Петр Сухонин - На рубеже столетий

• Название: На рубеже столетий
• Автор: Петр Сухонин
• Издательство: Трувор
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-87081-001-9

Настоящее издание является первым с 1886 года. Автор таких широко известных в прошлом веке романов, как "Род князей Зацепиных", "Княжна Владимирская", на фактическом материале показывает жизнь двора императрицы Екатерины Великой с Потемкиным, графами Орловыми, Голицыным, Зубовым и др.

Но основная фабула романа развивается на оси интриги: Екатерина — граф Орлов-Чесменский — Александр Чесменский. Был ли Александр Чесменский сыном графа Алексея Орлова и княжны Таракановой? А быть может он был сыном самой Императрицы?

Книга рассчитана на самый широкий круг читателей, интересующихся как историей, так и приключенческим и детективным жанрами.

Текст печатается по изданию: "На рубеже столетий" Исторический роман в трех частях А. Шардина / П.П. Сухонина.

С.-Петербург. 1886 г.

---

— Господин бригадир, скажите, вы не сошли с ума?

— О, мейн гер, я был бы счастлив, если бы на эту минуту был сумасшедшим! Я готов сойти с ума, чтобы только не иметь несчастия видеть потерю столь хорошего и доброго человека, каким считаю я вас, господин банкир. К сожалению, я должен вам сказать, что приказание государыни было столь определенно, что не может быть сомнения, что это именно ее воля; так что если бы в настоящую минуту я действительно с ума сошел, то от этого нисколько не изменилась бы сущность дела и…

— Когда же вы думаете меня препарировать?

— Да сию минуту, с вашего дозволения, господин банкир, если вы изволите пожелать. Вы знаете, что высочайшее повеление откладывать нельзя.

— Как, вы не дозволите мне даже проститься с семейством, написать письма?

— Об этом государыня ничего не изволила приказывать, поэтому думаю, что если вы не захотите моим дозволением злоупотреблять, то я могу дозволить. Но предупреждаю, что выйти от вас или вас выпустить, не исполнив высочайшего повеления, я не могу. Не забудьте, что завтра утром о доставлении вас в правление академии наук, для помещения в кунсткамере, я должен буду государыне рапортовать, а ведь препарация тоже требует времени.

— Нет, нет, господин бригадир, я не буду злоупотреблять вашим дозволением; я напишу только два коротеньких письма. Надеюсь, что в ту же минуту получу ответ.

Сутерланд написал действительно два коротеньких письма: одно к князю Платону Александровичу Зубову, а другое — к французскому посланнику Сегюру, которых именем всего святого умолял разъяснить, действительно ли могло последовать такое приказание государыни, чтобы из него сделали новый препарат для изучения человеческого организма, или обер-полицмейстер просто помешался и таковое приказание слышал в своем расстроенном воображении.

Не прошло четверти часа, в квартиру Сутерланда прибыл церемониймейстер государыни граф Александр Сергеевич Строганов и освободил бедного банкира из его горького положения. Недоумение разъяснилось тем, что несколько месяцев назад банкир преподнес государыне прелестную собачку, с необыкновенно красивыми ножками и необыкновенно длинными ушами. Государыня прозвала эту собачку по имени дарителя — Сутерланд. Этот маленький Сутерланд вскоре околел. Государыня хотела сохранить хотя внешний его вид и вздумала сделать из него чучелу. Приказание, отданное о приготовлении чучелы, чуть не стоило жизни бедному банкиру. О существовании собачки Сутерланда Рылеев никогда не слыхал.

Государыня очень огорчилась этою историею и постаралась загладить перед банкиром неприятное впечатление приглашением его к вечернему собранию в Эрмитаже. Вместе с тем она сочла своею обязанностью намылить хорошенько обер-полицмейстеру голову, думая в то же время про себя:

"Правда, глуп до нелепости, зато исполнителен до самоотрицания. Поневоле приходится пощадить!"

Несмотря на эту внутреннюю мысль, бригадиру Рылееву пришлось выслушать жестокую нотацию, так что он уже думал:

"Погиб! Кончено! Погиб! Выгонит непременно, а выгонит, так и под суд отдаст! Купцы-шельмецы сейчас с жалобами явятся. Одно слово: "Погиб!"

Однако государыня его не выгнала и после нотации обратилась уже снисходительно с вопросом:

— Что нового в городе?

У обер-полицмейстера во время нотации вылетело было из головы все, что он полагал докладывать; однако ж он скоро оправился и начал говорить о найденных замерзшими, об опившихся, повесившихся и прочих, хотя и видел, что для государыни его рассказ вовсе не занимателен. Вдруг он вспомнил, что ему говорили о том, что сегодня или завтра должна быть интересная дуэль между корнетом Чесменским и Преображенским секунд-майором князем Гагариным; насмерть, говорят, драться будут! Государыню это заинтересует. И он стал докладывать о дуэли.

— Что, какая дуэль?

— Между князем Гагариным и корнетом Чесменским.

— Из-за чего?

— Разно говорят, Ваше императорское величество. Одни говорят, что Чесменский приехал к Гагарину одетым не так, как следовало, и князь обиделся; другие рассказывают, что у Гагарина есть свояченица, молодая Ильина, с хорошим приданым девица; Чесменский будто за нею приударил и хотел увезти, а Гагарину досадно стало.

— На Чесменского, этого мальчика?

— Он уж офицер, Ваше величество, гусарский корнет!

— Знаю. Но он мальчик… Помешать! Не допустить! Я не хочу никакой дуэли! Слышишь, я не хочу, чтобы эта дуэль состоялась!

— Слушаю, Ваше величество.

— Ну, с Богом, да чтобы дуэли этой не было! Ты понял?

— Как не понять, Ваше величество! Дуэли не будет.

— Всего лучше, пришли Гагарина ко мне. С Богом!

Обер-полицмейстер исчез, опять после низкого поклона, касаясь рукою земли, а государыня вошла в спальню.

Глава 3. Доклад

В спальне государыни было уже приготовлено все к приему ее первого, утреннего доклада.

Подле самой стены, неподалеку от двери, ведущей из спальни в кабинет, был поставлен стул с высокой спинкой, обитой штофом; к стулу были придвинуты два полуовальные, выгибные столика, поставленные таким образом, что выгибы их приходились один против другого наружу, причем один приходился против стула, приготовленного для государыни, а другой — против стула докладчика. На каждом из столиков стояли по два шандала с зажженными десятью свечами. Стул для докладчика был с низенькой резной спинкой, и подле него стояла низенькая этажерка. На столике, приходящемся к стулу, приготовленному для государыни, стояла великолепная бронзовая чернильница, лежали перья, карандаши и другие письменные принадлежности; впереди, у самого выгиба, на краю стола, лежала чистая бумага.

Двери из китайской комнаты и уборной в спальню приходились справа против стула, на котором государыня принимала доклад. Прямо против обеих этих дверей, между окнами, была расположена великолепная красного дерева с бронзою киота, с драгоценным образом Казанской Божией Матери, старинного письма, в золотой ризе, осыпанной бриллиантами и яхонтами. Перед образом горела неугасимая лампада и несколько восковых свечей. Стена, противоположная той, подле которой ставился стул государыни, прикрывалась голубой штофной драпировкой, за которой, в алькове, на возвышении стояла широкая кровать с высокими тюфяками в штофных чехлах. По сторонам кровати были поставлены широкие трюмо, за которыми из алькова был виден тоже драпированный шелком проход, ведущий в ванную, гардеробную и другие внутренние комнаты. Против алькова и кровати был расположен небольшой фонтан, состоящий из маленького золотого амура, льющего воду в серебряный бассейн.

Государыня, войдя в спальню, в ту же минуту села на приготовленный для нее стул и позвонила.

Явился по звонку опять тот же камердинер Кошечкин.

Екатерина взглянула на него хмуро. Она полагала, что довольно ее звонка, чтобы угадать, чего она желает.

Но Кошечкину и в голову не приходила такая требовательность, и он стоял перед государыней, уставя глаза и не зная, что сказать.

— Позови фельдмаршала! — сказала Екатерина сурово и подумала: "Ну что за радость выбирать себе неспособных и еще как: чем неспособнее, тем лучше, чем скорее, тем соответственнее". Это сказала себе Екатерина, между тем, как служебный выбор вращается именно на этом силлогизме людского тщеславия, желающего всегда видеть кругом себя только тех, которые ниже его во всех отношениях.

Камердинер исчез, вошел Суворов.

Не обращая ни малейшего внимания на императрицу, сидящую на своем стуле у столиков, он прошел мимо, прямо к образу Казанской Божией Матери, и не торопясь, медленно, с чувством и расстановкой положил перед образом три полных земных поклона. После он обратился к императрице и сделал ей также один полный земной поклон.

— Что ты, Александр Васильевич, не стыдно ли? Ты меня конфузишь! — сказала государыня.

— Не тебе, матушка царица, не тебе. Я кланяюсь своей надежде, а надежд у меня одна — ты!

— Полно, садись! Дело есть?

Суворов сел напротив.

— Самое важное, — отвечал он. — Пришел взглянуть на тебя, как на наше красное солнышко. Не сердись на старика, которую неделю не вижу, так и скучно, а увидел и запел…

И он сейчас же пропел свое "кукареку". Государыня улыбнулась и протянула ему руку. Суворов почтительно поцеловал и стал говорить о приучении каре выдерживать кавалерийскую атаку.

— Я этого не понимаю, мой дорогой фельдмаршал. В этом уже я полагаюсь на вас.

— А ты разрешаешь, матушка? Скажи, ты разрешаешь?

— Разумеется, я разрешаю все, что на пользу и добро.

— И слава Богу! Ура, кукареку! — Он встал и стал прощаться.

— С Богом, с Богом, — повторила государыня, — не забывай навещать!

Суворов ушел; государыня велела позвать Дмитрия Петровича Трощинского.

— Что у тебя, Трощинский? — спросила она, подавая ему руку после его низкого поклона. — Садись!