Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

• Название: Те, кого мы любим - живут
• Автор: Виктор Шевелов
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Книга включает лучшее произведение автора - роман "Те, кого мы любим, - живут", написанный в последние годы жизни, а также ряд повестей, рассказы для детей и юношества.

---

Не узнал меня и мой дядя, полковник Захаров, кото­рый за месяц до моего призыва в армию приехал с Дальнего Востока на Кавказ подремонтировать свое здоровье.

Он отдыхал с женой в Кисловодске. Родственника я не видел лет пять. Нам было о чем поговорить, и я ча­сто навещал его — от Пятигорска до Кисловодска час езды. Дядя почти всю жизнь прослужил в армии, был участником хасаиских и халхинголских событий, много и с увлечением рассказывал о них и, как водится у всех умудренных годами и жизненным опытом дядей, давал племяннику наставления, морализировал, со всей серь­езностью внушал мне мысль о военной карьере. Но пер­вое, на что. он счел необходимым указать мне, это что я не по годам легкомыслен.

— В последнюю нашу встречу я знал тебя иным, — огорченно сказал он.

Я отшучивался, дядя нервничал; говорил, что нынче нам, молодым людям, созданы все условия для содер­жательной жизни, роста, нравственного совершенство­вания, а мы не ценим этого; вот он сам рос и воспиты­вался не в таких условиях — и многое другое.

Жена дяди Екатерина Алексеевна — молодая, ин­тересная женщина — была несколько иного мнения о жизни, чем ее муж. Его серьезные речи она скрашивала своей непринужденностью, смехом и юмором. Во время таких споров она всегда становилась на мою сторону. Дядя только разводил руками, удивляясь нашему еди­нодушию. Правда, он иногда замечал не без некоторой гордости, что в юные годы и он находил общий язык с молодыми тетушками, да и сейчас еще на него частенько заглядываются представительницы прекрасного пола... И он лихо подкручивал свои светлые усики.

— Ну, ты у меня известный донжуан! — смеялась Екатерина Алексеевна. Муж ее до сорока годов был холостяком и из-за своей большой учености и холодной рассудительности не пользовался успехом у женщин.

— Будет вам, — сдавался он. — Вам только дай па­лец всю руку отхватите. Любой авторитет начнете што­пать и латать.

Все передо мной было открыто: я закончил институт; не нужно было думать о завтрашнем дне, он был из­вестен и не предвещал мне разочарований, напротив, я сам — хозяин своей судьбы; все было за меня. Дядя же, видимо, расценивал мое приподнятое настроение, уверенность как легкомысленное отношение к жизни...

Однажды мы отправились в местный театр слушать оперу. В тот вечер чувствовал себя я прескверно, хан­дрил, мне было как-то не по себе. Дядя удивился, уви­дев в беспечном человеке хмурость. Но не знал того, что сам был в некоторой мере причиной нахлынувшей на меня тоски. Еще утром дядя предложил мне пригласить в театр свою девушку. Я развел руками: «Увы! Не удо­сужился обзавестись дамой сердца!»

— Эх ты, молодой человек, — вначале было упрек­нул он, но тут же оставил укоризненный тон и начал вы­сказывать свои мысли и взгляды на женщин. Он заявил, что я, пожалуй, правильно делаю, что держусь в сторо­не от них. Я возразил:

— Не могу согласиться!

— То есть как? — воскликнул сбитый с толку дя­дя. — Как прикажешь тебя понимать?

— Да так и понимать, — усмехнулся я. — Слишком примитивно судят те, кто считает женщину этаким опас­ным созданием с парадоксальным умом, как говаривал известный лермонтовский герой.

Дядя пожал плечами:

— Женщины, мой друг, на все смотрят, так сказать, со своей колокольни. Всегда преследуют определенную цель. Коммерция! В дурном и в хорошем смысле, всегда она у них на первом плане во всем и везде. Эгоизма их постичь нельзя.

— И у вашей жены тоже?

— Катя — другое дело. Она мне друг, и я ценю ee она живет для меня.

— Удобная философия. Это же психология собствен­ника! — не удержался я. — Она живет для вас. А вы?

Дядя посмотрел на меня с удивлением.

— В том-то и беда, — продолжал я, — что не они, а мы, мужчины, оказываемся коммерсантами: ищем в женщине либо жену, либо любовницу, либо утеху.

А ведь женщина — это музыка жизни. И ничего нет ей равного. Это музыка нашего труда. Это, наконец, мать, жена, любимая; сделайте жизнь любимой женщины песней — женщина станет еще прекраснее, и я скажу — вы настоящий человек.

— Музыкант, — иронически улыбнулся дядя. — А сам-то, вижу, хитрец, не торопишься обзавестись этой... музыкой.

Он был прав. И мне ничего не оставалось другого, как молча проглотить горькую пилюлю. В театре я был неразговорчив, рассеян. На меня снова нахлынули во­споминания о Маше. Мне казалось, что я был обязан ей всем лучшим в себе, только ей одной. Новые встречи не волновали. И как бы я вел себя, вдруг встретившись с Машей, я не знал. Я даже не мог представить ее взрос­лой: она оставалась для меня все той же девочкой с милыми косичками, когда-то отославшей меня на испо­ведь к матери по поводу злосчастных конфет.

Екатерина Алексеевна, желая рассеять мою хандру, в первом антракте отослала меня в буфет сразу же по­сле закрытия занавеса — занять столик и заказать бутылку шампанского и пирожные. Я отправился испол­нить ее просьбу. Но когда вое было сделано, родствен­ники точно в воду канули. Я вышел из буфета, чтобы поторопить их. Они беседовали с каким-то незнакомцем в форме капитана. На руку капитана опиралась строй­ная молодая женщина. Меня поразила необыкновенная, строгая ее красота. Темно-серое со вкусом сшитое платье, отделанное у ворота и на рукавах мягких тонов бархатом, облегало ее стройную фигуру. Густые светло-русые волосы гладко причесаны. В овале ее смугловато­го лица, в очертании прямого носа, в рисунке чистого лба, изогнутых бровей, губ, в линиях открытой шеи бы­ло столько прелести, что я ничего подобного не видел и не мог себе представить. Она, казалось, безучастно слу­шала разговор мужчин, незаметно окинула взглядом тетку и повернула голову в мою сторону. Глаза наши встретились. Мгновение она смотрела на меня безраз­лично, как смотрят на прохожих, потом глаза ее вспых­нули и зажглись, в них отразились испуг и удивление. Но эта вспышка продолжалась лишь долю секунды. Уже равнодушным взглядом она еще раз окинула меня с ног до головы и отвернулась.

Было в этой женщине что-то слишком знакомое мне. «Я где-то видел ее»,—оказал я себе, но тотчас вынуж­ден был отказаться от этой мысли: слишком ограничен был круг моих знакомств и слишком мало я ездил еще по свету, чтобы, встретив такую женщину, не запомнить ее на всю жизнь. Но вдруг... улыбка, которой она отве­тила на какое-то замечание дяди, сказала мне все. Сом­неваться я больше не мог. И если я еще не верил, то не верил не в то, что это была Маша, а в то, что я мог ее встретить здесь.

Спустя минуту я подошел к ним, слегка поклонился и обратился к дяде:

— Все готово.

— Отлично, мой друг. Кстати, познакомьтесь. Мой племянник, — представил он меня своим знакомым.

Я поклонился Маше.

— Николай.

— Марина, — подала она тонкую узкую руку.

— Очень приятно, — торопливо произнес я обычную в таких случаях фразу, сдерживая в себе каждую жилку.

— Семенов, —щелкнул каблуками капитан, и я по­нял, что это тот самый Семенов, о котором мне говорил дядя, что он отдыхает в одном с ним санатории, что он тоже с Дальнего Востока. Я, обменявшись с ним рукопожатием, назвал себя:

— Славин.

От меня не ускользнуло, как при моем имени Мари­на едва приметно вздрогнула. «Маша! — хотел крикнуть я, но пересилил себя, повернулся к Екатерине Алек­сеевне. Дядя пригласил всех в буфет. — Неужели она не узнает? Семенова... Мне лучше уйти, бежать», — ду­мал я.

В буфете, едва мы уселись за стол, Марина спросила у меня, живу ли я в Кисловодске. С напускной холод­ностью я ответил отрицательно и опять повернулся к Екатерине Алексеевне, заметив: «Посмотрите, какая оригинальная шляпка вон на той даме. Вы, кажется, хотели приобрести себе такую». Все посмотрели в ука­занную сторону и рассмеялись: причудливое трехэтажное сооружение делало голову женщины похожей на китай­скую пагоду.

— Чудеса! — сказал капитан.

— Вкусы, как и привычки, — наша, слабость, — отве­тил я ему. Он согласно кивнул головой. И я тут же пой­мал себя на мысли, что хочу всем навязать свое мнение, заставить слушать себя и как-то выделиться перед Ма­риной. Язык у меня развязался, хандра исчезла, я шу­тил, вызывая одобрительный смех. Марина с насторо­женностью следила за мной, и у меня было такое ощу­щение, что она изучает меня, хотя я старался не показы­вать, что замечаю это. Подогреваемый тщеславием, я попытался сострить насчет мужей. Но шутка не вызва­ла отклика. Наступило неловкое молчание. Чтобы как-то выйти из положения, я стал против своего желания на­говаривать на самого себя.

Дядя откупорил бутылку, разлил вино в бокалы. Ни с кем не чокнувшись, я выпил, сделав это преднаме­ренно.

— Вы, однако, не очень внимательны, молодой чело­век, — без улыбки заметила Марина.

—Я скверно усвоил этику, — сказал я, чтобы ска­зать что-нибудь.

— Молодой человек! — покосился на меня дядя.