания надо держать.

Жители Родины с компостированными мозгами могли сколько угодно радоваться полету космонавта к Луне. А я – нет. А почему? Да потому, что космонавт в это время прятался у нас в подвале.

Двадцать пять

Я видел в окно, как мистер Хелман провожал кожаного к черному «ягуару». Потом машина рванула с места, и мистера Хелмана заволокло выхлопом.

Из-за вызова к директору мне пришлось пропустить школьный завтрак. Если бы еще и перемену пропустить! Перемена. Пе-ремень. Ремень этот хлещет по лицу, по костям, по душе. Переменяет человека. Ломает.

Меня так просто не сломаешь.

По какой-то неизвестной причине мистеру Хелману пришла в голову идея поставить на площадке скамейку. И не надо мне: он прекрасно знал, что будет, если эту скамейку затолкать в угол площадки и поставить диагонально. Тут даже не обязательно разбираться в математике, чтобы понять. На деревянную спинку плотно рассаживается бессловесное стадо, закрывая обзор учителям. И тогда в образовавшемся треугольничке очень удобно избить кого-нибудь – слабого, малорослого или просто неудобного, выделяющегося из общей массы.

Ганс Филдер снова расцвел, как только исчез Гектор, и больше некому было его окоротить. Все вертелось вокруг него. Он послал своих удальцов – поймать меня и затолкать за скамейку.

– Какого вдруг офицеру понадобилось от дебила?

– Ты имеешь в виду кожаного? – спросил я. Видно было, что пружина в Гансе Филдере закручена туже, чем в заводном солдатике. Он был готов к бою.