Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 1

• Название: Четверть века назад. Часть 1
• Автор: Болеслав Маркевич
• Жанр: Русская классическая проза

---

Выбравшись на цыпочкахъ изъ уборной, барышня наша направилась къ комнатѣ Лины.

— Шт! зашукала, идя ей поспѣшно на встрѣчу, Глаша, едва успѣла Ольга отворить дверь, — започивали, кажется!..

Княжна не спала, но она нисколько не жаждала въ эту минуту присутствія Ольги; она не откликнулась.

— Ну, и прекрасно, и не буди, пусть себѣ спитъ! молвила барышня, отступая въ корридоръ.

Глаша вышла за нею:

— Не знаю только когда имъ переодѣться потребуется, это когда они сумашедшую изъ себя представлять будутъ, пояснила она смѣясь, — чтобъ успѣли. Главное насчетъ цвѣтовъ. Потому все болѣе настоящіе. Нашъ учитель (она разумѣла Факирскаго) съ землемѣромъ однихъ этихъ васильковъ да маргаритокъ нанесли съ поля копну цѣлую, такъ это же каждый цвѣтокъ особо ужь на княжнѣ прикалывать понадобиться…

— Авось и не понадобится! прервала барышня словоохотливую горничную, и безъ дальнѣйшихъ объясненій побѣжала, за кулисы.

LXII

Тамъ опять тѣсно толпилась вся труппа нашихъ любителей, безмолвно и внимательно прислушиваясь къ раздававшимся со сцены голосамъ Гундурова и Надежды Ѳедоровны.

— Что идетъ? спросила Ольга, подходя къ одной изъ группъ.

— Идетъ божественнѣйшій перлъ человѣческаго творчества, о Розалинда! пустилъ ей напыщенно въ отвѣтъ стоявшій тутъ Толя Карнауховъ, — идетъ сцена Гамлета съ матерью, и оба они великолѣпны!..

— Позвольте, господа, позвольте! послышался въ то же время шепотъ торопливо пробиравшагося въ тѣснотѣ режиссера, — выходъ Тѣни сейчасъ; позвольте пройти! Тѣнь! Гдѣ Тѣнь?

— Здѣсь я, здѣсь! отвѣчалъ голосъ землемѣра Постникова, только-что успѣвшаго опять преобразиться въ свой костюмъ призрака, съ его крылатымъ шишакомъ и длинною сѣрою мантіей.

— Пожалуйте, пожалуйте поближе! Господа, mesdames, ради Бога, не высовывайтесь такъ, васъ видно зрителямъ, и пройти вѣдь нельзя! охрипшимъ и растеряннымъ голосомъ молилъ несчастный режиссеръ, обливаясь потомъ.

А со сцены все рѣзче и суровѣе доносились упреки Гамлета матери:

— Гдѣ былъ твой умъ? Гдѣ былъ разсудокъ?
Или слѣпая ты была, когда
Въ болото смрадное разврата пала?…
Не говори мнѣ о любви: въ твои лѣта
Любовь уму послушною бываетъ…
Когда и старость падаетъ такъ страшно,
Что жь юности осталось? Страшно,
За человѣка страшно мнѣ!..

— Вотъ ужь правда! чуть не громко фыркнула Ольга Елпидифоровна подъ ухо храбраго капитана Ранцева, благодаря которому удалось ей найти удобное мѣсто впереди, между второю и третьею кулисами.

— Чего-съ? оторопѣло спросилъ капитанъ.

— Что въ ея годы объ амурахъ давно пора забыть! пояснила боярышня, смѣло воззрившись при этомъ въ лицо своему обожателю, и тутъ же пустила избока «глазкомъ» на Ашанина, стоявшаго отъ нея въ двухъ шагахъ и неотступно глядѣвшаго на сцену.

Бѣдный капитанъ весь покраснѣлъ отъ воспоминанія, и опустилъ глаза. Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на лицѣ красавца: онъ будто и не слыхалъ задорныхъ словъ барышни, не замѣтилъ даже ея сосѣдства….

«А какъ золъ-то внутренно, какъ золъ!» промолвила она мысленно, и слегка закусила себѣ губу, не то чтобы не разсмѣяться этой внутренней его «злости», не то отъ досады что онъ ее наружно не показывалъ.

— О Гамлетъ,
Ты очи обратилъ мнѣ внутрь души,

говорила между тѣмъ Надежда Ѳедоровна — Гертруда, и съ такимъ задушевнымъ, захватывающимъ выраженіемъ что сама барышня вдругъ вся обратилась во вниманіе:

— И я увидѣла себя въ такихъ кровавыхъ,
Въ такихъ смертельныхъ язвахъ… Нѣтъ спасенья!..

Она и Гундуровъ неслись какъ на тучахъ, на мрачныхъ тучахъ проникавшаго ихъ обоихъ чувства безнадежной скорби и отреченія

— Убійца,
Злодѣй, рабъ, шутъ вѣнчанный, воръ,
Укравшій жизнь у брата и его ворону
Тихонько утащившій подъ полой,
Бродяга… И этому злодѣю,
Стыдъ женщины, супруги, матери забывъ,
Могла отдаться ты!..

говорилъ онъ ей, задыхаясь отъ внутренняго волненія:

— Ахъ, замолчи! Какъ острые ножи
Слова твои мнѣ сердце растерзали!
Умолкни, ради Бога, сынъ мой!

проговорила она въ отвѣтъ, простирая къ нему руки поразительно вѣрнымъ движеніемъ тоски и отчаянія, и упала въ кресло, закрывъ себѣ лицо этими руками.

«Господи! пронеслось въ головѣ Ашанина, — да изъ нашего представленія дѣйствительно какая-то трагедія для всѣхъ насъ вышла!»

И въ первый разъ со вчерашней ночи что-то жуткое, ѣдкое, уколъ совѣсти по отношенію къ этому бѣдному, оскорбленному имъ созданію, такъ неожиданно трогательно передающему теперь свою роль Гертруды, примѣшалось къ поглощавшей его всего до сихъ поръ мысли объ Ольгѣ Акулиной.

Онъ мотнулъ головой и ушелъ изъ кулисы подальше и отъ нея, и отъ этой «растерзанной» матери Гамлета…..

А «трагедія» въ это время грозила принять весьма комическій оборотъ. Изъ кулисы вышла Тѣнь, сдѣлала медленно шагъ впередъ, другой… остановилась…

Гамлетъ въ неописанномъ ужасѣ схватилъ себя за голову:

— Спаси меня, закрой меня крылами
Сонмъ небожителей святыхъ!..
Чего ты хочешь, образъ благородный?
Ты не съ укоромъ ли явился къ сыну
За медленность его въ отмщеньи? Говори!

— Не позабудь!..

заговорила Тѣнь, попыталась двинуться еще на шагъ — и не могла. Что-то тамъ, въ кулисѣ, держало ее за край мантіи; мантія эта теперь представляла видъ натянутой острымъ угломъ полы садовой палатки… Режиссеръ, замѣтивъ, кинулся на земь отрывать ее отъ гвоздя въ деревѣ кулисы, за который зацѣпилась она. Но было поздно: неопытный землемѣръ испуганно обернулся назадъ — взглянуть что его тамъ держитъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ рванулъ тѣломъ впередъ. Дешевая матерія плаща не выдержала, и добрая половина его осталась на жертву гвоздю… Черненькій артиллеристъ такъ и покатился со смѣху въ своемъ креслѣ. «Шт! шт!» отвѣчали ему изо всѣхъ угловъ залы Окончательно растерявшійся Постниковъ замеръ какъ рыба, не слыша суфлера и забывъ все что слѣдовало ему сказать далѣе… Такіе эпизоды убійственны для настроенія и актеровъ, и публики… Къ счастію, Гундуровъ былъ такъ возбужденъ ролью что внезапное отупѣніе Тѣни смутило его лишь на нѣсколько секундъ, и перескочивъ чрезъ нѣсколько фразъ и слѣдующую за ними реплику королевы, онъ воскликнулъ весьма находчиво измѣняя слова два въ текстѣ:

— О, не гляди безмолвно такъ и странно!
Поколебать мою рѣшимость можешь ты…

Надежда Ѳедоровна, въ свою очередь, не сбилась отъ этого, и горячая сцена между сыномъ и матерью пошла тѣмъ же нервнымъ, лихорадочнымъ, захватывавшимъ зрителей ходомъ… Только злополучная Тѣнь никакъ не рѣшалась теперь тронуться съ мѣста, будто все еще пришпиленная къ своему гвоздю, и только послѣ троекратнаго отчаяннаго въ своемъ шепотѣ взыванія режиссера изъ кулисы: «Да уходите же, уходите, ради Бога!» двинулась къ выходной двери скорымъ маршемъ, не совсѣмъ пригожимъ для призрака….

— Онъ совсѣмъ оконфузился, бѣдняга, пробормоталъ скороговоркой режиссеръ стоявшему теперь подлѣ него Вальковскому, тревожно слѣдя за уходившимъ: — того гляди еще споткнется на ходу о ноги Полонія!

Вальковскій ничего не отвѣтилъ. Онъ глядѣлъ чернѣе тучи и вслѣдствіе этого «безобразія» порваннаго плаща Тѣни, и потому, какъ узналъ онъ сейчасъ, что Офелія охрипла, а сцена сумашествія «похерена»… «Уложили, значитъ, совсѣмъ спектакль», повторилъ онъ себѣ подъ носъ въ мрачномъ отчаяніи

Землемѣръ-Тѣнь, благополучно миновавъ ноги Полонія, вышелъ въ двери задней декораціи, а оттуда пустился опрометью въ мужскую уборную, гдѣ, сорвавъ шлемъ свой съ головы, кинулся лицомъ внизъ на диванъ и залился горчайшими слезами. Въ ушахъ бѣднаго молодаго человѣка невыносимо гудѣли этотъ чей-то хриплый, раздавшійся между зрителями хохотъ и послѣдовавшіе вслѣдъ за нимъ со всѣхъ сторонъ шт, которыя онъ въ тревогѣ своей объяснялъ не какъ протестъ противъ такого неумѣстнаго смѣха, а какъ настоящее шиканье по его адресу… «О, Боже мой, стояло коломъ въ его головѣ,- попасть въ такой знатный домъ, выйти на сцену предъ такими аристократами, и показать себя имъ такимъ пошлякомъ!..»

Полоній между тѣмъ, огромное туловище котораго смогъ только на половину вытащить изъ-за ковра пронзившій его шпагою Гамлетъ, лежалъ, видимый по поясъ зрителямъ, и съ головой за этимъ ковромъ, — и чувствовалъ себя очень неловко. Его одолѣвала пыль, отъ которой ему мочи нѣтъ какъ чихнуть хотѣлось, и онъ дѣлалъ неимовѣрныя усилія чтобъ удержаться отъ этого'. «Кабы не пузо проклятое, ничего бы, разсуждалъ онъ самъ съ собою, — а то, вѣдь, всего его какъ гору встряхнетъ, на всю залу хохотъ подымешь… Насчетъ графа это даже и въ линію вышло бы, потому для него что Шекспиръ, что балаганъ, — одинъ толкъ; потѣшился бы, лишній бы разъ спасибо сказалъ… да предъ прочими совѣстно, предъ искусствомъ…»