Альберт Манфред - Марат

• Название: Марат
• Автор: Альберт Манфред
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Великий революционер XVIII века, крупнейший деятель французской буржуазной революции 1789–1794 гг., доктор медицины и физик, социолог и юрист, один из самых выдающихся публицистов своего времени, Жан Поль Марат по праву занимает прочное место в истории. Всю свою жизнь Марат ведет подвижническую борьбу против сильных мира сего Неустрашимый революционный борец, являвшийся наряду с Робеспьером одним из самых популярных вождей партии Горы, Марат, обладавший, по выражению Энгельса, «мужеством беззакония», расчищал путь для революционной якобинской диктатуры. «Марат, Друг народа», — так подписывал он свои пламенные статьи, и таким именно знала его вся революционная Франция.

Книга профессора Манфреда знакомит читателей с жизнью и деятельностью этого выдающегося революционера-демократа.

---

Кавалер де Будри, затем Давыд Иванович Будри, профессор патронируемого самим императором Александром Царскосельского лицея, мог спокойно продолжать свое неспешное восхождение по лестнице служебной иерархии, не опасаясь, что кто-либо узнает в нем брата «цареубийцы» и самого ненавистного монархам и господам вождя «страшной революции» восемнадцатого столетия.

Но один из лицеистов, учеников Давыда Ивановича Будри, относившийся именно к этому своему учителю с искренними симпатиями и уважением, Александр Пушкин, позднее записал: «Он очень уважал память своего брата».

Действительно, этот внешне несколько мешковатый и старомодный профессор словесности, умевший и начальству угодить и написать специальное посвящение царю Александру на изданной им французской грамматике, этот не лишенный ловкости придворный был вовсе не прост и при более близком знакомстве оказывался совсем не тем, чем он представлялся с первого взгляда.

Былой демократ и радикал, оказавшись в необходимости приспосабливаться к окружавшему его миру самодержавно-крепостнической России, в тайниках своей души сохранял теплую память о бурных днях своей мятежной молодости, о родственных связях, которые ему — наедине с самим собой — отнюдь не казались столь крамольными.

Обо всем этом, оставшемся для него самым дорогим на всю жизнь, нельзя было вслух говорить, нельзя было даже вспоминать. Коллежский советник Давыд Иванович Будри, никогда бы не решился назвать себя громко тем именем, которое звучало в тиши для него так гордо — Давид Марат.

Впрочем, от некоторых своих учеников, пользующихся полным его доверием — в их числе был и юный Пушкин, — он не считал нужным скрывать ни своих былых связей со знаменитым братом, ни своего образа мыслей» Во всяком случае, Пушкин в своей небольшой заметке о Будри упомянул и об его рассказах о брате и отметил не только его «наружность, напоминавшую якобинца», но и «демократические мысли» профессора французской словесности.

Но об этом Давыд Иванович Будри мог говорить лишь с избранными, и очень редко.

Биографы Пушкина, исследователи лицейского периода его жизни отмечают, что с наибольшим интересом и вниманием он слушал лишь лекции Будри и другого «словесника» — Кошанского.

К чести Давида Мара-Будри следует отнести и то, что он, отличаясь большой строгостью в оценке знаний и способностей лицеистов, сумел понять и высоко оценить дарование будущего великого русского поэта. Уже подводя итоги за первый год лицейского обучения, Будри дал такое заключение о Пушкине: «Считается между первыми во французском классе; весьма прилежен; одарен понятливостью и проницанием».

Но, видимо, отношения между профессором французской словесности и какой-то частью его учеников (надо полагать, лучших, тех, кого он ценил и кому доверял), не ограничивались только узкоакадемической сферой.

* * *

Не сохранилось никаких проверенных фактов или достоверных сведений, позволяющих составить мнение о других членах семьи — детях Жана и Луизы Мара.

Все, что известно о Мари, об Анри, о Жане Пьере, — это даты их рождения и смерти (об Анри даже нет точных данных о времени его смерти). Жан Пьер, по утверждениям Шевремона — самого добросовестного и осведомленного биографа Ж. П. Марата в девятнадцатом веке, стал впоследствии владельцем предприятия, производящего часовые стрелки и компасы. Этого слишком мало, чтобы составить хоть приблизительное представление о человеке.

Само отсутствие сведений о трех младших членах семьи Жана Мара является в известной мере их характеристикой. Видимо, и Мари, и Анри, и Жан Пьер были рядовыми, ничем не примечательными гражданами Швейцарской республики.

Но как ни велики были различия в жизненной судьбе Жана Поля, Альбертины и Давида Мара, все же то общее, что в разной мере сказалось в биографии каждого из них, в какой-то мере характеризовало и их родителей и всю семью в целом.

Скупые слова автобиографии Жана Поля Марата: «Благодаря счастью, далеко не всеобщему, я имел возможность получить чрезвычайно примерное воспитание в родительском доме», короткое замечание его о том, что мать развивала в нем чувства любви к справедливости, — эти слова в действительности наполнены глубоким содержанием.

Даже то сравнительно немногое, что мы знаем о семье Жана Мара, позволяет заключить, что это была добрая, хорошая семья интеллигентных тружеников, воодушевленная передовыми для своего времени идеями и убеждениями, ласковым словом («Я никогда не подвергался наказаниям», — писал Жан Поль Марат) старавшаяся внушить их своим детям.

Такова была ближайшая — семейная — среда, которая окружала маленького Жана Поля, когда он начинал свои первые шаги в жизни.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ГОДЫ УЧЕНИЧЕСТВА

Детский мир Жана Поля Мара до десятилетнего возраста был ограничен маленьким городком Будри.

В 1754 году семья переехала в Невшатель, и горизонт Жана Поля сразу раздвинулся. После игрушечного Будри Невшатель показался большим и прекрасным городом. Длинные улицы, широкие площади, казавшиеся очень высокими трех-четырехэтажные дома, здание ратуши, исполненное строгости и величия, бескрайные берега озера, омывающего город, белые, вздутые ветром паруса на подвижной ряби воды стального цвета…

А что было по ту сторону озера, там, где смутно обозначалась гряда уходящих в небо Альпийских гор?

Но горизонт маленького Жана Поля становился все шире не только потому, что он увидел неведомый ему раньше и казавшийся огромным незнакомый мир.

В раннем детстве мальчик был физически слаб. «Я не знал ни буйства и безрассудности, ни игр детства», — писал он позднее. Он легко и прилежно занимался, благо к этому его поощряли родители, много читал, был склонен к наблюдениям и размышлениям.

Под влиянием матери в сознании мальчика рано определились понятия добра и зла, хорошего и плохого.

Многим позже Марат вспоминал о своем детстве: «Я имел уже нравственное чувство, развитое к восьми годам; в этом возрасте я не мог выносить злых намерений, направленных против ближних; возможная жестокость возбуждала мое негодование, и всегда зрелище несправедливости вызывало усиленное биение моего сердца, воспринималось как чувство личной обиды».

Жан Поль в отрочестве и юности много читал. Он унаследовал от отца интерес и способности к иностранным языкам, изучил главные европейские языки — французский, английский, немецкий, итальянский, позднее испанский, голландский, а также латынь и греческий.

Больше всего он увлекался историей. По обычаям тех лет наибольшее внимание уделялось античной истории. Жан Поль Мара изучил ее в совершенстве. В его сочинениях, написанных в молодые и зрелые годы, обнаруживается превосходное знание истории, постоянно встречаются примеры, сравнения, метафоры, почерпнутые из античной истории. Он многократно ссылается на классические труды Корнелия Тацита, Юлия Цезаря, Тита Ливия, Светония, Плутарха, Дионисия Галикарнасского, Диона Кассия и других античных авторов. Основательное знание этих трудов, свободная ориентация в их сложных текстах, которая чувствуется в работах Марата, свидетельствует — о том, что эти сочинения были не просто прочитаны, а тщательно проштудированы, и, по-видимому, не раз.

Чтение исторических сочинений, повествований о великих людях прошлого — Перикле, Александре Македонском, Юлии Цезаре, о героических подвигах, ожесточенных сражениях, преодоленных опасностях, о триумфе победителей, о лаврах славы оказывали огромное впечатление на мальчика.

Мечты о славе кружили ему голову с мальчишеского возраста… «…C детских лет я был объят любовью к славе, страстью, которая изменяла часто свой объект в разные периоды моей жизни, но которая меня не покидала ни на мгновение, — признавался Марат. — В пять лет я хотел быть школьным учителем, в пятнадцать — профессором, в восемнадцать — писателем, в двадцать — гением-изобретателем, так же как ныне я добиваюсь славы принести себя в жертву отечеству».

В этом рассказе обращает на себя внимание полное отсутствие мечтаний о воинской славе; юный мечтатель грезил о подвигах лишь на гражданском поприще.

Марат писал приведенные выше строки в 1793 году, когда он уже был одним из признанных вождей якобинцев и достиг высшей славы — любви и уважения народа.

Может быть, это наложило отпечаток и на его воспоминания?

Трудно предположить, чтобы мальчик, а затем юноша, читавший «Историю греко-персидских войн» Геродота, «12 Цезарей» Гая Транквилла Светония, «Записки о гальской войне» Юлия Цезаря, не мечтал о подвигах на поле сражений, о воинской доблести, о триумфах победоносного полководца.

Но если в отроческие годы Жан Поль отдал дань и этим столь свойственным мальчикам мечтаниям, то это не могло длиться долго, и его мечты должны были устремиться по иной стезе.