Владимир Голяховский - Это Америка

• Название: Это Америка
• Автор: Владимир Голяховский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8159-1222-9

В четвертом, завершающем томе «Еврейской саги» рассказывается о том, как советские люди, прожившие всю жизнь за железным занавесом, впервые почувствовали на Западе дуновение не знакомого им ветра свободы. Но одно дело почувствовать этот ветер, другое оказаться внутри его потоков. Жизнь главных героев книги «Это Америка», Лили Берг и Алеши Гинзбурга, прошла в Нью-Йорке через много трудностей, процесс американизации оказался отчаянно тяжелым. Советские эмигранты разделились на тех, кто пустил корни в новой стране и кто переехал, но корни свои оставил в России. Их судьбы показаны на фоне событий 80–90–х годов, стремительного распада Советского Союза. Все описанные факты отражают хронику реальных событий, а сюжетные коллизии взяты из жизненных наблюдений.

---

— Ну, тогда я сажусь играть.

И Моня проиграл начальнику ОВИРа тысячу рублей.

Генерал самодовольно улыбался:

— Мне говорили, что выиграть у вас невозможно, а вот я выиграл.

Воспользовавшись его благодушным настроением, Моня попросил:

— Моя знакомая подала заявление на выезд в Израиль. Можете ли вы проследить, чтоб не было проблем?

Генерал склонил голову:

— Вообще-то я рассматриваю только спорные дела. Но если вы просите, я постараюсь. Дайте мне фамилии и все данные.

* * *

И вот с замиранием сердца Лиля с Лешкой повезли документы в ОВИР — в старый особняк в Колпачном переулке. Лиля испытывала унизительное чувство: сейчас они отдадут свои судьбы в руки официальным лицам. Эти люди могут сделать с ними что захотят — долго мучить тщательной проверкой, отказать.

К большому удивлению Лили, из здания навстречу им вышла ее школьная подруга Лорочка Жмуркина с дочкой лет десяти, обе радостно улыбались. Лиля не видела подругу много лет, помнила ее восторженной девочкой с большими наивными глазами. Лорочка была неумеха, училась хуже всех, списывала у Лили задачи по алгебре и геометрии, но всегда была жизнерадостной идеалисткой, жила — как кружилась в вихре бала. Единственное, что знала о ней Лиля, — это что она поздно вышла замуж. И вдруг встреча у ОВИРа.

— Лорочка, ты тоже подаешь на выезд? — спросила Лиля.

Лорочка радостно заулыбалась:

— Да, да, поздравь нас — мы с дочкой только что получили выездные визы.

— О, поздравляю! Долго пришлось ждать?

— Больше полугода.

— Так долго? Наверное, намучились, пока ждали… Куда ты собираешься?

— В Америку. Я не собиралась ехать, но муж твердил — надо уезжать, надо уезжать. Решил, что мы поедем сначала, а он присоединится к нам потом. Мы с дочкой собрались вдвоем. Моя Нинюта — очень талантливая скрипачка. По правде говоря, я еду только ради ее будущего, пусть учится там и сделает карьеру.

Лиля с интересом посмотрела на девочку, спросила:

— Как вы собираетесь жить там? Что ты будешь делать?

— Совершенно не представляю, специальности у меня нет, я не работала — растила дочку, училась на преподавателя английского, но когда родилась Нинюта, я учебу бросила. Мечтаю, чтобы у нее было лучшее будущее, а сама, наверное, буду полы мыть… Вы тоже пришли подавать? Куда собираетесь? — спросила Лорочка.

— Тоже в Америку. Моего мужа власти уже выслали. За его стихи.

— Твой муж Алеша Гинзбург? Я слышала про него по «Голосу Америки».

— Да, мы надеемся соединиться с ним там. Ну, дорогая, я так рада за вас!

— Мы обязательно там встретимся, — восторженно воскликнула Лорочка.

Они обнялись, Лиля с грустью посмотрела им вслед, подумала: «Если такая неумеха решилась, то чего бояться мне? Я доктор, у меня есть хоть слабая надежда пробиться» — и они вошли в ОВИР.

* * *

В большой приемной сидела толпа. Лиле с Лешкой пришлось ждать своей очереди два часа. Обстановка была натянутая, все тихо переговаривались. Лиля украдкой рассматривала людей — возможно, им придется ехать вместе. В зале собрались целые семьи, Лиля прислушивалась к разговорам, старалась уловить какую-нибудь информацию, потому что боялась, что чиновники найдут ошибки в анкетах и не примут документы, тогда все придется начинать сначала.

В некотором отдалении от других сидел щеголевато одетый молодой мужчина. Он улыбался и изредка посматривал на Лилю. Его спокойная уверенность производила тут странное впечатление. Потом он пересел ближе к ней:

— Вы, наверное, в первый раз в ОВИРе.

— Да, в первый. Почему вы спрашиваете?

— Вижу, что вы волнуетесь.

— А вы не волнуетесь?

— Я уже дважды бывал в Америке, знаю, как получать визу.

— Были в Америке?

— Да, по приглашению брата. Он уехал несколько лет назад, стал там знаменитым художником — модернистом. Я решил переехать и подал заявление, как все — в Израиль.

Лиля хотела расспросить про Америку поподробнее, но в это время его вызвали:

— Яков Рывкинд.

Разговор прервался.

Лешка сидел рядом с матерью, от нетерпения ерзал на стуле, дергал ее. Наконец их вызвали. Женщина — капитан хмуро и придирчиво просмотрела их бумаги, сказала невыразительным голосом, как печать поставила:

— Получите письменное извещение, когда будет принято решение.

Лиля понимала, что спрашивать о сроках бесполезно, но тут вылез Лешка:

— А сколько ждать?

Капитанша окинула его презрительным взглядом:

— Не терпится уехать? Молодой еще, отслужил бы сначала в армии.

Армия — это было как раз то, чего Лешка боялся больше всего. От злости у него перекосилось лицо, и он уже открыл рот, чтобы огрызнуться, но Лиля дернула его за рукав. Капитанша заметила и ехидно улыбнулась. Ее улыбка показалась Лиле угрозой: в процессе подачи никто не знал, что может повлиять на решение, все зависели от любого каприза сотрудника ОВИРа.

Когда вышли на улицу, она упрекнула сына:

— Зачем ты встрял с вопросом? Она обозлилась и может из вредности затянуть дело. Положит папку с нашими бумагами в дальний ящик, и поминай как звали.

Лешке такая мысль в голову не приходила:

— Ха, положит! Не имеет права. А что же, она может над нами издеваться, что ли?

— Может. Раз мы готовы уехать, мы уже отверженные и должны вести себя осторожно. Ничего в этой стране нам теперь не полагается, мы уже «в подаче».

* * *

Жизнь «в подаче», которую вели евреи в 1970–х годах, была в первую очередь жизнью в страхе. На фоне пропаганды советского патриотизма каждый из них подставлял себя под удар, становился уязвимым во всех сферах жизни. Человек «в подаче» боялся всего, он становился отчужденным. Многие знакомые переставали общаться с ним из страха за себя или из презрения. Его могли третировать по любому поводу, могли даже арестовать, прав у такого человека не было. Из-за этого у людей формировалась психология болезненной беззащитности. Они существовали изолированной жизнью, в неизвестности завтрашнего дня, и поддерживали себя только слухами от других «в подаче» — стремились узнать сроки решений, понять причины отказов.

И Лилю тоже стали избегать некоторые знакомые. Близкие приятели Рафаил и Гертруда Райхманы перестали заходить и звонить. Однажды поздно вечером зашла Гертруда, смущенно сказала:

— Лилечка, ты не сердись: Рафаила выбрали в Академию, назначили директором института. Ему нельзя портить свое реноме связями с отъезжающими в Израиль.

Лиля нашла в себе силы улыбнуться, но чувство было горькое.

Она жила в состоянии, близком к депрессии, плохо спала, лишилась аппетита, не знала, куда себя девать. Она испытывала отвратительное чувство унижения, выходила из дома с непонятной для нее самой робостью, шла с опущенной головой. Ей казалось, все люди вокруг знают, что она еврейка, которая вот — вот уедет, и могут в любой момент ее обозвать, обидеть. Она понимала, что это какое-то наваждение, но ничего не могла с собой поделать. В психиатрии это состояние называется «психоз».

Отцу и Августе Лиля старалась не показывать своего настроения, но они чувствовали, переживали за нее, старались подбодрить. А она постоянно думала только об одном: разрешат или не разрешат, сколько ждать ответа?

Своими думами Лиля могла делиться лишь с подругой молодости Риммой Азаровой. Римма сочувствовала Лиле, старалась развлечь ее:

— Лилька, мне достали пропуск на двоих в Институт кино. Там закрытый показ, американский фильм «Бонни и Клайд». Пойдем?

После фильма Лиля расстроилась:

— Риммочка, как это ужасно, какая жестокая в этом фильме Америка! Я собираюсь туда, но ведь я страну совсем не знаю. Эта история меня напугала…

Лиля закусывала губы — пытка ожиданием и неизвестностью продолжалась.

* * *

К этим переживаниям примешивалась другая тревога — Лешкина учеба: успеет ли он сдать выпускные экзамены и получить аттестат? Он помрачнел и совсем перестал заниматься, нетерпеливо ожидая скорого отъезда. Разболтал друзьям, что уедет в Америку, и одноклассники стали звать его «американцем». Одни перестали с ним разговаривать и даже грозили избить, другие смеясь просили, чтобы он не забыл прислать им из Америки джинсы. Лешка и так всегда во всем обвинял других, а теперь стал особо чувствителен к любым замечаниям. Как-то он сказал матери:

— Мне-то плевать, но я знаю, что учителя специально занижают мне отметки, они решили, что ни к чему учить меня для другой страны. Хотят засыпать на экзаменах.

— Почему ты так думаешь?

— Я это чувствую.

* * *

Лешка как раз в это время переживал первое глубокое увлечение: он был влюблен в Ирину, девочку из соседнего класса. Каждый вечер они запирались в его комнате, и Лиля была почти уверена: занимались они не учебой. Но что поделать: сын становился мужчиной, и она не хотела вмешиваться в его интимные дела.