Олаф Степлдон - Странный Джон

• Название: Странный Джон
• Автор: Олаф Степлдон
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

Трагическая история взаимоотношений человечества с мутантами-сверхлюдьми, о котором весьма скупой на похвалы Станислав Лем сказал: «Никто еще лучшей вещи о становлении сверхчеловека не писал, и, сдается мне, вряд ли кто-либо сможет Стэплдона перещеголять».

---

Однажды я спросил Джона, как продвигаются его философские исследования. Ответ достоин того, чтобы его записать: «Философия, — сказал он, — очень полезна для развивающегося сознания, но она все-таки ужасно разочаровывает. Поначалу я думал, что наконец нашел плоды работы полноценного человеческого сознания. Когда я читал Платона, Спинозу, Канта и некоторых современных реалистов, мне начинало казаться, что я нашел себе подобных. Мои мысли двигались наравне с их рассуждениями. Я играл в ту же игру, что и они, чувствуя, как во мне пробуждаются силы, которых я не применял никогда прежде. Иногда я не мог следовать за их мыслями. Как будто я упускал какую-то значительную деталь. Как радостно было возиться с этими загадками, чувствуя, что наконец-то повстречал настоящего гения! Но, читая книгу за книгой, исследуя все возможные варианты, я начал понимать поразительную вещь: ключевые моменты, разъяснение которым я искал, были лишь возмутительными ошибками. Казалось невероятным, что столь развитые умы вообще были способны допускать ошибки, поэтому поначалу я отверг предположение и попытался отыскать какую-то истину, скрытую еще глубже. Но как же я ошибался! Ляп на ляпе! Иногда противник какого-нибудь философа замечает одну из таких ошибок, и прямо раздувается от собственной значительности. Но большую часть недочетов, как я понимаю, вообще никогда никто не находит. Философия — это поразительная смесь работы по-настоящему острого ума и невероятных, совершенно детских ошибок. Она как резиновая «косточка», которую дают собаке — полезна для зубов, но совершенно не питательна».

Я высказал предположение, что он, возможно, еще не дорос до того, чтобы критиковать философов. «В конце концов, ты еще очень молод, чтобы уловить смысл их работ. Есть области знаний, которых ты еще не касался».

«Конечно есть, — ответил он. — Но… ну, например, у меня пока мало опыта в сфере половых отношений, но я понимаю достаточно, чтобы понять, что человек, считающий сексуальность (в чистом виде) единственной причиной возникновения сельского хозяйства, говорит ерунду. Или вот другой пример. У меня пока нет никакого религиозного опыта. Возможно, мне стоит однажды заняться этим вопросом. А может быть, такого понятия на самом деле вовсе не существует. Но я вполне ясно вижу, что религиозный опыт (в чистом виде) не является доказательством того, что солнце вращается вокруг земли, а смысл существования вселенной — заботиться об индивидуальном счастье каждого. Ошибки философов чаще всего не столь очевидны, но в целом примерно того же рода».

В то время Джону было примерно девять, я и представить себе не мог, что он вел с то время двойную жизнь, причем скрытая часть ее имела оттенок мелодраматизма. В одном только случае у меня возникли некоторые подозрения, но предположение показалось мне тогда столь фантастическим и пугающим, что я не смог отнестись к нему всерьез.

Однажды утром я заглянул к Уэйнрайтам, чтобы позаимствовать одну из книг по медицине, принадлежавшую Томасу. Было, должно быть, около 11.30. Джон, который недавно завел привычку читать допоздна, и просыпаться только ближе к полудню, был поднят с постели возмущенной матерью: «Подымайся и иди завтракать, можешь даже не переодеваться. Я не собираюсь готовить для тебя отдельно».

Пакс предложила мне «чашечку утреннего чаю», и мы с ней устроились за кухонным столом. Через какое-то время, сонно щурясь, появился хмурый Джон в халате поверх пижамы. Мы с Пакс болтали о том, о сем. И, среди прочего, она сказала: «Матильда сегодня принесла по-настоящему сенсационное сообщение. (Матильда была прачкой.) Просто с ног под собой не чует — торопится всем рассказать. Она сказала, что в саду мистера Магната был убит полицейский. Зарезан, судя по всему».

Джон не сказал ни слова и продолжал завтракать как ни в чем не бывало. Мы с Пакс еще разговаривали, и тут случилось нечто, поразившее меня. Джон потянулся стол, чтобы взять масло, и я увидел его руку над краем рукава халата. С внутренней стороны запястья была довольно неприятного вида царапина с застрявшей под кожей грязью. Я был уверен, что ее не было накануне вечером, когда я видел мальчика в последний раз. В этом не было ничего особенно примечательного, но меня обеспокоил взгляд, который Джон бросил на меня, когда сам заметил царапину. На мгновение наши взгляды встретились, а потом он обратил все свое внимание на масленку. Но в то мгновение я с невероятной отчетливостью представил себе, как Джон забирается по сточной трубе к окну своей спальни, и в этот момент случайно царапает себе руку. И, как мне показалось, он возвращался как раз от мистера Магната. Я тут же отмел этот образ, напомнив себе, что это всего лишь царапина, а Джон был слишком поглощен приключениями духа, чтобы уделять время ночным вылазкам и, кроме того, был достаточно умен, чтобы не рисковать обвинением в убийстве. Но этот его взгляд?..

Еще несколько недель убийство было главной темой разговоров в городке. В последнее время в округе было совершено несколько необычайно умно спланированных краж, и полиция сбилась с ног, пытаясь отыскать преступника. Убитый полицейский был найдет лежащим навзничь на клумбе, с единственной ножевой раной. Должно быть, он умер мгновенно, так как оружие попало ему прямо в сердце. Из дома пропало бриллиантовое ожерелье и другие драгоценности. Следы, оставшиеся на оконной раме и сточной трубе, позволяли предположить, что вор проник внутрь и выбрался обратно через окно верхнего этажа. Если это было действительно так, то ему требовалось взобраться по трубе, после чего проделать почти невыполнимый трюк, продвигаясь на одних руках (а точнее, на кончиках пальцев) вдоль декоративной балки псевдо-елизаветинского дома.

Было произведено несколько арестов, но преступник так и не был найден. Кражи, тем не менее, прекратились, и со временем преступление забылось.

Здесь, мне кажется, было бы как раз к месту привести историю, рассказанную мне Джоном гораздо позднее — фактически, в последние годы, когда колония уже была основана и процветала, но еще не была обнаружена «цивилизованным» миром. Уже тогда я раздумывал над тем, чтобы начать писать его биографию, и завел привычку делать небольшие заметки, касающиеся самых значительных происшествий или разговоров. Поэтому рассказ о том убийстве я могу передать вам практически словами самого Джона.

«Я в те дни находился в ужасном состоянии ума, — сказал мне Джон. — Я понимал, что отличаюсь от всех человеческих существ, которых мне приходилось встречать, но еще не понимал, насколько. Я не знал, что буду делать со своей жизнью, но чувствовал, что вскоре в ней должно появиться нечто значительное, и что я должен подготовиться к этому. Кроме того, не забывай, что я был ребенком, и обладал детской тягой к мелодраматизму в сочетании с хитростью и находчивостью взрослого.

Я вряд ли сумею заставить тебя по-настоящему понять, какая ужасная путаница царила у меня в голове, потому что твой разум работает иначе, чем мой. Но представь себе вот что: я обнаружил, что живу в совершенно сбивающем с толку мире. Существа, населяющие его, построили огромную систему мыслей и знаний, которая, как я прекрасно видел, практически полностью была ошибочна. Как бы сильно я не запутался, мой здравый смысл все еще был при мне, и с моей точки зрения самым простым описанием этой системы было «безумие». Я не мог отыскать точного определения — я был слишком молод, мне не хватало информации. Огромные области знаний все еще находились вне пределов моего понимания. Так что тогда я был похож на человека, запертого в незнакомой комнате в полной темноте и пытающегося вслепую нащупать путь среди каких-то странных предметов. И все это время я отчаянно жаждал приняться за работу, не представляя при этом, в чем она заключалась.

Прибавь к этому, что чем старше я становился, тем более одиноким себя ощущал, так как все меньше и меньше людей были способны понять хотя бы половину того, что я говорил. Конечно, рядом со мной всегда была Пакс. Она действительно способна была помочь, потому порой что видела вещи так же как я. А если не видела, то ей, по крайней мере, хватало здравого смысла предположить, что видимое мне — реальность, а не просто игра воображения. Но, в конце концов, она все-таки была одной из вас. Был ты — еще более слепой, чем Пакс, но полный сочувствия и всегда готовый поддержать».

Здесь я прервал его и вполовину в шутку, вполовину всерьез заметил: «Верный пес, по меньшей мере, — Джон рассмеялся, и я добавил: — Порой на одной преданности подымающийся до понимания, обычно недосягаемого для моего песьего сознания».

Он взглянул на меня и улыбнулся, но ничего не сказал, вопреки моей надежде.

«Так что, — продолжил он, — я чувствовал себя ужасно одиноким. Я как будто жил в мире призраков, оживших масок. Я не мог найти ни одного по-настоящему живого человека. Мне казалось, что если бы я проколол кого-нибудь из вас, вместо крови наружу вырвался бы порыв воздуха. И я не мог понять, почему вы были именно такими. Я как будто упускал что-то. Проблема была еще и в том, что я не мог достаточно ясно понять, что во мне отличало меня от вас.