Надежда Первухина - Имя для ведьмы

• Название: Имя для ведьмы
• Автор: Надежда Первухина
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9922-1290-7

Известный писатель Авдей Белинский, его бывшая жена — ведьма Наташа, и молодая природная ведьма, которая еще только должна получить свое истинное имя. В общем, война между ведьмами до последней капли силы, и у каждой из них вполне серьезные союзники.

---

— А ты видел фей?

— Нет, только читал.

— На самом деле они жу-у-у-ткие уродки, можешь мне поверить.

— Верю безоговорочно. Иди ко мне. Ну, пожалуйста…

— Неужели ты еще не устал?

Вместо ответа он притягивает меня к себе, и я закрываю глаза, чтобы не видеть, как в глубине его зрачков вспыхивает огонь. Я почему-то стала бояться огня.

Небо — первое впечатление
После той бесконечной тьмы…
Как я жил в таком отдалении
Oт тебя, земли и зимы?
Да, я жил на каком-то острове,
Вероятно, созданном мной.
Там нелепое все и пестрое,
Как бывает поздней весной…

Просыпаться на плече внезапно ставшего бесценным человека и вслушиваться, как он шепчет стихи, — немыслимая, по моим понятиям, роскошь. Это со мной?

Что я натворила…

И зачем?

И что будет дальше?

Я лежу, всеми ресницами изображая крепкий здоровый сон, а сама стремительно прокручиваю в голове варианты наших дальнейших отношений.

Вариант 1. «Дорогая (дорогой), нам было так чудесно вдвоем, я никогда не забуду этого. Но прости, дела, нам надо расстаться. Пиши, звони (напишу, позвоню)». Дерьмо!

Вариант 2. «Дорогая, у меня никогда на было такой женщины, то-се, но, понимаешь, у меня пятеро детей и жена, хоть я ее и ненавижу…» От продолжения тошнит.

Вариант 3. «Дорогая, ты великолепна, и я без ума от твоей фигуры, но я не создан для блаженства, его чужда душа моя…» Правдоподобно, но очень уж стандартно.

Вариант 4. «Дорогая, умоляю на коленях: будь моей женой! Если ты откажешь, я похороню себя в ближайшем монастыре, а согласишься — буду счастлив до конца дней своих. Так я бегу за кольцами?..» Вы в это верите? Я тоже не верю.

И вариант последний, на мой взгляд наиболее реальный. Отпустить его. Стереть из его памяти события прошедшей ночи (уж это-то мне по силам, заклятие Мемории я частенько использовала, чтобы начальство не приставало по пустякам). И он уедет, свято убежденный в том, что после встречи с литературными фанатами проскучал весь вечер в гостиничном номере перед телевизором. И никогда не узнает ведьму Вику… Никогда не полюбит. Потому что ведьму нельзя любить.

А как я буду жить без него?..
Здесь есть странные птицы Божии,
Что не сеют, не ткут, не жнут.
Здесь луна золотистой кожицей
Затянула уснувший пруд.
По ночам я брожу средь запахов
Тех цветов, что цветут во сне.
Я восток здесь путаю с западом,
Что до этой разницы мне!
Я любуюсь беспечной силою
Красоты, меня взявшей в плен…
Это вовсе не сказка, милая,
Это все мне — тебя взамен.

Нормальные женщины в таких случаях пускают слезу и городят нечто сентиментальное. Но мне это запрещено. Я открываю глаза.

— А я знал, что ты уже не спишь, — говорит Авдей.

Объясните, пожалуйста, грозная ведьма Вика, куда подевалась ваша решимость? Почему вы теряетесь, как девочка, и смотрите влюбленным взором на мужчину, с которым решили расстаться?

— Подглядывал за мной, да? — беззлобно ворчу я.

— Интересно было наблюдать, как ты напряженно о чем-то думала. Прямо-таки глобальные проблемы решала…

Ты и не представляешь, милый, до какой степени ты прав.

— Тебе показалось. — Я улыбаюсь. Легко и открыто. Есть у меня такая специальная улыбка — полгода тренировки перед зеркалом сделали ее неотразимой. — Я хочу гулять. Весь день.

— Ну, как угодно…

— Я поведу тебя по городу, он старый, но красивый. Мы заберемся в крепость, там прямо в древних башнях выставлено всякое оружие — мечи, шпаги, алебарды… Рыцари средневековые гуляют. Так забавно! Тебе понравится… А еще мы обязательно пойдем в парк, там такие кони, я люблю кататься, мы возьмем коляску и поедем, как чопорные англичане… — Я тараторю все это, стремительно одеваясь, мечась по комнате вихрем, не давая ему и рта раскрыть. А он растерянно сидит на кровати, похожий на усталого скворца. Вот только жалости нам еще и не хватало…

— Вика…

— Что? — Я роняю тушь, и она закатывается под кровать. Черт с ней, так и пойду с одним ненакрашенным глазом. — Что?

— Скажи, зачем тебе это нужно?

Хороший вопрос, что бы он ни означал.

— О чем ты, Авдей?

— Тебе было плохо со мной? Ты скажи… Мне просто кажется, будто ты хочешь от меня избавиться…

В твоих же интересах, любимый, в твоих же интересах!

— Нет, все не так, Авдей. Поверь мне. Пока. И пожалуйста… давай все-таки пойдем гулять.

* * *

А я и не замечала, что в городе наступила весна!…

Можно сказать, я вообще не замечала этого города. Мне были безразличны его дневные грязные улицы, украшенные рекламными щитами, — плодом творчества дизайнера с алкогольной зависимостью. Мне были чужды толпы суетливых и озлобленных людей, вечно спешащих, хмурых и хронически усталых. Просто я знала, что дневное уродство — расплата за ночную роскошь и красоту. Ночами я наблюдала этот город истинным зрением, и он становился разным в зависимости от того, какой зодиакальный знак главенствовал на небе. Овен погружал город в пьянящую истому карнавалов и фейерверков, которые устраивали духи огня. Рыбы начинали сезон дождей, и тогда из водосточных труб высовывались лукавые мордочки маленьких русалок, а в городском фонтане на главной площади плескался пузатый водяной, похожий на розового тюленя… А Дева приводила с собой целый взвод вампиров, коим был присущ элегантный декаданс. Среди ветвей тополей и каштанов зажигались арoматические свечи. А наследники графа Дракулы декламировали Бодлера и Эдгара По, сидя на крышах многоэтажек, и однажды даже поставили спектакль в развалинах недостроенного драматического театра. Ставили, между прочим, «Синюю птицу» Метерлинка, что свидетельствует о неуклонном повышении интеллектуального и эстетического уровня современных упырей.

Но такого Авдею не увидеть. Он создан для солнечного света, для дневных, обыденных человеческих радостей. Что, впрочем, тоже немало. Разве этого мало — видеть весну?

Мы удалялись из современного, блестевшего супермаркетами центра в глушь застроенных деревянными домиками улочек, осененных благодатью зазеленевших вишневых садов. Здесь царила патриархально-самоварная обстановка, пахло свежеиспеченными блинами, кудахтали куры, худые взлохмаченные козы оценивающе смотрели нам вслед… Авдея это веселило: как всякий квартирный московский человек, он полагал, что вся земля уже заасфальтирована и подключена к сети Интернет.

— Зачем ты сюда меня потащила? — влюбленно улыбаясь, вопрошал он.

— Эти улицы для меня связаны с… искусством, — говорила я. В действительности здесь жили три сестры-ворожеи, у которых я долго училась основам травознатства. И, идя среди провинциальной тишины, я стремилась созреть для заклятия. Хотя в глубине души осознавала, что просто оттягиваю время. Бессмысленно и бесполезно. Авдей должен меня забыть. И забудет!

Потом мы гуляли в старой крепости, оставшейся от городских первопоселенцев. Надо сказать, первопоселенцы постарались на совесть, выстроив эти стены с узкими бойницами, круглыми угловыми башнями, крутыми лестницами. Из старой кладки пробивались бледные стебельки мать-и-мачехи, в Тайницкой башне гулял весенний ветер, шевелил обертку от «Сникерса»…

— Тебе здесь нравится?

— А можно я отвечу, что мне нравится везде, где есть ты?

— Можно. Писатели вообще живут штампами.

— И при этом ужас как на них наживаются. Вика, не ешь меня, я тебе еще пригожусь. За что ты так не любишь пишущую братию?

— Я? Не люблю? Я, по-твоему, всю ночь читала «Критику чистого разума»? Так, хватит, не лезь мне под юбку. Мы что, студенты архивного института — заниматься любовью в стенах исторического памятника? Или ты хочешь, чтобы здесь повесили памятную табличку: «Здесь такого-то числа…»

Он смеется и зажимает мне рот рукой. Смеется, а глаза грустные, как у щенка, который боится, что в любую минуту его, с улицы подобранного, на улицу и выгонят. Не бойся, милый, это скоро кончится.

Я ведь помню слова заклинания.

Я ведь сделаю это.

Не хочу.

В крепости нарастает шум. Гудят трубы, и сразу вслед за этим гнусавым звуком слышны вопли, как на стадионе.

— Террористы? — спрашивает Авдей и изображает панический страх.

Мы выглядываем из башни. Поле внутри крепости заполнено народом, разделенным на две категории: нормальные люди и ряженые. Нормальные люди сидят и стоят по краю утоптанного поля, пьют пиво и кричат, подбадривая ряженых. А ряженые, в смысле — в разношерстные доспехи и бряцающие самодельным холодным оружием, собираются продемонстрировать нормальным людям, на какие подвиги способен клуб любителей старины, кроме плетения кольчуг из алюминиевой проволоки.