Раймон Кено - Последние дни

• Название: Последние дни
• Автор: Раймон Кено
• Издательство: Астрель: ACT
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064610-4, 978-5-271-26540-2

«Последние дни» — это рассказ о жизни и конце времен, о преходящем и вечном, о грустном и смешном. Для одних героев речь идет о последних днях юности, для других — жизни. Последние иллюзии, последние надежды, последние аферы, последняя любовь — несколько занятных историй, выхваченных из водоворота жизни искушенным взглядом старого официанта парижского кафе, в душе философа и большого поклонника астрологии. Пародийное и вместе с тем философское произведение, едко написанное, изобилующее нелепыми ситуациями, беспристрастная и откровенно веселая книга.

Раймон Кено (1903–1976) — один из признанных классиков XX века, выдающийся французский писатель, поэт, сценарист, переводчик, математик и художник, участник сюрреалистического движения, один из основателей УЛИПО (Мастерской Потенциальной Литературы или Управления Литературной Потенцией), Трансцендентальный Сатрап Патафизического Колледжа, директор «Энциклопедии Плеяды», член Гонкуровской академии.

---

— А я ем здесь. Гляди.

За ширмой стояла маленькая газовая плитка и большая кастрюля. Ублен показывает ее содержимое.

— Я варю рис на неделю. И не знаю забот. Иногда покупаю рыбу. Ем почти задаром, как японцы.

— Значит, ты веришь в реинкарнацию?

— Не вижу связи. Хотя в реинкарнацию я, естественно, верю. Я вегетарианец по убеждению.

— Но рыбу ешь?

— Как японцы.

— Про спиритизм я все знаю. Ты поймешь, что это несерьезно.

— А ты, значит, за серьезное?

— Я за жизнь. А эти людишки жизнь ненавидят. Ненавидят обыденную жизнь.

— «Ах, как обыденна жизнь», писал поэт, которого ты цитировал мне в прошлом году.

— Паршивый поэт. Да здравствует метро, долой реинкарнацию!

— Тебе бы все шутить.

— Я люблю жизнь.

— Что успел сделать в Париже?

— А что, по-твоему, я мог успеть?

— Я тебя спрашиваю.

— А ты чем занимаешься?

— Хожу в Святую Женевьеву.

— Ты ходишь в церковь?

— Ты что, это библиотека. Увидишь, там можно найти что угодно. Еще есть библиотека в Сорбонне. Кстати, ты выбрал старую программу или новую?

— Новую.

— А я старую, она проще.

— А я новую. Она сложнее.

— Неужели ты думаешь, что экзамены — это важно?

— Нет, конечно. Плевал я на экзамены.

— Кстати, ты по-прежнему бергсонец?

— Это влияние я испытывал. В настоящее время я дадаист.

— Кто?

— Я за движение Дада.

— Ты это всерьез?

— Разумеется. Еще как всерьез.

— До чего же ты любишь парадоксы!

— Я люблю жизнь.

— Что ты знаешь о жизни?

— Ничего. Еще один парадокс.

— Мне тебя не понять. Впрочем, нет, твоя позиция проста. А меня преследует… сказать, что меня преследует? Мысль о смерти. Точнее, о жизни после смерти. Ты не пробовал вращать стол?

— Ты уже до этого дошел?

— Если бы можно было экспериментально доказать, что есть загробная жизнь, это произвело бы грандиозную революцию в умах. Если бы существовала уверенность, что после смерти мы будем жить… причем жить с начала…

— Ты что? Веришь, что в ножках столов живут призраки?

— Не знаю. Но вопрос такой себе задаю.

— Я его тоже себе задавал. Ответ отрицательный.

— Как мы в себе уверены.

— Чушь собачья — все, что рассказывают эти люди. И потом, они ненавидят жизнь. Ницше читал?

— Да. Не люблю его. Он сошел с ума.

— Лучше сумасшедшая жизнь, чем чинная смерть.

— Брось, твои парадоксы меня не впечатляют.

— Пообедаешь со мной?

— Нет, старик, не могу. Вот, приходится выкручиваться таким образом. Рис, рыба.

— Я думал, все дело в реинкарнации.

— И в том, и в другом.

— И не пойдешь никуда?

— Нет, старик. Останусь почитать.

— Ну и ладно. Скажи, где библиотека Святой Женевьевы?

— Слева от Пантеона, если идти к нему по улице Суффло.

— Туда всем можно?

— Да. Увидишь, там что угодно можно найти. Ты также имеешь право ходить в библиотеку Сорбонны.

— Спасибо тебе.

— Встретимся во вторник на лекции Брюнсвика[20]?

— Давай. Во вторник на лекции Брюнсвика.

— Пока, старик.

— Пока, старик.

IV

— Мне правда жаль, но я уже взял человека. Вы, кажется, умны и предприимчивы. Думаю, мы нашли бы общий язык. Но что делать, я не могу изменить решение. Мне искренне жаль.

— И мне жаль, месье.

— Можете оставить мне ваш адрес. Вдруг однажды я дам о себе знать.

— Хорошо, месье.

— Итак, ваша фамилия, имя и адрес?

— Роэль, через «э», Арман, колледж Сюлли.

— Надо же, колледж Сюлли.

— Да, я воспитатель.

— О, воспитатель. Ясно, почему вы ищете другое место. Это не привлекательное занятие.

— Не слишком.

— Как жаль, что я уже нанял человека. Что ж вы так поздно пришли? Ну, если что, я вам напишу.

Молодой человек встал, попрощался и исчез. Несколько секунд месье Мартен-Мартен хранил задумчивый вид, затем позвал машинистку.

— Как он вам?

— Хорошенький мальчик.

— Ох уж эти шелковые чулки, — вздохнул он, разглядывая ноги девицы, — от этой моды недолго сойти с ума. Вы свободны.

Изящной походкой она удалилась. Месье Мартен-Мартен снова на несколько секунд застыл в нерешительности, а затем, взяв плащ и котелок, вышел.

Было прохладно, а вообще — славный ноябрьский денек. Он прошелся пешком до Севастопольского бульвара. Сел в 8-й автобус и доехал до Люксембургского сада. Колючий ветерок холодил скамьи и стулья и гнал из сада последних посетителей. Месье Толю среди них не наблюдалось. Месье Мартен-Мартен покинул это место слегка раздосадованный, слегка продрогший. И подумал, что немного грога ему не повредит. Он выбрал «Суффле», где можно с комфортом принять любимое снадобье. Вливая в себя принесенную Альфредом «американку», месье Мартен-Мартен рассеянно смотрел по сторонам. Его в очередной раз ждало разочарование. К нему подошел Альфред.

— Месье кого-то ищет?

— Нет, Альфред, не беспокойтесь. Вот и зима началась.

— Да уж, никуда не годная зима, месье.

— Думаете, зима будет никуда не годной, Альфред?

— Да, месье, из-за планет.

— Очень интересно.

— Планеты прямо-таки налезают друг на друга, месье. Так что зима будет никуда не годная.

— Сколько я должен, Альфред?

Щедрой рукой месье Мартен-Мартен отсыпал ему немного на чай. На следующий день он пришел в то же время. Холод стал еще холоднее.

— Видите, месье, что я вам вчера говорил? — произнес Альфред, подавая ему «американку». — То ли еще будет.

— Вы ведь не играете на скачках, Альфред?

— Месье сразу догадался.

— Естественно, догадался.

— Вас не проведешь. Действительно, я не играю на скачках. В моей семье была настоящая трагедия, месье. Мой отец разорился на лошадях, как другие разоряются на юбках, или на кокотках, как тогда говорили.

— Ох уж эти кокотки, — вздохнул месье Мартен-Мартен.

— Мой отец разорился, месье. Скажу больше: он покончил с собой. Это было ужасно. У его одра я поклялся никогда не играть на скачках. Мне было пятнадцать. До сих пор я держал слово, но…

— Но?

— Я тайно разрабатываю безотказную систему, чтобы выигрывать на ипподромах «Лонгшан»[21], в Винсенском лесу, в Отее и в Ангьене. Когда эта система будет доведена до ума, я отыграю все деньги, которые потерял отец, само собой, с учетом роста стоимости жизни.

— На чем основана ваша система?

— Прежде всего, на географическом положении ипподромов и направлении магнитных потоков, которые через них проходят; затем, на движении планет; наконец, на статистических исследованиях, затрагивающих девяносто один составляющий элемент конного спорта.

— A-а. Рассчитываете скоро закончить?

— Через два-три года, месье.

— Принесите маленький кофе, покрепче и погорячее, — раздался скрипучий голос клиента, вдруг возникшего за одним из столиков.

— Ба, какие люди! — воскликнул месье Мартен-Мартен. — Это же месье Толю!

— Кажется, я вас узнаю, — отозвался вышеназванный.

— Я месье Браббан. Помните, битва при Бапоме, дальние странствия…

— А, помню, помню. Приятно снова вас встретить.

— А мне как приятно! Мой круг общения в Париже так невелик, что встретить знакомого — одно удовольствие. У меня ни родственников, ни друзей: один, как перст. Позвольте, месье, называть вас «мой дорогой Толю».

Толю изучал его со старческой подозрительностью.

— Вы играете в бильярд, месье Браббан?

— А как же, — ответил Браббан.

— Что ж, не помериться ли нам силой?

Второй старик с восторгом согласился.

Они отправились в «Людо», где им пришлось некоторое время подождать, когда освободится бильярдный стол. Партия началась со всяких «давненько я не играл» и «раньше я был на высоте, но практики не хватает». Ветеран войны семидесятого года был вынужден покориться лейтенантишке народного образования, который обыграл его с двадцатью семью очками из ста. Они расстались, весьма довольные друг другом. На следующий день месье Толю одержал новую победу, а через два дня месье Браббан вновь был вынужден признать себя побежденным; через три дня ему-таки пришлось согласиться на фору в двадцать пять очков, но, несмотря на это, он опять пал лицом в грязь, неравномерно покрывавшую паркетный пол в «Людо».

— Завтра я отыграюсь.

— Нет, мой дорогой Браббан…

— Как это, нет? Сегодня чуть-чуть не хватило.

— Да, но завтра воскресенье, я не смогу прийти.

— Ну, тогда до понедельника.

— Я иду к свояку.

— Ах да, к свояку. Месье… Бреннюиру?

— Именно так. Вообразите, что на днях один мой бывший ученик, которого я случайно там встретил, хотя, честно говоря, не случайно, поскольку он друг моего племянника и племянник-то его и привел, так вот, этот юноша рассказал нам кубистский стих.