Уильям Теккерей - Рейнская легенда

• Название: Рейнская легенда
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Проза

---

ГЛАВА II

В Годесберге

Нужно ли упоминать, что славный воин Людвиг Гомбургский был принят со всей сердечностью в лоно дружественного семейства. Боевой собрат маркграфа Карла, он был высокочтимым другом маркграфини, возвышенной и прекрасной Теодоры, урожденной Боппум, и даже (хотя он и не был силен в богословии и хотя первые князья христианских земель домогались такой чести) был избран крестным отцом для маркграфова сына Отто, единственного его отпрыска.

Вот уж семнадцать лет минуло с тех пор, как заключили брачный союз граф и графиня, и, хоть больше небеса не посылали им наследников, надобно сказать, что Отто был поистине сокровищем и, конечно, никогда еще не ступало по земле столь дивное виденье. Когда граф Людвиг, поспешая принять участие в святых войнах, покинул возлюбленного крестника, он оставил его ребенком; ныне же, когда этот последний кинулся к нему в объятья, граф увидел одного из прекраснейших юношей Германии: высокого и прекрасно сложенного, с нежным цветом здоровья, играющим на щеках, однако уже отмеченных первыми знаками мужества, и с великолежными золотыми кудрями, сбегающими на лоб и плечи, кудрями, которым бы позавидовал и Рауленд. В очах его то загорался огонь отваги, то сияла кроткая доброта. Как было матери не гордиться таким сыном! Как было славному Людвигу не воскликнуть, прижимая юношу к своей груди; "Клянусь святым Буго Катцеиелленбогеном, Отто! Львиное Сердце взял бы тебя в гренадеры". И то сказать - "отрок" Годесберга был ростом в шесть с лишком футов,

Он был одет к вечерней трапезе в дорогую, однако простую одежду дворянина тех времен - и костюм его весьма напоминал туалет старого рыцаря, который мы только что описали, рознясь от него лишь расцветкой. Pourpoint {Камзол (франц.).} на юном Отто Годесбергском был синий и красиво отделан резными золотыми пуговицами. Его haut-de-chausses, или гамаши, были нанкинской ткани, вывозимой тогда из Китая за непомерную цену на ломбардских судах. Соседствующая Голландия поставляла драгоценнейшее кружево для его ворота и манжет; и в этом наряде, в набок надетом шапокляке, украшенном единственным цветком (но зато цветком блистательным - тюльпаном), - мальчик ворвался в туалетную крестного и уведомил его, что кушать подано.

И точно: темные брови леди Теодоры были насуплены и грудь ее тяжко вздымалась под влиянием чувства, близкого гневу, - ибо она боялась, как бы супы и великолепная рыба, дымящиеся в трапезной, не простыли, - она боялась не за себя, но мысль о супруге ее терзала.

- Годесберг, - шепнула она сэру Людвигу, когда, опираясь дрожащей рукой на его руку, спускалась из гостиной, - Годесберг последнее время так переменился!

- Клянусь святым Буго, - сказал, затрепетав, могучий рыцарь Гомбург, в точности те же слова говорил и цирюльник!

Леди испустила вздох и села рядом с суповой миской. Какое-то время славный рыцарь Людвиг Гомбургский был слишком поглощен тем, что вылавливал фрикадельки и телячью голову из великолепного, изобиловавшего ими супа (мы сказали - вылавливал? Фу-ты, господи, ну и ел их, конечно), чтобы глядеть на своего боевого собрата, сидевшего в нижнем конце стола, со своим сыном по левую и бароном Готфридом по правую руку.

Маркграф и в самом деле изменился.

- Клянусь святым Буго, - шепнул Людвиг графине, - супруг ваш угрюм, словно медведь, раненный в голову.

Закапавшие в тарелку слезы были единственным ее ответом. Суп, палтус и телячью ножку - все это, заметил сэр Людвиг, маркграф отстранил, не отведав.

- Кравчий нальет тебе вина, Гомбург, - хмуро сказал маркграф с нижнего конца стола. Так ли он угощал его, бывало! Какая перемена!

Но когда кравчий во исполнение хозяйского приказа принялся разливать по кубкам пенную влагу и подошел к Отто (который потянулся к нему со всем пылом юности), гнев маркграфа не имел границ. Он набросился на сына; он опрокинул чашу с вином на безупречный его жилет; и, отвесив ему три или четыре удара, которые сшибли бы с ног и буйвола, но лишь заставили вспыхнуть нашего отрока, маркграф взревел:

- Как? Пить вино? Угощаться? Да кто, ч-т побери, тебе это позволил? - И на нежные щеки юноши вновь посыпались страшные удары.

- Людвиг! Людвиг! - взвизгнула маркграфиня.

- Уймитесь, мадам, - взревел князь. - Клянусь святым Буффо, или уж отец не смеет поколотить свое родное дитя? Свое родное дитя! - повторил маркграф с криком, почти со стоном несказанной боли. - Ах! Что я говорю!

Сэр Людвиг глядел на него пораженный; сэр Готфрид (по правую руку от маркграфа) зловеще улыбался; юный Отто был так взволнован происшедшим, что на лице у него не было написано иных чувств, кроме полного смятения; однако бедная маркграфиня отворотила лицо и покраснела, почти как рак, соседствовавший с палтусом у нее на тарелке.

В те суровые времена, как мы знаем, подобные ссоры средь славных рыцарей были отнюдь не редки; и Людвиг, частый свидетель тому, как маркграф запускал бараньей ногой в оплошавшего челядинца либо низвергал содержимое соусницы на маркграфиню, счел, что это не более как обычная вспышка его достойного, но не в меру буйного друга, и положил за благо переменить беседу.

- А как поживает мой друг - доблестный рыцарь сэр Гильдербрандт? спросил он.

- Клянусь святым Буффо, это уж слишком! - взревел маркграф и в самом деле бросился вон.

- Клянусь святым Буго, - сказал его друг, - славные рыцари, высокородные сэры, что приключилось с моим дорогим маркграфом?

- Небось носом кровь пошла, - сказал Готфрид и ухмыльнулся.

- Ах, мой добрый друг, - промолвила маркграфиня, не в силах совладать с охватившим ее волнением, - боюсь, вы подлили масла в огонь, - после чего она подала знак дамам, и они поднялись и удалились пить кофе в гостиную.

В это время воротился маркграф, несколько овладев собою.

- Отто, - проговорил он строго, - отправляйся к дамам; не пристало мальчику оставаться с доблестными рыцарями после обеда.

Высокородный отрок покинул комнату с видимой неохотой, а маркграф, севший на место супруги во главе стола, шепнул сэру Людвигу:

- Гильдербрандт прибудет сюда сегодня на пир в честь твоего возвращения из Палестины. Мой добрый друг - мой истинный друг, мой боевой сотоварищ, сэр Готфрид! Не дурно поглядеть, как бы музыканты не напились да пышки не переспели.

Сэр Готфрид, схватив на лету слова своего благодетеля, подобострастно поклонился и вышел.

- Сейчас ты все узнаешь, мой добрый Людвиг, - сказал маркграф и бросил на друга надрывающий сердце взор. - Видел ты Готфрида, только что покинувшего покои?

- Да, видел.

- Ты как будто усомнился в его достоинстве; но поверь, о Людвиг, сей Готфрид - славный малый и мой верный друг. Да отчего бы и не быть ему моим верным другом? Он мне близкий родич и наследник всех моих владений. Если у меня (здесь черты маркграфа снова исказились непереносимой мукой), если у меня не будет сына.

- Но мне еще не случалось видать мальчика более цветущего здоровьем, отвечал сэр Людвиг.

- И, однако же, - ха-ха! - может статься, что скоро у меня не будет сына.

Маркграф опрокинул за обедом не один кубок вина, и сэр Людвиг, разумеется, подумал, что его доблестный друг сильно захмелел. В этом: старался он от него не отстать; ибо суровый боец тех времен не отступал ни пред нечестивым, ни пред пенной чашей, и не одну буйную ночь провел наш крестоносец в Сирии с Ричардом Львиное Сердце, с его соратником Готфридом Булъонским, - какое! - с самим неустрашимым Саладином.

- Знавал ли ты Готфрида в Палестине? - спросил маркграф.

- Знавал.

- Отчего же тогда ты его не приветил как подобает теплым дружеским объятьем? Уж не оттого ль, что Готфрид беден? Ведь тебе известно, что знатностью рода он не уступит и тебе, мой сиятельный друг!

- Что за дело мне до его рода и до его бедности! - отвечал честный рыцарь. - Как это сказано у миннезингера? Ух, черт, вроде "богатство штамп на золотом, а сами мы - золотая монета". Так знай же, Карл Годесбергский, что сей Готфрид - неблагородного металла.

- Клянусь святым Буффо, ты клевещешь на него, милый Людвиг.

- Клянусь святым Буго, милый Карл, то, что я говорю, - истина. Малый был известен в стане крестоносцев, и известен постыдно. До того как пристать к нам в Палестине, завернул он в Константинополь и научился тамошним уловкам. Он плутует в кости, - да-да! - и он конский барышник. Он обыграл на пять тысяч марок простосердечного Ричарда Английского в ночь пред штурмом Аскалона, и я поймал его на месте с краплеными козырями. Он сбыл гнедую кобылу Конраду Монт-Серра, а сам запалил ее, негодяй.

- Как? Ты хочешь сказать, что сэр Готфрид нечист на руку? - вскричал сэр Карл, сдвинув брови. - Ну, клянусь святым заступником Буффо Боннским, всякого, кроме Людвига Гомбургского, я б за такие слова вспорол от черепа до самого брюха!

- Клянусь святым Буго Катценелленбогеном, я готов подкрепить свои слова кровью сэра Готфрида, но только не твоей, старый боевой собрат. И надо отдать плуту должное - он малый не промах. Святой Буго! И ведь он отличился под Акром. Но такая уж у него была слава, что, невзирая на доблесть, его выгнали из войска и даже капитанский патент не разрешили продать.