Анна Кирпищикова - Фельдшер Крапивин

• Название: Фельдшер Крапивин
• Автор: Анна Кирпищикова
• Издательство: Свердловское книжное издательство
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1956

КИРПИЩИКОВА, Анна Александровна [2(14).II.1838, Полазненский з-д Соликамского у. Пермской губ., - 17.VI.1927, Пермь] — рус. писательница. Род. в семье крепостного, заводского служащего. Занималась самообразованием, изучала жизнь народа и сумела развить свое незаурядное дарование. Мировоззрение К. сложилось под влиянием обществ. движения 60-70-х гг. При поддержке Н. А. Некрасова и М. Е. Салтыкова-Щедрина она стала сотрудницей «Современника» и «Отечественных записок». Первые рассказы К. из нар. быта — «Антип Григорьич Мережин» и «Порченая» — были напечатаны в «Современнике» в 1865. Позднее К. изображала жизнь горнозаводских рабочих в крепостную и пореформ. эпоху: «Как жили в Куморе» (1867), «Петрушка Рудометов» (1878), «Из-за куска хлеба» (1888) и др. Вслед за Ф. М. Решетниковым К. с большим знанием жизни раскрывала социальные отношения в горнозаводской пром-сти, тяжелый быт, психологию рабочих, проявления стихийного, но решительного протеста рабочего класса на ранних стадиях его формирования. В автобиографич. трилогии К. «Прошлое» (1876), «Недавнее» (1877), «Двадцать пять лет назад» (1889) достоверно показаны эпизоды революц. борьбы во времена крепостничества (Чермозский заговор 1836, деятельность революц. демократов 60-х гг. в своеобразных условиях горнозаводского Урала). Лит. деятельность К. прекратилась в 90-х гг. В 1926 Сов. пр-вом писательнице была установлена персональная пенсия.

---

— Ну, стыд, ну, срам, да пропустите вы меня ради бога, — сердился Нагибин, пытаясь опять пройти мимо загородившей ему дорогу свахи.

— Проходите, проходите, Николай Модестович, полюбуйтесь, как племянница ваша со своим дружком целуется. Оно ведь любопытно. Такую оказию не каждый день увидишь, — ядовито говорила Варвара Степановна, отступая в сторону.

Но не успел он отойти и десяти шагов, как на него напали тысяцкий и муж Варвары Степановны и принялись укорять его и стыдить, не стесняясь в выражениях. Разозленный выше всякой меры, освободившись от своих сватов, Нагибин подбежал к Василию Ивановичу и бросился на него с кулаками. Но ему загородили дорогу механик и Назаров.

— Потише, батенька, потише, — говорил механик, обхватывая его сзади своими сильными руками и удерживая на месте. — Вы не горячитесь, это вам вредно, а рассудите спокойно, как тут быть.

— Что тут рассуждать? — заорал Николай Модестович, что было голосу. — Вахрушев, Зеленин! Почему до сих пор не уехали? Подлецы, мерзавцы! — и прочее и прочее посыпалось на головы провинившихся полицейских, которые спокойно стояли и с любопытством ожидали, чем все дело кончится.

— Садите в сани ссыльных и марш! Живее, живее ворочайтесь! — кричал Нагибин, не в силах высвободиться из обхвативших его, как тиски, сильных рук Густава Карловича.

Все заторопились, и тут только Николай Модестович увидел, как из объятий Василия Ивановича выскользнула Лиза, простившись со своим милым, и как, накинув на нее свою шубу, Назаров повел, или, вернее, понес ее к неподалеку стоявшим саням механика, предшествуемый Марьей Ивановной. Все торопливо прощались с Василием Ивановичем, желая ему скорого возвращения и помогая ему усесться в кошеву. За ним вскочил полицейский, и лошади тронулись. Следом за ними тронулась и другая пара с Озерковым и Шитовым, и опять раздались рев и причитанья баб, на некоторое время забывших плакать, и ругань Нагибина, весь гнев которого обрушился на несчастного Вахрушева, не сумевшего лучше выполнить возложенное на него поручение.

Серафима Борисовна, пригласив с собой отца Виталия, поехала к Архипову сообщить неожиданную новость; одной ей что-то страшно стало ехать к нему. Остальная публика, дивясь, толкуя, качая головами, мало-помалу стала расходиться.

XV

Лиза прожила весь пост у Марьи Ивановны, усердно помогая ей шить детские платья. Она хоть сколько-нибудь хотела отплатить за то радушие и гостеприимство, каким пользовалась в доме механика. Особенно ее трогала ласковая заботливость Густава Карловича об ее удобствах, его уменье всегда развеселить, ободрить. Он же устроил ей удобное сообщение с Троицким рудником. Рудовозы охотно брали ее письма и посылки Марьи Ивановны к Крапивину и привозили им письма от него. Таким образом, они скоро узнали, что, когда ссыльные приехали в рудник, смотритель распорядился снять со всех кандалы и что Василий Иванович помещен отдельно от рабочих и если ходит на работу, так только по своей доброй воле.

«Без работы было бы скучно, — писал им Крапивин, — она сокращает нам время, утомительно скучное по своему однообразию. Кроме смотрителя, тут не с кем перемолвить слово. Пожалуйста, пишите мне больше и подробнее, прошу вас, пишите все о себе и детях до последних мелочей. В ваших письмах заключается вся моя радость». И все писали ему, кто насколько умел, веселые и шутливые письма: и Лиза, и Марья Ивановна, и даже Сергей Максимович. У последнего Василий Иванович уже успел попросить кое-каких лекарств, чтоб полечить кого-то из заболевших в руднике рабочих. Сергей Максимович, конечно, с великой готовностью исполнил эту просьбу.

С Серафимой Борисовной Лиза виделась всего два раза. В первый раз на другой же день после расстроившейся свадьбы, когда она привезла ей от отца сундук с разными необходимыми вещами и объявила о его суровом решении никогда больше не видать своей непокорной дочери и лишить ее наследства. Лиза не особенно огорчилась этим последним решением, так как совсем не знала, сколь велико это наследство, а также и цены деньгам в ту пору еще не знала совсем.

— Но по крайней мере он не проклянет меня? — спросила она робко свою сердитую и нахмуренную тетку.

— Ну, что уж теперь проклинать? Батюшка уговаривал его простить, так он и слышать не хочет.

— А вы, моя дорогая крестная мама, вы простите меня? — спрашивала Лиза, припадая головой к теткиным коленям и покрывая поцелуями ее руки.

— Да что с тобой делать? Конечно, вечно сердиться невозможно, только недовольна я тобой, страшно недовольна. А дядя, так тот и говорить о тебе не хочет.

Серафима Борисовна ушла, оставив Лизу в слезах.

— Подождать надо, подождать, — сказал Густав Карлович, узнав о посещении Серафимы Борисовны и о решении Архипова. — Пройдет несколько времени, и укротится старик, и простит, и наследства не лишит. Терпенье все преодолевает. Будь молодцом, девушка милая, и жди.

Серафима Борисовна не взяла Лизу к себе жить, сколько потому, что муж ее не хотел этого, жестоко сердясь на Лизу, столько же и потому, что сама она, чтоб развлечься от постигшей ее неприятности, вздумала ехать на богомолье, а это взяло у нее почти месяц времени.

В сочельник утром, когда Лиза и Марья Ивановна украшали елку тайком от детей, которых чем-то занимал Густав Карлович в кабинете, им доложила кухарка, что в кухне ждут мужики, привезшие письма и поклоны от Василия Ивановича. И Марья Ивановна и Лиза бегом бросились в кухню. Там стояли веселые и улыбающиеся Озерков и Шитов.

— Как? Это вы? — удивилась Марья Ивановна.

— Неужели вас совсем отпустили? — опрашивала не менее удивленная Лиза.

— Отпустили. Из главного управления приказание пришло отпустить к празднику.

— А Василий Иванович? — спросили обе женщины враз.

— Он вам тут пишет про себя, — заговорил Озерков, доставая из-за пазухи письма. — Об нем еще нет распоряжения, от работ только его приказано уволить и держать свободно, да это и до распоряжения так было. Смотритель там душа-человек, до всех хороший, а с Василием Ивановичем как родной был. Больные там кое-кто были, так Василий Иванович ходил за ними, как за малыми ребятами. А теперича, с неделю тому назад, смотрительша ребеночка принесла, так он у них заместо повитушки был, и спал у них, и ребеночка мыл и пеленал, и даже крестить его хочет сам везти. Ну и женишок у тебя, Лизавета Петровна, золотые у него рученьки и золотое сердце. Дай вам господи счастья на многие лета. А за родителя своего ты нас прости, голубушка.

И оба мужика поклонились Лизе в ноги.

Лиза, растроганная до глубины души, со слезами на глазах убежала в детскую читать свое письмо, а Марья Ивановна еще долго расспрашивала мужиков о Василии Ивановиче, об их жизни на руднике, о смотрителе и его жене, которых немного знала, и, наконец, угостив их водкой, отпустила.

Причиной скорого возвращения Озеркова и Шитова было то, что их некем было заменить на фабрике, и Нагибин просил выслать взамен их кого-либо из Благодатска, но и там лишних мастеров не оказалось, и поэтому Григорий Павлович распорядился возвратить их к их обязанностям, сократив время их ссылки по своему усмотрению. Но насчет Василия Ивановича он ждал распоряжения князя, однако ж перед праздником сделал представление и об нем, прося сократить ему срок наказания ввиду настоятельной надобности в его службе при больнице.

На святках Назаров ездил в Троицкий рудник и, вылезая из кошевы, сказал Крапивину, выбежавшему его встретить:

— Ну, если б не к тебе, ни за что бы не поехал: дорога из ухаба в ухаб, да еще в Кырье чуть не утонул.

— Тебе, такому долгому, и летом нельзя утонуть в Кырье, — рассмеялся Крапивин, обнимая приятеля.

Назаров советовал ему написать письмо князю с просьбой о прощении, но Василий Иванович решительно не мог взять в толк, как писать это письмо, и вместо князя написал только Григорию Павловичу. Он просил его ходатайствовать у князя о скорейшем освобождении из Троицкого рудника, а также просил его согласия на вступление в брак с девицей Елизаветой Петровной Архиповой. Такое разрешение на вступление в брак испрашивалось в последнее время просто из вежливости, да и раньше управляющие никогда не стесняли служащих в этом отношении.

Разрешение от князя Крапивину вновь вступить в отправление фельдшерской должности получилось только в феврале, так что он едва успел обвенчаться с Лизой до масленицы. Серафима Борисовна еще на святках взяла племянницу к себе, уговорив мужа примириться с ней, и Лиза выходила замуж не от чужих людей, а из дому примирившихся с ней дяди и тетки. Серафима Борисовна почти силой отобрала у Архипова все приданое Лизы; рассердившись на него за то, что он прогнал старуху-кухарку и взял в дом какую-то молодую бабенку, с которой, как гласила молва, и раньше был в связи, она поступила в этом деле смело и решительно. Он согласился благословить дочь у себя дома, но Крапивина видеть не пожелал и на свадьбе не был.