Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

• Название: Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI
• Автор: Дмитрий Быстролётов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-93675-188-2 (том VI)

Д.А. Быстролётов (граф Толстой) — моряк и путешественник, доктор права и медицины, художник и литератор, сотрудник ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД СССР, разведчик-нелегал-вербовщик, мастер перевоплощения.

В 1938 г. арестован, отбыл в заключении 16 лет, освобожден по болезни в 1954 г., в 1956 г. реабилитирован. Имя Быстролётова открыто внешней разведкой СССР в 1996 г.

«Пир бессмертных» относится к разделу мемуарной литературы. Это первое и полное издание книг «о трудном, жестоком и великолепном времени».

Рассказывать об авторе, или за автора, или о его произведении не имеет смысла. Автор сам расскажет о себе, о пережитом и о своем произведении. Авторский текст дан без изменений, редакторских правок и комментариев.

---

— Вот вы говорили, мсье ван Эгмонт, что знали о нашей партии и ее силе, но не обратились к нам из-за того, что вам претит дисциплинированность и организованность. Вас тошнит от одного слова «приказ», — говорит старый коммунист. Он видит ван Эгмонта насквозь и всегда дергает за нужную нить. — А ведь это значит, что в глубине души вы — фашист, то есть негодяй и насильник.

— Мсье Чонга уже сказал мне, что я — расист.

Оба смеются.

— Между тем это печальный факт. Если наша партия прикажет вам сделать доклад о зверствах колониального режима, вы согласитесь выполнить такой приказ?

— Но я уже сам делал такие доклады.

— Как многие партийные работники и я сам. Ну а если партия прикажет вам бороться с деляроковцами, срывающими наши доклады?

— Как иностранец я не могу остановить французского фашиста. Но голландского, нашего, — с удовольствием. Еще как осажу!

— Фашизм — интернационален! Французские, немецкие и итальянские фашисты — друзья. Я ненавижу фашиста любой национальности. Если немецкий фашист направляет пистолет в грудь испанского рабочего или крестьянина, то я вправе, не будучи ни испанцем, ни немцем, отвести этот пистолет. Испанский рабочий человек мне дороже богатого маменькина сынка любой национальности.

— Правильно. Против международной солидарности буржуазии должна крепко стоять международная солидарность трудящихся. Приведу пример такой солидарности. 16 апреля 1919 года французские линейные корабли «Франс» и «Жан Бар» открыли огонь по частям Красной Армии, наступавшей на Севастополь. Так министры и офицеры буржуазной Франции оказали помощь буржуазной России. Нападение было внезапным, без объявления войны, и бойцы Красной Армии умирали под предательскими ударами французского оружия. Это была международная капиталистическая солидарность.

17 апреля оба корабля сделали еще несколько залпов, но в этот же день команды отказались стрелять по войскам революции. Офицеры пытались увести суда в море, но напрасно: они остались на рейде. Два дня линейные корабли стояли угрюмые, неприступные и безучастные. С виду, а внутри стальных коробок кипела борьба.

30 апреля 1919 года французские линейные корабли подняли красные флаги! Это тоже международная солидарность, на этот раз пролетарская — великое братство рабочих и крестьян.

Нужно сказать, что среди делегатов революционной команды на берег для братания с рабоче-крестьянской армией высадился машинный старшина Франсуа Лерон.

Ясно-голубые глаза старика смеялась, и он опустил голову, делая вид, что поправляет в трубке табак.

— Вы выполнили бы приказ ударить по лицу голландку за то, что она протестует против голландских зверств в Индонезии?

— Нет.

— Эх, мсье ван Эгмонт! Никому не хочется выполнять чужие приказы, если они идут вразрез с собственными понятиями, желаниями и интересами. И, наоборот, если строжайший приказ человек страстно желает выполнить сам, то он не является приказом. Ну как этого не понять? Я приказываю вам: «Дышите!» Так что же обидного или трудного в выполнении такого приказа? С приказом или без него вы все равно дышите!

— Конечно, но…

— Коммунистическая партия выражает интересы трудящихся, желающих на новых и более справедливых началах перестроить общество. «Боевые кресты» — это партия, желающая сохранить настоящее положение вещей, выражающая интересы буржуазии. Кто за новое — тот идет к коммунистам и выполняет приказы партии, потому что это его собственные желания, только для него и за него сформулированные более опытными товарищами. Кто за старое — тот идет к фашистам, и для него его собственные мысли и чаяния формулирует граф де ля Рок. Плохо, когда выполняют чужие приказы, как это делали вы, работая на ван Аалста или Татю. Ведь вы выполняли их, хотя знали, что они безнравственные, вредные и подлые.

— Да, но почему должны быть именно приказы?

Они смотрят друг на друга: один — с вызовом, другой — с добродушной усмешкой.

— Политическая партия — концентрированный опыт класса. Только интеллигент, будучи оторванным от масс, может наделать столько ошибок и получить столько оплеух, как случилось с вами. Вспомните ваши блуждания по темным ходам буржуазной политической и общественной жизни: сколько там вам наставили синяков? А, неверно? Только Коммунистическая партия вовремя оберегла бы вас от таких неприятностей и от потери времени. Она давно бы указала вам выход.

— Я сам нашел его. Заметьте: сам!

— Нет, ошибаетесь: вам открыл дверь фашист с бутылкой — это раз. Вы могли бы бесполезно потерять жизнь — это два. В-третьих, вы еще не выкарабкались из тины буржуазного мышления. Синяков много, а сознания мало и сейчас. Сравните-ка смысл двух ранений — вашего в Париже и Жана Дю-мулена в Испании! Жан — герой, он вписал себя в книгу истории человеческого движения по пути к свободе. А вы — слепой, пробирающийся ощупью между мебелью в собственной комнате. Ван Эгмонт, слушайте: всю жизнь вы выполняли чужие приказы. Не пора ли начать выполнять веления своего сердце и ума?

Ван Эгмонт отвел глаза и прошептал:

— Даже если они будут громко сказаны партийным секретарем.

— Не даже, а именно когда вам их скажет партийный секретарь. Пока вы живете в мире, где говорят «я», «мой», вы — безличный раб и выполняете только чужие приказы. Лишь когда вы научитесь произносить слова «мы» и «наше» — вы обретете свою личность, станете истинно свободным и будете выполнять свои желания, потому что вы — уже партия, класс, трудовой народ и трудящийся всего мира — это одно и то же. Вы — в них, они — в вас. Впервые в жизни вы узнаете большое человеческое счастье, потому что оно дается не выполнением своего маленького желаньица, а социального заказа — требований народа.

Они помолчали. Вдруг ван Эгмонт засмеялся.

— О социальных заказах вы мне уже говорили. Я буду счастлив, как Леон Блюм, расколовший французское рабочее движение и блестяще выполнивший социальный заказ своего родного класса!

Они хохочут.

«Хорошо», — думает Лерон, имея в виду свои мысли.

«Хорошо», — думает ван Эгмонт, имея в виду свои.

И оба они правы, потому что теперь все чаще они имеют в виду одно и то же.

— Вы так много и хорошо мне говорили о невключенче-стве и невключенцах. Между тем вы не порвали с капитализмом, хотя за вашей спиной столько мертвых.

— Я проклинаю день и час, когда…

— Не в этом дело. Вы сами знаете, что мертвых много за спиной у каждого честного и порядочного невключенца. Вы загубили людей зримо, они делают это же, но незримо. Ходят спокойно, любуясь своими чистыми руками. Вы ужасаетесь и каетесь. Но и вы, и они, если посмотреть на вас со стороны, — братья, больше того — близнецы: всякий, кто остается в буржуазном обществе, носит на руках чужую кровь, и ее не смоют никакие клятвы. Руки чисты только у тех, кто или не был в капиталистическом обществе, либо с ним порвал. Грубые руки простака Жана чище холеных ручек мадам Адриенны Мандель, вы это понимаете?

— Да. И она тоже.

Они молчат. Один думает, другой ждет.

— Вы, мсье, из правильного понятия о невозможности свободно творить в рамках этого мерзкого общества сделали неправильный вывод — самоуничтожение.

— Это был честный вывод, мсье Лерон.

— Это был трусливый вывод, мсье ван Эгмонт.

Черные глаза ван Эгмонта бешено блестят, Франсуа Лерон опускает голову и поглаживает усы.

— Сахара — это был первый этап вашего путешествия по пути к прозрению. Вы научились уважать чужую культуру и поняли, что единственный дикарь в Африке — доктор философии с пустым мешком за плечами, заклятый враг всякой культуры и всего человеческого. Контраст был силен, вы в первый раз в жизни задумались. Второй этап — Конго: вы уже поднялись до понимания отвратительной сущности капитализма. Но Маркс давно сказал, что нужно не объяснять мир, а его переделывать.

— Я это решил сам. У трупа сборщицы каучука.

— Речь идет о переделке мира, а вы начали пытаться переделывать капитализм. Маркс имел в виду социальную революцию, свержение господства буржуазии, построение нового мира на обломках старого, а вы желали исцелить язвы капитализма руками капиталистов или их наемников — кардиналов, министров и прочих. Мы, коммунисты, стоим вне капиталистического мира и боремся с ним, а вы остались внутри него и стали прихорашивать его изнутри. Это — реформистский путь. Политический компромисс. Ваш отец не торговал шелковыми лентами?

— Нет. А что?

— У вас много общего с мсье Леоном Блюмом.

Художник дернулся на кровати.

— Он — болтун!

— И вы тоже. Проповедник…

— Он — предатель. А я всегда славил свободу.

— Гм…

Франсуа Лерон лезет в карман и вынимает аккуратно сложенную пачку газетных и журнальных вырезок. Ван Эгмонт настораживается и подозрительно косит черными блестящими глазами из-под нависшей марлевой повязки.