Уильям Теккерей - В благородном семействе

• Название: В благородном семействе
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Проза

---

Однако я непростительно отвлекся; хорошо ли, худо ли, но таким природа и воспитание сделали мистера Брэндона, одного из многих подобных ему в нашем обществе. И вот этот молодой джентльмен устроился в доме миссис Ганн; и нам пришлось дать все эти пояснения относительно него, так как они необходимы для правильного понимания нашей повести: Брэндон не был совсем уж дурным человеком - или так уж хуже многих, кто всю свою жизнь живет заурядным эгоистом и обманщиком, а умирает набожным и кающимся, гордым собою и уважаемым всеми вокруг; в этом-то и состоит высокое преимущество жадного и скупого негодяя перед расточительным и беспечным.

И вот однажды, когда он сидел и смотрел в окно, у дверей пансиона остановилась телега, везшая бесчисленное множество мольбертов, папок, деревянных ящиков с картинами и среди этого всего - маленький саквояж, содержавший разве что одну перемену платья. Рядом с телегой шагал весьма примечательный молодой человек - в сюртуке, сплошь расшитом галунами, в грязном отложном воротничке, в голубом атласном галстуке и в шапке, причудливо сдвинутой на ухо, - который, по-видимому, снял комнаты у мистера Ганна. Этот новый жилец был не кто иной, как мистер Эндрю Фитч, или, как он писал на своих визитных карточках, просто, без добавок

--------------

| Андреа Фитч |

--------------

У Ганнов было заранее все приготовлено к приему мистера Фитча, чья тетка (супруга городского аукциониста) договорилась, что он будет жить на всем готовом в семье Ганнов и получит в свое личное пользование все комнаты третьего этажа. Сюда юный Андреа и был водворен. Он был юношей поэтического склада и любил одиночество - а где его найдешь верней, чем на омываемой бурным прибоем Маргетской набережной в зимнюю пору? Когда содержательницы пансионов закрывают свои заведения и уезжают в тоске и печали; когда в тавернах убраны ковры и вы можете выбирать в любой из них любую из ста двадцати кроватей; когда остается всего один унылый официант надзирать за этой просторной, оглашаемой эхом громадой одиночества, а хозяин тоскует по лету; когда наемные коляски стоят чередою у мола и напрасно ждут желающих поехать в Рэмсгет; и на трех главных улицах города увидишь не более четырех матросов в их толстых суконных куртках; а вообще-то - безмолвие, закрытые ставни, оцепенелые дымовые трубы, наслаждающиеся противоестественным зимним досугом, - даже деревянные башмаки не простучат по гулким сухим и холодным плитам!

Это уединение мистер Брэндон избрал по своим особым и веским причинам; Ганн с семейством сами бы сбежали отсюда, будь у них другое какое-нибудь пристанище; и миссис Хэммертон, супруга аукциониста, доставив пансиону жильца на мертвый сезон, так умилилась собственным добрым деянием, что почла вполне справедливым истребовать у миссис Ганн две гинеи наградных, грозя в случае отказа устроить своего дорогого племянника в конкурирующем заведении тут же через улицу.

Итак, Андреа Фитч был здесь в любезном ему одиночестве - молодой фантазер, живший только служением своему искусству и мнивший мир чем-то вроде Кобургского театра, где сам он в великолепном костюме вел главную роль. Его искусство и его борода и баки занимали первое место в его сердце. Белесые длинные волосы свисали на его высокий гладкий лоб, отражавший, казалось, глубокую думу; а между тем не было на свете человека, менее склонного к раздумью. Он постоянно становился в позу; он никогда не говорил правду; и все в нем было наигранно и так нелепо, что в конечном счете он оказывался совершенно честен: ибо я уверен, что он был уже неспособен отличить ложь от правды и всегда - один ли, или в компании, или пусть даже тогда, когда крепко спал и храпел в своей постели, - всегда он был клубком сплошной наигранности. Когда его комнаты на третьем этаже были убраны в согласии с его причудами, они явили собой ошеломительное зрелище. Там стоял у него большой, в готическом стиле, сундук, куда он поместил свой гардероб (а именно - два бархатных жилета и четыре атласных, все разного цвета, две пары расшитых позументом штанов, две рубашки, полдюжины пристежных воротничков и три-четыре пары совсем сносившихся блюхеровских полусапожек). У него был набор, неполный, рыцарских доспехов; было несколько китайских кувшинов и венецианских бокалов; несколько лоскутов камки, чтобы завесить двери и окна; да еще вихлявый манекен в испанском плаще и шляпе, на котором болтались длинная толедская рапира и гитара с грязным голубым бантом.

Вот и весь наличный запас нашего бедняка-артиста. Были у него кое-какие томики стихов - "Лалла Рук" и что построже из произведений Байрона: надо ему отдать справедливость, "Дон Жуана" он ненавидел, и женщина была в его глазах ангелом; или, увы, "анделом", как он говорил, потому что природа и семейные обстоятельства оказали свое печальное воздействие на произношение бедного Андреа.

Впрочем, барышни Уэлсли Макарти были не слишком щепетильны относительно грамматики и, ввиду мертвого сезона, провозгласили мистера Фитча изысканным кавалером. Его огромная борода и баки внушили им самое лестное мнение о его таланте; и вскоре между ним и молодыми девицами установилась дружеская близость, так как мистер Фитч настоятельно пожелал сделать портреты всей семьи. Он изобразил миссис Ганн в ее румянах и лентах, какой описал ее Брэндон; мистера Ганна, который заявил, что его портрет окажется для молодого художника очень полезным, так как его знают в Маргете все и каждый; а затем и барышень Макарти (прелестная группа - мисс Белла обнимает мисс Линду, указующую перстом на фортепьяно).

- Следующей, полагаю, вы напишете мою Карри? - спросил мистер Ганн, с одобрением приняв последнюю картину.

- Ну что вы, сэр, - возразила мисс Линда. - Карри, с ее рыжими волосами?.. Да это ж будет ужас что такое!

- Все равно как если б мистер Фитч сделал портрет с нашей Бекки, подхватила мисс Белла.

- О Карри не может быть и речи, - сказала миссис Ганн. - У нее нет приличного платья, в котором можно показаться на глаза. Она и в церкви не была уже тринадцать воскресений по той же причине.

- К стыду для вас же, сударыня, - сказал мистер Ганн, любивший свою дочь. - У Карри будет нарядное платье, самое наилучшее. - И, позвякивая двадцатью тремя шиллингами в кармане, мистер Ганн решил потратить их все целиком на платье для Карри. Но, увы, она так его и не дождалась: половину денег он в тот же вечер спустил в "Сумке Подмастерья".

- Так эта... эта девица - ваша дочь? - удивился мистер Фитч: до сих пор он думал, что Карри живет в семье на положении бедной компаньонки.

- Да, она моя дочь, и очень хорошая дочь, сэр, - ответил мистер Ганн. Я ее зову - Карри-вари-пари. Она такая молодчина - мигом все спроворит. Правда, Карри?

- Я очень рада, папа, когда могу быть полезной, - сказала девушка, которая сидела, вся красная, пока в ее присутствии велся этот разговор.

- Уж помолчали бы, мисс! - сказала ей мать. - Ты нам дорого стоишь, очень даже дорого, так что нечего хвастать, если ты и делаешь кое-что по дому. Ведь ты бы не хотела жить из милости на чужой счет, как некоторые (тут она скосила злобный взгляд на мистера Ганна). И если я с твоими сестрами сами голодаем, чтобы прокормить тебя и некоторых, то и ты, по-моему, обязана за то делать что-то для нас.

Когда отпускались намеки на безделье мистера Ганна и его расточительность или когда супруга выказывала малейшую готовность разозлиться, честный Джеймс держался обычая, не возразив ни слова, схватить свою шляпу и уйти из дому прямо в кабак; а если случится ей наброситься на него с руганью среди ночи, он, бывало, повернется к ней спиной и захрапит. Это были два его защитных средства против злых нападок миссис Джеймс, и к первому из них он и прибег сейчас, услышав приведенные выше слова супруги.

Бедная Каролина не могла, как ее отец, спастись бегством, она была принуждена сидеть на месте и слушать; и боже ты мой, до чего красноречиво распространялась миссис Ганн о неподобающем поведении дочери! Услышав первую филиппику, мистер Фитч решил, что Каролина - чудовище. Она и нерадива, и угрюма, и всех презирает, да и грязнуха к тому же! На этих ее пороках миссис Ганн клятвенно настаивала, возгласив, что Каролина своим злонравием сживет ее со света, и, в заключение, грохнулась в обморок. Перед всеми этими изобличениями мисс Каролина стояла безмолвная, тупая и безучастная; мало того, когда дошло до обморока и миссис Ганн упала навзничь на диван, бесчувственная девчонка поспешила удалиться, благо можно, даже не подумав, что надо бы пошлепать мать по ладоням, поднести ей пузырек с нюхательной солью или хоть дать для подкрепления стакан воды.

Вода была под рукой: мистер Фитч, когда у мадам начался приступ, первый в его присутствии, сидел в гостиной у Ганнов и заканчивал портрет миссис Ганн, - и он кинулся к ней со своим стаканом, но мисс Линда закричала:

- Стойте! В воде полно краски! - и прыснула со смеху.