Виктор Шевелов - Те, кого мы любим – живут

• Название: Те, кого мы любим – живут
• Автор: Виктор Шевелов
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

Книга включает лучшее произведение автора — роман «Те, кого мы любим, — живут», написанный в последние годы жизни, а также ряд повестей, рассказы для детей и юношества.

---

И Славин суховато начал объяснять тактическую находку наших с Собиновым взводов.

По всему было видно, майор сегодня в плохом расположении духа. Речь его резка, лицо с крупными чертами нахмурено. Выговор генерала и сам факт неудачи на учениях заметно расстроили его.

Вначале мы тоже чувствовали себя скованно. Но когда майор закончил обзор и старушка, прислуживавшая в доме, накрыла на стол и подала чай, мы постепенно разговорились, скованность сменилась непринужденностью.

Петя Собинов, двадцатилетний юноша, с едва пробивающимися усиками, с серьезным видом подмигнул насупленному Орлову:

— Не падай духом. С кем не бывает.

— Терпеть не могу, когда лезут с сочувствиями! — огрызнулся Орлов.

— Напрасно злишься, — вмешался я. — Сочувствие — это своего рода добрая рука друга. Опирайся на нее и иди вперед.

— В сочувствии всегда есть ложь! — вскипел Орлов.

Петя Собинов, огорченный таким оборотом разговора, стал успокаивать товарища. Но тут вмешались Золотарев и Катаев. Внезапно вспыхнул спор.

— У меня горе, мне сочувствуют, вероятно, искренне, — горячился Орлов. — Сочувствуют из вежливости или других, пусть даже благородных, побуждений, но все это внешняя, показная сторона. А доведись непосредственно разделить мою участь дураков не найдется. Все убегут, оставив тебе пустой звон сострадания.

— Невысокого же ты мнения о своих друзьях.

— Стрижешь всех под одну гребенку!

— В беде, в несчастье — окружи себя глухой стеной молчания, ты с ума сойдешь! — с горячностью воскликнул Катаев.

— Зато я буду знать, что мне не лгут.

— Чепуха! В беде мы всегда ищем друга.

— Вот именно: друга, а не сочувствия.

Майор Славин молчал, помешивая ложечкой в стакане. Петя Собинов увлекся чаем, накладывая себе из вазы полную до краев розетку варенья. Он вдруг восторженно заявил:

— Вот чудесное варенье у вас, товарищ майор. Я ел такое только на Кубани.

Мы невольно рассмеялись. Орлов снисходительно посмотрел на своего товарища:

— Каждому свое.

— Сластена он, это верно, — миролюбиво улыбнулся Золотарев.

— Люблю, — признался Петя Собинов. — Мать, бывало, пять пудов на зиму варила. Я одной только пенки килограмма по три съедал. Моя одноклассница Наташа вечно злословила: «Странно, что ты родился мужчиной: за сладкое, небось, жизнь отдашь?» Такая ершистая девчонка, не дай бог.

— Вот это — единственное сочувствие, в котором не ложь, а правда, — съязвил Орлов. — В самом деле, странно, что Собинов родился мужчиной.

— И ты стерпел от своей Наташи такое поношение мужского достоинства? — подзадоривал Катаев.

— Еще бы… Он же страстный женопоклонник. Издевки женщины ему доставляют удовольствие.

— За женщин он не задумается жизнь отдать.

Собинов отодвинул от себя чашку с чаем.

— Тут уж вы все лжете сами себе, — с непонятным ожесточением сказал он. — Но я не собираюсь спорить. И если уж и надо отдать жизнь, так всерьез ее надо отдать за любовь, за прекрасное.

Раздался дружный смех. Но Петю это не смутило:

— Я бы очень был счастлив и жизнь свою счел целесообразной, полной смысла и радости, если бы смог сделать так, чтобы женщине всегда светило счастье, сияла радость. Вы даже не представляете, насколько бы стала красивее и осмысленнее жизнь. Вы сами бы похорошели.

— Ну, брат, — усмехнулся Орлов, — убей, но не соглашусь. Если любовь определяет смысл жизни, то тогда жизнь — бессмыслица. Я знал женщину, любил. И от этого не прибавил и не убавил ни в весе, ни в росте. Боялся только одного — поглупеть. Если бог хочет наказать человека, он насылает на него любовь.

Орлов всегда поражал нас своим холодным скептицизмом, особенно если речь заходила о женщине. Он становился зол и остроумен. Мог двумя-тремя словами поставить в затруднительное положение собеседника. Ему нередко подпевал лейтенант Катаев. Хотя по своей натуре был он добродушным малым и поддерживал Орлова скорее из желания подзадорить, разжечь споры, а затем искренне посмеяться над приятелями: «Эх, вы, петухи! По ошибке судьба сделала вас офицерами».

Лейтенант Золотарев, близкий друг Орлова и Катаева, совсем не походил на своих друзей. Он отличался не по годам степенным характером, всегда старался утихомирить нас. Вот и теперь, слушая, как все мы неожиданно привязались к Пете Собинову, он, допив неторопливо четвертую чашку чая и вытерев салфеткой губы, сказал:

— Оставь их, Петя! Если трое говорят, что ты пьян, то иди и ложись спать.

— Вообще-то верно, — согласился Собинов. — Орлова не убедишь! Но это же кощунство. Это ведь черт знает что такое! Жизнь — бессмыслица… Хотите, я прочту письмо, которое получил вчера от Наташи?

— Конечно, хотим, — вмешался в разговор майор.

Собинов, как школьница, вспыхнул румянцем, застыдился.

— Простите, Николай Семенович, но…

— Читайте, читайте, лейтенант.

Собинов достал из кармана конверт и метнул взгляд на Орлова:

— Я прочту только одно место. Вот!

«…У каждого человека есть свое счастье. Надо суметь только не пропустить его. У меня сегодня оно безгранично. Когда я ощутила сердцем, что любима, люблю, — жизнь стала еще красивее; мне столько хочется сделать хорошего для тебя, для всех людей, что даже передать трудно. Ты мне друг, Петя. Искренний. Чудесный друг! Честное слово, хорошо! Дружба — это не просто общность интересов и взглядов. Быть другом — значит заставить твое сердце биться вдохновенно, заставить тебя воспринимать окружающее, жизнь как прекрасную песню. А если этого нет, то ты не имеешь морального права называться другом».

Собинов смущенно поднял на нас вопрошающие глаза.

Орлов вздохнул:

— Мечты студентки! Моральное право, любовь — все это только красивые слова. Ничего тут нет удивительного: на заре все соловьи поют.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать то, что сказал, — перебил Орлов Собинова и повернулся к майору. — Николай Семенович, вы лучше знаете жизнь, прошли войну. Неужели Собинов, прав? Вот вы же живете один? И живете неплохо!

— Разумеется, — скупо улыбнулся майор, — живу. — Он взял из раскрытого портсигара папиросу, постучал мундштуком по крышке. Глаза у Пети заблестели. Он ждал ответа на вопрос Орлова с таким нетерпением, точно в этом ответе заключалась разгадка смысла его собственной жизни. Но Славин тянул, будто нарочно, долго раскуривал папиросу.

— Вы, лейтенант, — наконец произнес он, обращаясь к Орлову, — говорите, что на заре все соловьи поют. И заявляете, что ничего в этом удивительного нет. Но вы же сами еще так молоды! Откуда у вас этот скепсис? Разве не странен такой парадокс: молодость отвергает самое себя. А ведь она очень коротка и бывает лишь раз. Надо суметь не пропустить ее сквозь пальцы. — Майор помолчал, о чем-то раздумывая. — Кстати, сегодня с почтой я тоже получил письмо. Его прислала мне мать. В нем было вот это, — майор подошел к застекленному стенному шкафу и достал из него альбом. — Вот, — повторил он и показал фотографию.

Гремя стульями, мы поднялись из-за стола и обступили майора. Со снимка на нас смотрела необыкновенно красивая, с гладко зачесанными волосами молодая женщина.

«Что бы это могло значить?» — подумал я. Славин никогда не подавал повода даже предположить, что он, как и Петя Собинов, душа у которого всегда нараспашку, хранит в сердце заветное чувство. Майор был слишком внутренне подобран и сосредоточен, как бы отлит из металла, чтобы снизойти до порывов чувства. Казалось, он не подвержен обыкновенной человеческой слабости, и, признаться, мы втайне, в частности я и Золотарев, сожалели, что этот металл никогда не опалял огонь любви. Зато для Орлова Славин был и в этом отношении образцом.

— Кто это, товарищ майор? — не отрывая восхищенного взгляда от фотографии, простодушно спросил Собинов.

— Это замечательный человек, Петя! Она даже сама не знала, какая она. — Майор никого из нас никогда не называл по имени. И уже одно то, что он так обратился к Собинову, как-то взбудоражило, взволновало нас.

Фотография переходила из рук в руки. Орлов помрачнел, словно предчувствуя что-то для себя не совсем приятное. Мы стали упрашивать майора рассказать, кто эта так поразившая нас молодая женщина и кем ей приходится майор.

Славин задумался. Он как будто колебался. Но вот откровенность взяла верх. Видимо, он слишком долго молчал и ему неодолимо захотелось поделиться своими чувствами. Я видел, чем-то мы затронули сокровенные струны его души. Глаза майора какое-то мгновение смотрели в одну точку с несвойственным им выражением тоски. Он в чем-то сомневался, чему-то противился. «Может быть, этот сильный человек, как никто нынче, нуждался в сочувствии», — подумал я и сказал: