Богдан Сушинский - Жребий викинга

• Название: Жребий викинга
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9533-6409-6

В основу нового историко-приключенческого романа «Жребий викинга» известного писателя, лауреата международных литературных премий Богдана Сушинского, положены реальные исторические факты и события ХI века. В молодости командовавший всеми норманнскими формированиями в Византии, принц Гаральд Суровый прославился своими походами в Южную Италию, Сирию, Болгарию и на Сицилию. Он бесстрашно сражался с пиратами в Средиземном и Эгейском морях. Но в душе всегда оставался поэтом, влюбленным в свою «русскую деву Елисифь», шведку по матери, оставив потомкам шестнадцать посвященных ей песен.

У вас в руках первый в истории литературы художественный роман о судьбе русской княжны Елизаветы Ярославны (в норвежских сагах — Елисифи) и короля Норвегии Гаральда I, который воскрешает в нашей памяти страницы истории Руси и Скандинавии почти тысячелетней давности.

---

— Доблестный воин Бьярн Кровавая Секира, готов ли ты к своему небесному пути? — спросил Гуннар. Он и так не торопился со своим роковым вопросом, подарив избраннику судьбы эти несколько минут, отделяющих холодный жестокий мир викингов от вечного застолья Валгаллы.

— Готов, — едва пошевелил непослушными губами избранник богов.

Бьярн многое отдал бы, чтобы оказаться среди тех, кто после гибели «избранного жребием» поднимет красный парус на «Одиноком морже». Чем еще он способен был пожертвовать, кроме жизни, которой он и так жертвовал во имя удачи в очередном набеге своих воинственных, неукротимых соплеменников?

— Доблестный воин Бьярн Кровавая Секира, готов ли ты принять жребий викинга? — спросил теперь уже Торлейф, ибо этого требовал обычай предков.

Воины молча уставились на своего товарища. Они словно бы колебались, их словно бы вдруг охватило сомнение: а действительно ли Кровавая Секира готов воспринять жребий викинга как жребий судьбы, а волю случая — за волю отверг-нутого конунгом и многими норвежскими общинами бога Одина?

— Готов, — все так же вяло, едва слышно подтвердил Бьярн, но, видимо, существуют слова, которые, как бы тихо они ни произносились, все равно будут услышаны. Вот почему молчание воинов длилось недолго, ровно столько, сколько понадобилось, чтобы, набрав полные легкие, они прогрохотали давно заученные ритуальные фразы:

— Он готов принять жребий викинга! Доблестный воин Бьярн Кровавая Секира готов стать «гонцом к Одину»!

И, словно по чьей-то команде, круг расступился и по образовавшемуся коридору, задевая каждого близстоящего своими громадными, покатыми, словно два скрепленных кожами валуна, плечами, протиснулся королевский палач Рагнар Лютый. Причем никакого традиционного орудия палача — веревки, меча или секиры — при нем не было. Ничего, кроме доли дубового, истертого воловьими шеями ярма. Он пронес это свое странное и страшное оружие сквозь толпу викингов и возложил его на камень перед обреченным.

Теперь Бьярн должен был положить возле ярма свой меч и кинжал, потом ступить на середину длинного плоского камня, то есть на тот самый жертвенник, который именовался жрецами Ладьей Одина. Именно там он и должен покорно опуститься на колени, отдавая себя в руки жертвенного палача и бога Одина. Ибо так велел древний обычай.

3

С ответом король Олаф не спешил. Он всегда придерживался того святого правила, что ярлы должны знать только то, что им позволено знать конунгом конунгов.

Давно решив бежать, он сначала скрывал это от своего окружения, побаиваясь, как бы цель его плавания не стала известна датчанам. Теперь же он не решался называть страну, словно побаивался, что преждевременно — до того, как суда поднимут паруса, — назвав ее, он разгневает Одина.

Свергнутому конунгу конунгов все еще не верилось, что датский завоеватель Кнуд позволит ему беспрепятственно покинуть страну, а если и позволит, то из этого еще не следует, что где-то в море его корабли не встретятся с целой флотилией воинственных датчан.

— Можно, конечно, и в Германию, — как-то неопределенно, с ноткой мечтательности в голосе, молвил Олаф, давая тем самым понять, что ответ пока еще не окончательный и что он и сам еще не решил, куда же направить теперь свои корабли-изгнанники.

— Но ведь королева должна знать, куда мы направляемся.

— И в свое время она это узнает, — проворчал Олаф, прекрасно понимая, что дело не в королеве, а в сомнениях самого ярла Улафсона, который решает в эти минуты: стоит ли ему покидать Норвегию в свите короля-изгнанника, обрекая себя на скитания по чужбине. Не лучше ли, не выгоднее ли присоединиться к свите датского короля, к свите победителя?

Тем временем конунг конунгов уже понимал, что чем скорее он взойдет на палубу судна, тем в большей безопасности будет ощущать себя. Взглянув в сторону небольшой холмистой гряды, по которой гарцевала группа норманнов-всадников, посланных ярлом в виде охранного разъезда, он тоже взобрался в седло и начал медленно спускаться пологим прибрежным склоном во фьорд. «Жаль, что моих всадников не видят датчане, — самолюбиво подумалось ему. — Пусть бы полюбовались их мастерством верховой езды».

Раньше норманны вообще не использовали в бою лошадей и, в большинстве своем, даже не умели держаться в седле. Но Ингигерда, жена конунга русичей, давно дала понять Олафу: воин, появившийся на Руси без коня, да к тому же не умеющий держаться в седле, это уже не воин, а посмешище. То же самое объясняли ему и прибывавшие из Руси норманны-наемники. Они-то и становились первыми учителями его воинов-кавалеристов, которым так удивлялись вечно пешие датчане.

Как только король начал спускаться к пристани, его примеру тут же последовали ярл Улафсон и пятеро молодых телохранителей, которые все это время почтительно держались на расстоянии от своих вождей.

Пройдя мимо трех приставших к берегу кораблей, Олаф подошел к тому, что уже стоял под прикрытием скалы и на борту которого виднелась надпись «Конунг морей». Этому, лишь недавно спущенному на воду судну, нос которого был украшен огромной головой дракона, предстояло теперь возглавить норманнскую эскадру.

— Может быть, отныне тебя, король Олаф, так и будут именовать — конунгом морей, — попытался напророчествовать ярл.

— Этот титул тоже еще нужно заслужить, — самокритично напомнил ему король. — И вообще, мне больше по душе титул «конунг конунгов».

Лишь поднявшись на его борт, Олаф произнес то, что давно хотели услышать из его уст ярл Улафсон и все прочие, кто отправлялся в это плавание.

— Мы с вами пойдем не в Германию. И не в Исландию, как об этом говорят многие воины. После непродолжительного визита в Швецию, где мне следует удостоить своим визитом короля Улафа, нам предстоит пройти по морю и по рекам, добраться до Новгорода, а уже оттуда — до столицы Гардарики[10].

Услышав это, команда «Конунга морей» и воины охраны радостно и воинственно потрясли высоко поднятыми мечами и боевыми секирами. Вообще они были бы рады любой земле, названной их королем, однако сообщение о том, что предстоит идти в далекую теплую Русь, о которой они давно были наслышаны, вызвало у викингов настоящий восторг. Единственный, кто внешне казался безразличным после этого сообщения, был Скьольд Улафсон. Он оставался единственным, кто и теперь еще не очень-то верил конунгу конунгов.

— Так мы действительно пойдем в Гардарику? — вполголоса спросил он, когда охранники немного отдалились от Олафа. И красные глаза его еще больше побагровели.

— Ибо так желает Один.

— Боги всегда желают того, чего желают конунги конунгов, — поморщился ярл, давая понять, что хотел бы поговорить откровенно, без ссылок на волю богов.

— Согласен, часто их мнения самым странным образом совпадают, — невозмутимо признал Олаф, озаряя свое крупное лицо с полными и, словно две половинки луны перед бурей, красными щеками кроткой улыбкой.

Ярл не раз ловил себя на мысли, что этот человек должен был представать перед ним не в тоге короля, а в сутане епископа или странствующего философа-монаха. Но, поди ж ты, он уже в течение многих лет предстает вождем всех норвежцев.

— Значит, нам и в самом деле придется вести свои ладьи к земле русичей?

— Сначала, как я уже сказал, мы остановимся в Новгороде, а уж оттуда путь наш проляжет к Днепру, к Киеву.

— Но примут ли вас там, в далекой, чужой норманнскому духу стране, как подобает принимать конунга конунгов Норвегии?

— Разве существует где-либо страна, в которой с нетерпением ожидали бы прибытия чужого свергнутого монарха? — вновь снисходительно улыбнулся Олаф. — Само появление при дворе местного правителя подобного беглеца подталкивает его подданных к мысли, что в других странах от своих тиранов все же избавляются.

Улафсон поморщился. Всю жизнь он ценил людей только за их прямые, однозначные ответы: «да» или «нет». Так почему конунг Олаф постоянно пытается мудрить даже там, где его «да» вполне может быть заменено кивком головы?

— Наверное, всякий правитель заранее должен заботиться о том, чтобы такая страна появилась.

— О, нет, — покачал своим рогатым шлемом конунг, — кто не верит в вечность своего правления, тот не сумеет продержаться на троне и двух весен. Отправляемся же мы в Русь, где нас примут, как подобает.

— Как я мог забыть?! — вдруг пробасил командир королевской дружины. — Ингигерда, сестра королевы Астризесс, является женой конунга русичей. Значит, в Киев мы тоже прибудем как желанные гости?

— Видит бог Один, что только стремление вернуться сюда с войсками и освободить Норвегию заставляет меня испытывать гостеприимство конунга Ярислейфа[11].

Улафсон оглянулся на воинов, словно искал у них поддержки или хотя бы совета: стоит ли ему решаться на этот путь изгнанника. Однако воины стояли, опираясь на боевые секиры, молчаливые, как каменные изваяния в долинах Раумарики. Вожди общаются с Одином и Тором, а значит, им виднее, куда вести драккары своих викингов. Они же, простые воины, всегда готовы идти туда, куда укажут бог и конунг. Тем более что все дороги, в конечном итоге, приводят в благословенную предками Валгаллу.