Уильям Теккерей - История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти

• Название: История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Проза

---

Итак, я написал к тетушке, умоляя ее заплатить все эти долги, и уверил себя, что в понедельник поутру ворочусь к моей милой женушке. Гас унес письмо и пообещал доставить его на Бернард-стрит к тому времени, как кончится служба в церкви, озаботясь при этом, чтобы Мэри не узнала, в какое трудное положение я попал. Мы расстались около полуночи, и я постарался с грехом пополам выспаться на грязном диванчике в малой гостиной мистера Аминадаба.

Утро выдалось ясное, солнечное, я слышал веселый перезвон колоколов в церквах, и мне так хотелось вместе с моей женушкой идти сейчас в Воспитательный дом; но от свободы меня отделяли три железные двери, и я сделал единственное, что мне оставалось, - прочел молитвы у себя в комнате, а потом вышел прогуляться во дворике позади дома. Поверите ли? Самый этот дворик подобен был клетке! Железная решетка отгораживала его от всего мира; и здесь-то узники мистера Аминадаба дышали свежим воздухом.

Через окно малой гостиной они видели, что я читаю молитвенник, и когда я вышел прогуляться в клетке, встретили меня громким хохотом. Один крикнул мне "аминь!", другой обозвал шляпой (что на языке улицы означало - круглый дурак); третий - грубый малый, барышник - удивился, что я до сих пор не бросил молитвенник.

- Что значит "до сих пор", сэр? - переспросил я его.

- А то, что вам уж теперь все равно не миновать виселицы, молодой ханжа, вот что, - отвечал он. - Да, Браффовы молодчики все на один покрой. Я раз хотел продать самому четверку серых кобыл - знатное было дельце, да только он не пошел смотреть их к Тэттерсолу, и даже разговаривать не стал, нынче, мол, воскресенье.

- Не следует порицать набожность, сэр, оттого только, что на свете есть ханжи. И ежели мистер Брафф не пожелал торговать у вас лошадей в воскресный день, он лишь исполнил долг христианина.

В ответ на мой укор эти господа еще пуще расхохотались и порешили, видно, что я прожженный мошенник. Появление Гаса и мистера Смизерса избавило меня от их общества, чему я был весьма рад. Но оба мои посетителя были как в воду опущенные. Их провели ко мне в комнату, и тут же, безо всяких моих на то распоряжений, мистер Аминадаб принес бутылку вина и леченья, что, на мой взгляд, было с его стороны крайне любезно.

- Выпейте вина, мистер Титмарш, и прочитайте-ка вот это письмо, сказал Смизерс. - Что и говорить, хорошее письмецо вы прислали вашей тетушке нынче утром, вот она вам и ответила.

Я осушил стакан вина и, трепеща, прочитал следующее:

"Сударь мой!

Тебе известно, что я решила отказать тебе мое имущество, вот ты, видно, и надумал свести меня в могилу, штоп поскорей вступить во владение, да только понапрасну стараешься. Твое злодейство и неблагодарность и впрямь свели бы меня в могилу, да только милостью божьей я нашла себе иное утешение.

Чуть не цельный год я жила из-за тебя сущей мучиницей. Всем-то я пожертвовала, покинула свой мирный очаг, тихий край, где все уважали имя Хоггарти; мои ценные мебели и вина, столовое серебро, хрусталь, посуду, все привезла с собой того ради, штоп твой очаг зделать счастливым и почтенным. Супружница твоя, миссис Титмарш, важничала да дерзила мне, а я все сносила, я осыпала вас с ней подарками да милостями. Ничего-то я не пожалела, распрощалась с наилутшим обществом, к коему привычна, ради того единственно, штоп хранить тебя и наставлять и оберечь, коли можно, от транжирства и мотовства; я уж так и предсказывала, что они тебя погубят. Эдакого транжирства да мотовства я сроду не видывала. Масла нисколько не икономят, будто это грязь какая, угля не напасешься, свечи жгут с обоих концов, а уж про чай и мясо и говорить нечего. Мясник такие счета присылает, будто тут не одна, а шесть семей кормятся.

А теперь вот засадили тебя в тюрьму, и поделом, ведь ты обманом выудил у меня три тысячи фунтов, обобрал родную мать, лишил ее, бедняжку, хоть и малого, но единственного дохода (ей-то, конечно, потеря не так тяжела, она весь век свой только что не побиралась); влез по уши в долги, а знал же, знал, что возвращать не из чего и что так роскошествовать не по средствам, а теперь, бесстыжие твои глаза, требуешь, штоп я уплатила твои долги! Нет уж, голубчик, хватит и того, что твоя родная мать будет кормиться милостью прихода, а супружница твоя пойдет мести улицы, и все по твоей вине; уж я-то, хоть ты и выудил у меня целое состояние и довел меня на старости лет до разорения, я-то, по крайности, могу уехать и не вовсе лишусь комфорту, который подобает мне при моем благородном происхождении. Мебели в доме все мои; а как ты сам пожелал, штоп супружницу твою выкинули на улицу, упреждаю тебя, что завтра же все их вывезу.

Мистер Смизерс подтвердит тебе, что я собиралась отказать тебе все, чем владею, а нынче утром я при нем торжественно разорвала свое завещание; и тем отрекаюсь от тебя и ото всего твоего нищего семейства.

Сьюзен Хоггарти.

P. S. Я пригрела змею на своей груди, и она меня ужалила".

Признаюсь, прочитавши по первому разу это письмо, я пришел в такую ярость, что чуть не позабыл про бедственное положение, в которое оно меня ввергает, и про грозящую мне погибель.

- Ну и дурень же вы были, Титмарш, что написали ей такое письмо! сказал мистер Смизерс. - Сами себя зарезали, сэр... лишились завидного наследства... одним росчерком пера отняли у себя пять сотен годовых. Моя клиентка миссис Хоггарти, в точности как она вам отписала, вышла со своим завещанием из спальни и у нас на глазах швырнула его в огонь.

- Еще, слава богу, жены твоей не было дома, - прибавил Гас. - Она поутру пошла в церковь с семейством доктора Солтса и приказала сказать, что весь день у них пробудет. Ты ж знаешь, она всегда старалась держаться подальше от миссис Хоггарти.

- Она никогда не умела соблюсти свой интерес, - сказал мистер Смизерс. - Вам бы, сэр, всяко потакать тетушке, а денег занять у кого другого. Мне ведь почти удалось уговорить ее, чтоб не убивалась об том, что она потеряла на тех треклятых акциях. Я ей рассказал, как уберег от Браффа все ее прочее состояние, уж он бы, негодяй, непременно пустил его по ветру! Предоставь вы это дело мне, мистер Титмарш, уж конечно, я бы вас помирил с миссис Хоггарти. Я бы все как есть уладил. Я бы сам ссудил вам эти жалкие гроши.

- Да неужто? - воскликнул Гас. - Вот это добрая душа! - И он схватил руку Смизерса и так ее сжал, что у поверенного слезы выступили на глазах.

- Вы благородный человек, - сказал я. - Знаете мои обстоятельства, знаете, что отдавать мне не из чего, и все-таки ссужаете меня деньгами.

- Э, сэр, тут-то и загвоздка! - отвечал мистер Смизерс. - Я сказал: ссудил бы. И так оно и есть; законного наследника миссис Хоггарти я ссудил бы деньгами хоть сейчас. Ведь Боб Смизерс такой человек: для него нет большей радости, как сделать доброе дело. Я бы с превеликим удовольствием вас выручил, и ничего бы мне не надо, только расписочку моей уважаемой клиентки. А теперь, сэр, дело другое. Как вы сами изволили справедливо заметить, нет у вас никакого обеспечения.

- Да, ровным счетом никакого.

- А без обеспечения, сэр, какая может быть ссуда, сами понимаете. Вы человек бывалый, мистер Титмарш, и, я вижу, наши с вами понятия сходятся.

- А женин капитал? - напомнил Гас.

- Что там женин капитал! - отмахнулся Смизерс. - Миссис Сэм Титмарш несовершеннолетняя, она из своих денег и шиллингом распорядиться не может. Нет-нет, с несовершеннолетними я связываться не желаю! Но обождите! У вашей матушки есть в нашей деревне дом и лавочка. Дайте мне на них закладную и...

- Ничего подобного я не сделаю, сэр, - отвечал я. - Матушка и так уже довольно пострадала по моей вине, и ей надо еще заботиться об сестрах. Буду вам очень признателен, мистер Смизерс, ежели вы ни словом не обмолвитесь ей об моем нынешнем положении.

- Вы благородный человек, сэр, - сказал мистер Смизерс, - и я в точности исполню ваше пожелание. Более того, сэр, я сведу вас с весьма почтенной лондонской фирмой, с моими досточтимыми друзьями мистерами Хигсом, Бигсом и Болтунигсом, они сделают для вас все, что возможно. И на этом, сэр, позвольте пожелать вам всего наилучшего.

С этими словами мистер Смизерс взял свою шляпу и удалился; и, как мне стало после известно, посовещавшись с моей тетушкой, в тот же вечер отбыл из Лондона почтовым дилижансом.

А я отрядил моего верного Гаса к себе домой и велел осторожненько рассказать обо всем происшедшем моей Мэри, ибо опасался, что миссис Хоггарти в гневе обрушит на нее эту новость безо всякой подготовки. Но через час он воротился, еле переводя дух, и сказал, что миссис Хоггарти уже уложила и заперла сундуки и отбыла в извозчичьей карете. Зная, что бедняжка Мэри вернется только к вечеру, Хоскинс не захотел до тех пор оставлять меня одного; и, проведя со мною весь этот мрачный день, он в девять часов вновь оставил меня и понес ей эту мрачную весть.

В десять раздался громкий нетерпеливый звонок и стук в наружную дверь, и через минуту бедняжка кинулась в моя объятия; я изо всех сил старался ее утешить, а в уголку тем временем громко всхлипывал Гас Хоскинс.