Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев

• Название: Необыкновенные приключения юных кубанцев
• Автор: Ольга Репьева
• Жанр: Прочие приключения

---

— Ты начинаешь мне нравиться… как любила говорить одна моя учительница. — Но уточнила: — За чуткость, справедливость и ещё — что слушаешься старших.

«Тожеть мне, старшая! — подумал он про себя. — Обещал заради уважения. Потому как и ты мне начинаешь».

Подсолнухи кончились, дышать и впрямь стало легче. Хотя солнце, подбиравшееся уже к зениту, калило на полную августовскую мощь, но долетавший со стороны плавней свежий ветерок, обдувая, приносил какую ни есть прохладу.

Торная дорога растворилась в спелой степной траве. От неё влево ответвилась тропинка, в конце которой виднелось кладбище с потемневшими от времени деревянными крестами, поросшее сиренью и небольшими фруктовыми деревцами. Обогнув его справа, со стороны гравийки, ребята вышли в открытую степь.

— А мы с тобой не первые, кто поспешил на выручку, — заметила Марта немного в стороне мужчину в тёмном картузе и белой рубашке; тот тоже их обнаружил и остановился, поджидая.

— Наверно с час потеряли с этими задержками… — Всмотревшись, Андрей нахмурился: — Интересно, что делает тут эта дылда. Не поверю, что он поспешил на выручку!

— Ты его знаешь?

— Знако-омы… Возьмём правее, не хотел бы и из-за него время терять.

— Идет нам наперерез. Мне боязно, — призналась она.

— Да ну, глупости! Не боись.

С ними сближался всего лишь рослый парень — узкоплечий, белобрысый, лет двадцати; из-под лакированного козырька казацкой фуражки времён гражданской войны выбивались вихры чуба; верхняя губа и подбородок поросли светлым пушком, ещё не ведавшим бритвы; левый глаз с прищуром, придававшим продолговатому лицу насмешливое выражение.

— Це ты, Андрон, — заговорил первым, встав спереди так, что пришлось остановиться, — А я дывлюсь: шо за парочка — Сэмэн та Одарочка? — Перевёл взгляд на Марту: — Чия така овэчка?

— Сам ты баран! — Андрею не нравилась бесцеремонноить, с какой тот разглядывал её сверху донизу; встал между ними. — Отвали, чё уставился, как кот на воробья…

— А шо, низ-зя? — Перевёл взгляд на чеку вместо пуговицы, скривил в ехидной ухмылке тонкие губы. — И куды ж це вы направляетэсь?

Хотел отпаять позаковыристей, вроде «на кудыкало, куда тебя дерьмо кликало», но сдержался: не след задираться; сказал:

— На лимане, слыхал, ожины навалом поспело. А ты чё тут шляешься?

— Хто, я? Парашуту шукаю.

— Какую ещё «парашуту»?

— Та хиба нэ бачилы, як нимци яроплана сбылы?

Передёрнув плечом, как если бы понятия не имел, о чём речь, заметил насмешливо:

— Тебе во сне, что ли, приснилось?

— Це вы, мабуть, проспалы! — Снова пройдясь по Марте, осклабился: — Вона ничогэнько — и на мордочку, и цыцькы, я б тэж прозивав.

— Ты, кугут, говори да не заговаривайся!

— А то — шо? — шагнул с кулаками, — ща як кугутну по зубах!

— Попробуй… — передав сумку Марте, Андрей воинственно сунул руку в карман. — Как бы твои не вылетели! Будешь иметь дело ещё и с Ваньком.

— Та плював я на твого Ванька! — огрызнулся долговязый, утратив, однако, грозный вид и зыркнув по сторонам; затем развернулся и побрёл прочь. Андрей взял сумку, глянул на солнце, проворчал сердито:

— Как не одно, ёк… так другое! Теперь этого Гапона поднесло…

— Странный тип! — осуждающе заметила она. — Не о человеке беспокоится, а о каком-то парашюте… Это у него имя такое — Гапон?

— Прозвище. Фамилия Гаповский — поэтому. А вобще звать Лёха. — Андрей оглянулся. — Зырит в нашу сторону, морда. Пробежаться бы, но ещё подумает, что удираем да увяжется следом, вражина…

— Ты, вижу, его крепко недолюбливаешь.

— Их все пацаны не любят. И на нашей, и на той стороне хутора.

— Их — это ещё кого-то?

— Два дружка у него закадышных. Тожеть кулацкие сынки.

— Кулацкие? — удивилась Марта. — Я слыхала, будто всех кулаков здешних выслали.

— Не всех. Эти, когда начиналось раскулачивание, прикинулись добренькими: сдали инвентарь и худобу первыми да ещё и других подбивали — чтоб выслужиться. Мама рассказывала. Такими, говорит, активистами стали, что куда там! А как пошёл слух, что фрицы скоро и сюда достанут, так они вдруг вспомнили, что родом из казаков да ещё и богатых. Надеются обратно стать господами.

— Так вслух и говорят?

— Старые пока помалкивают, но, видать, разговоры промеж себя ведут. Потому как их балбесы больно носа задрали: мы, мол, тут законные хозяева, а вы — так, безродные-иногородные.

— А как другие, тут ведь большинство — местные казаки?

— И большинство — бывшая голытьба. Эти жалеют: токо вроде жисть наладилась, а тут эти гитлеровские фашисты. А с пацанами здешними у нас никакой вражды.

— Из-за чего ж с этими враждуете?

— Мы, вобще-то, никого первыми не задирали. Но сдачи давать приходилось. За что? Ну, например, идёт кто-нибудь из наших один с ерика, тащит ведро раков. Балкой. А тут они втроём. Отнимут и улов, и раколовки, да ещё и отдубасят ни за что.

— У этого Лёхи, заметила, глаза какие-то разные.

— На правом бельмо. И левым вроде плохо видит, потому и на войну не забрали. А опередил нас ещё и знаешь, почему? На велике прикатил; на весь хутор токо у него и имеется.

— Я об этом догадывалась: видела прищепку на штанине. А почему так получилось, — после паузы продолжила она расспросы, — что у вас разные диалекты: ты говоришь хоть и не совсем грамотно, но по-русски, вернее — по-городскому, а он — по украински.

— Это не украинский язык, а хохляцкий. Тут все так балакают. Я тожеть до школы балакал, но потом не захотел. Да и учительша требовала, чтобы в школе говорили токо по-городскому. Дажеть отметки снижала по русскому. И правильно делала! Ежели ты русский, то и говорить надо, как наши великие предки — Пушкин, Лермонтов, Тургенев. Ты с этим согласна?

— Конечно! Свой язык надо уважать и не коверкать.

— А вот ты на своём родном говоришь?

— У меня два родных: немецкий и русский. И обоими я владею в совершенстве.

— Насчёт русского — я заметил. Правильно делаешь! — одобрил он.

— А ожина, которую мы, якобы, идём собирать, — это что?

— Разве не знаешь? — удивился он. — Малину-то хуть видела? С виду такая же ягода, токо чёрная и покислей.

— Андрюша, — спохватилась она, — ты же говорил, что ещё «не завтракамши»! Я прихватила большущий пирог — хочешь?

— Вобще-то, — сглотнул слюну Андрей, — я точно не успел сёдни позавтракать… Верней, с утра есть не хотелось. Но ты ведь прихватила для лётчика.

— Хватит и ему. И потом… может, ещё и не понадобится, а ты впроголодь.

— Знаешь что, не накаркивай! Понадобится. Но ежли большой, то давай немного отрежем. И ты поешь, а то до вечера далеко и там будет некогда.

Пирог оказался удивительно вкусным. Да и мог ли он быть другим: из белой пшеничной муки, что на хуторе давно уже большая редкость; с яблочно-грушовой начинкой, в сладких янтарных подтёках. Пока половину уплетнули, не заметили, как и к лиману подошли.

По весне плавни переполняются вешними водами, затопляя прилегающие земли, и только к августу постепенно входят в берега. Поэтому несмотря на сушь и жару подступы к лиману обычно бывают зелёные, непролазно-буйные, цветущие. От обилия и разнообразия полевых цветов у Марты разбегались глаза — хотелось набрать букет; но было не ко времени, и она старалась не показывать, как вся эта красота её волнует.

Вот она, ожина, — показал Андрей на грозди крупных розовых ягод. — Видишь, скоко её тут! Но спелой пока мало.

Марта сорвала несколько штук, разжевала, скривилась:

— Кислые, аж Москву видать!.. А до лодки ещё далеко?

— Уже, считай, пришли. Видишь кусты белолиста? Напротив них спрятана в камыше. Токо вот бинт, кажись, еле держится.

— Покажи-ка! Вовремя предупредил. Присядем, — потребовала она.

— Осталось метров сто… может, на месте, в холодке?

Устроились в холодке. Сняв повязку и осмотрев порез, заметила:

— Ты знаешь, никаких осложнений. Я боялась худшего: всё-таки на раздражимом месте. Но на всякий случай ещё раз смажем йодиком и сменим повязку.

Она занялась пальцем, а ему представился случай хорошенько её разглядеть. В прошлый раз довольно неприятно щемило и дёргало в пальце, и он лишь смотрел на её работу. Да и сидела так, что виден был разве что затылок. Тогда он отметил, что волосы у неё скорее каштановые, чем рыжие (как показалось в балке); заплетены в две косички, сложенные пополам и связанные вплетёнными в них голубыми лентами. Они смешно торчали в стороны, напоминая уши её задиристой Машки.

Теперь палец уже не болел, Марта сидела напротив и почти не поднимала глаз — рассматривай, сколько хочешь. Вообще-то на девчоночьи лица он пока что не засматривался: и неприлично, и не очень-то интересно. Разве что Варька: с нею, бывало, заключали спор, кто кого пересмотрит, не мигая; но она — соседка, вместе росли, вместе ходили в школу, пасли напару череду. Сравнивая теперь её лицо с мартиным, нашёл большую разницу не в пользу соседки, хоть та и считается первой красавицей на хуторе. Варька выглядит семнадцатилетней старухой, а Марта — первоклашкой; та — мызастая, коренастая, загорелая, эта — стройная, личико свежее, с ярким румянцем. Веснушки? Так их и немного, и они не ржавые, как показалось там, а скорей золотистые. У Варьки брови светлые, невыразительные, у Марты — тонкие, изогнутые, чёрные., — Не туго стягиваю? — прервала она его мысли.