Автор неизвестен Песни - Песни народов Северного Кавказа

• Название: Песни народов Северного Кавказа
• Автор: Автор неизвестен Песни
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Песни, фольклор
• Год: 1976

В сборнике представлены в переводе на русский язык лучшие образцы песенного творчества народов Северного Кавказа: абазинские, адыгские (адыгейские, кабардинские, черкесские), балкаро-карачаевские, ингушские, калмыцкие, ногайские, осетинские, чеченские песни. В них запечатлены исторические судьбы народов Северного Кавказа, лучшие черты национального характера горцев.

В сборник включены трудовые, героические, любовные, свадебные, шуточные и колыбельные песни. Значительное место занимают в книге песни революционных лет. Многие песни, включенные в сборник, переведены на русский язык впервые.

---

Известно, что у всех народов во все времена было гораздо больше общего, нежели различий. Ведь все жили и живут на земле и под небом, все люди — труженики и творцы. Человеческая радость и горе сходны повсюду независимо от различия облика родной земли и языков. Люди повсюду трудятся, борются, терпят поражения и испытывают блаженство победы, радуются и страдают, стареют и умирают одинаково. Одинаковыми в своей основе были не только стадии социально-исторического развития, но и противоречия между бедными и богатыми, угнетенными и угнетателями.

Ныне известно, что даже народы, не знавшие о существовании друг друга, порой рассказывали на разных языках одни и те же сказки, создавали пословицы сходного или поразительно совпадающего содержания. Крестьянин, пахавший свой клочок земли в Чегемском ущелье, верил в те же идеалы добра и справедливости, что и сосед-землепашец из Чечни, что и скотовод-калмык приволжских степей и даже пахарь, живший где-нибудь у Средиземного моря. И прав был, конечно, великий балкарец Кязым Мечиев, который после долгих скитаний по белу свету заключил, что радость и горе повсюду на земле имеют один цвет: горе везде пахнет пеплом, радость — плодами, согретыми солнцем и омытыми дождем. И неудивительно, что горские народы Кавказа, будучи соседями, в течение многих столетий так или иначе влияли друг на друга и в их фольклоре много родственного, сходного и аналогичного, а порой в нем встречаются не только одинаковые мотивы и образы, но даже одни и те же произведения как творческое достояние разных по языку народов.

2

У горцев Кавказа всегда было в большой цене мудрое слово, когда же мудрое слово выходило из уст поэта, оно становилось высшим авторитетом.

«Хорошее слово стоит скакуна» — гласит горская поговорка. Словом в горах не только дорожили, как хлебом и солью, им никогда не злоупотребляли. Кязым Мечиев — ученик народа, последователь его безымянных поэтов — точно выразил отношение горцев к художественному слову, емкому по содержанию, мудрому по сути:

Хорошее слово с отвагою слито,
Блестит, как дамасская сталь;
Для нищих — богатство, для слабых — защита,
Утешит, прогонит печаль.

Хорошее слово — твой разум, и голос,
И солнце твое, и луга,
Души твоей сказка, земли твоей колос,
Огонь твоего очага.

Хорошее слово — твой праздник, и горе,
И горский тяжелый твой хлеб,
И меч, и кольчуга, и воздух нагорий,
Где ты возмужал и окреп.

Хорошее слово с тобою смеется,
С тобою грустит в трудный час,
Мы жизнь покидаем, — оно остается
И служит живым после нас.

Авторитет песни был непререкаем не только для рядового горца, но и для представителей высшей знати. Похвалы поэта, песенной славы добивались и спесивые князья, и простые пахари, пастухи и охотники. Осуждения в песне страшились как горские крестьяне, носители нравственных идеалов народов гор, так и горская знать.

Об этом свидетельствует, например, такой факт. В начале XX века к известному народному певцу Кабарды Бекмурзе Пачеву пришел крестьянин Карашай Тхакуахов и попросил заступничества — князь Мисостов отказался отдать ему ягненка, обещанного ему за многодневный труд на полях князя. Бекмурзе трудно было чем-либо пронять неуступчивого князя, и он решил обратиться к авторитету песни — ведь все начальство было на стороне князя! Он объявил Мисостову: или отдашь этому бедняку украденное тобой, или «сложу песню… и не будет в Кабарде такого уголка, где бы о тебе не сказали словами моей песни: „Мерзавец князь Мисостов, чья совесть подобна собачьей…“»[2] Князю пришлось смириться и отдать Карашаю ягненка.

Всесильную власть авторитета песни в среде горцев впервые отметил еще в начале XIX века А. С. Грибоедов. Наблюдая геройскую гибель молодого горского князя, он с горечью и восхищением писал В. К. Кюхельбекеру 27 ноября 1825 года: «храбрейший из молодых князей, первый стрелок и наездник и на все готовый, лишь бы кабардинские девушки воспевали его подвиги по аулам»[3].

Естественно, что всеобщий авторитет песенного слова вынуждал князей даже в пору своего безраздельного господства подкупать певцов, окружать себя «придворными» поэтами, с тем чтобы в песне восхвалялись княжеские кровавые набеги и насилия, прославлялись их несуществующие достоинства, воинские доблести и геройство. Однако лживый голос продажного певца не мог никого обмануть, народное мнение о сильных мира сего всегда находило свое выражение в словах правдивой песни. Истинно народные певцы преданно служили народным идеалам добра и справедливости, героем их песен оставался простой горец, противостоявший насилию князей и наездников, удальцов и любых других любителей легкой наживы.

Чрезвычайно щепетильный в вопросах чести, горец, независимо от того, князь он или простой табунщик, больше всего дорожил песенным признанием своего мужества. И тщетно пытались представители знати воинскую доблесть объявить качеством, лишь исключительно им присущим. Каждый раз, когда бедным и безоружным пахарям приходилось сталкиваться с княжеским своеволием, они превосходили их мужеством и стойкостью в схватках, хотя и уступали в оружии и организованности. Труд простых людей, их нелегкая судьба, порой трагическая, их повседневные мирные заботы, их тяжкая доля зависимых и угнетенных, их простые человеческие радости и горести оставались непременным содержанием песенного искусства народных певцов. И в данной книге представлены именно те песни, в которых громко звучит голос самого народа, в которых выражены его чаяния и ожидания, его горести и радости, его вековечная трудная судьба труженика и созидателя.

3

Одной из характернейших особенностей народной поэзии гор является незримое присутствие в ней облика родной и прекрасной земли, как это всегда бывает в большой поэзии.

Песня горцев естественно и незаметно вобрала в себя белизну вечных снегов на вершинах гор и простую ограду картофельного поля, суровые скалы, взметнувшиеся к небесам, и обыкновенный плетень у сакли, каменистую дорогу, о которой еще Лермонтов заметил — «сквозь туман кремнистый путь блестит», и тихо звенящий родник, мятежные реки ущелий и замершие в знойном мареве деревья, снежные пятна на склоне и засохшую ольху у реки, дождь над пашней и звезды над белыми хребтами, луну над долиной и маленькие дворики в ауле. Все это создает нравственную и эмоциональную атмосферу в песне, участвует в людских судьбах, радостях и горестях, любви и страданиях, редких победах и частых поражениях.

В своих песнях горцы и в час блаженства, и в день беды обращаются к горам и звездам, к камню и дереву, к реке и дороге, ища у них участия, как бы считая их своей опорой и утешением. Влюбленный поет о возлюбленной, глядя на горы и веря, что они понимают и разделяют его чувства. Герой, сраженный пулей или пронзенный кинжалом, в предсмертных муках обнимает камень или прижимает рану к траве и шепчет им последние свои слова, веря, что они запомнят их навеки.

В карачаево-балкарской песне снегопад сопровождает все драматические события, происходящие в этой небольшой трагической миниатюре:

Снег идет, всё снег и снег…
Спит богатый человек,
Спит богач, не спит жена,
Всё глядит: полна ль мошна.
Дочь у зеркала сидит,
Сын поет: он пьян и сыт.

Снег идет, всё снег и снег…
Плачет бедный человек.
Снег идет, в пути занос,
Погибает водонос.
Снег идет, в горах туман,
Спотыкается чабан,
Замерзает дровосек.
Снег идет, всё снег и снег…

В изустной поэзии горцев естественно присутствует их родная земля, которую они пахали, поливали своим потом и кровью, на которой строили свои жилища, тесали камень и дерево, пасли скот; земля, дававшая им хлеб, воду и последний приют. Горцы не только трудились на этой земле, ходили по ней босыми ногами в детстве, отдавали свои силы в пору возмужания и находили в ней последнее пристанище в свой смертный час, но и восхищались ее красотой, и с тоскующей завистью думали о том, что человек смертен, а земля пребудет вечно, жизнь на земле и красота земли непреходящи. Человеческая жизнь в горах была трагически трудной, но сама по себе жизнь прекрасна, и прекрасен труд на земле. Великолепие природы гор оставалось мерой прекрасного для горца. Горец не мог отделить природу от своей судьбы и назвать ее, подобно Пушкину, «равнодушной», но, как и великий поэт, горец сознавал, что его пребывание в этом прекрасном мире скоротечно, тогда как природа, земля и небеса будут всегда «красою вечною сиять». Скорбно и восхищенно сказано об этом в ингушской песне:

Это синее небо, что, очи воздев,
Над собою мы видим сейчас,
Словно старую бурку, на плечи надев,
Кто до дыр износит из нас?

Эту черную землю, где нам умирать,
Где немало могил и дорог,
Разве кто-нибудь может из смертных стоптать,
Как подошвы своих сапог?

В горах земля, особенно клочки пахотной земли и луга, ставилась выше всяких материальных ценностей. Горец мог продать все, только не землю. Землей он мог поступиться только в тех случаях, когда речь шла о примирении с кровником, землю он мог отдать лишь как плату за пролитую кровь. И это понятно в условиях крайнего малоземелья. Не зря существует у всех горских народов притча о том, как горец, придя на свой клочок земли и скинув бурку с плеч, вдруг потерял его. В недоумении он решил вернуться домой и, подняв бурку, горестно улыбнулся — возделанный клочок земли оказался под буркой.