Александр Дюма - Кавказ

• Название: Кавказ
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Мерани
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

В 1858–59 годах А. Дюма путешествовал по России. Три месяца он провел на Кавказе. В апреле 1859 года в Париже вышли три тома его впечатлений от поездки на Кавказ. В 1861 году в сокращенном виде «Кавказ» был издан на русском языке.

Нынешнее издание, несмотря на незначительные купюры, — самое полное издание «Кавказа» в нашей стране.

Перевод с французского П. Н. Роборовского, литературная обработка, перевод недостающих частей, вступительная статья, послесловие, примечания и комментарии М. И. Буянова, редактор — доктор филологических наук, профессор Т. П. Буачидзе.

---

По первому сигналу тысяча солдат, с точностью маневра, приподняли прутики вверх, отчего в воздухе пронесся шум, похожий на свист. Этот свист, как говорят, составляет если не самую страшную, то уж наверняка самую мучительную часть операции. На сотом ударе кровь брызнула из кожи, на пятисотом спина превратилась в сплошную рану. Если боль превышает силы осужденного и он падает в обморок, то, приостановив наказание, дают ему какое-нибудь тонизирующее средство и затем продолжают экзекуцию. Муша выдержал тысячу ударов стойко, без обморока. Кричал ли он? Неизвестно: барабаны, сопровождающие с боем осужденного, мешают слышать его крики.

Наконец на него набросили рубашку, и он возвратился в Тифлис пешком. Недели через две он уже более не думал об этом и отправился на восьмилетнюю каторжную работу в Сибирь. Из всего этого ему бы следовало сделать хотя бы такой вывод если он когда-либо опять будет хоронить труп, то должен постараться чтобы нога не высовывалась из-под земли.

Глава XXXVII Тифлис: о тех, кого здесь еще не вешают

Пока мы устраивались у княгини Чавчавадзе, барон Фино узнал о нашем прибытии. Он пришел с тем веселым расположением духа, которое известно всем знавшим его во Франции.

Консульство сделало его серьезным в государственных делах, важным, когда речь идет об интересах своих соотечественников; в обыденной же жизни у него самое открытое сердце и ироничный ум. Я не встречал его с 1848 года. Он нашел меня потолстевшим, а я его поседевшим.

В Тифлисе его обожают. Из стапятидесяти трех француженок и французов, составляющих здешнюю колонию, не найдется ни одного или одной, кто бы не отзывался о нем с похвалой — не с пустой похвалой, требуемой приличием, а от всего сердца. Что касается грузин, то они только боятся, чтобы у них не отняли барона Фино. Я мало прожил в Тифлисе и потому не смог узнать, что думают о нем грузинки.

Он явился предупредить, чтобы мы не искали другого стола, кроме как у него, пока будем жить в Тифлисе.

Я хотел отговориться.

— Сколько времени вы намерены пробыть здесь? — спросил он.

— Целый месяц.

— Имеете ли вы три тысячи рублей на расходы в этот месяц?

— Нет.

— Тогда советую вам принять мой стол, как вы приняли гостеприимство Зубалова. Я держу хозяйство, и все у меня в порядке, так что я едва почувствую ваше присутствие, исключая удовольствие, которое оно мне доставит. Если бы вы захотели иметь свой стол, вы кушали бы только хлеб и масло, — и масло довольно дурное, — и все-таки разорились бы.

Видя, что я продолжаю сомневаться, он в доказательство извлек из кармана какую-то бумагу.

— Смотрите, вот что издержала за шестьдесят шесть дней одна из наших соотечественниц, счета которой я устроил третьего дня. Она в качестве служанки привезена сюда княгиней Гагариной. Оставив княгиню, она не захотела из-за дороговизны жить в гостинице. Чтобы жить как можно экономнее, она поселилась у французского колбасника. И тем не менее она за шестьдесят шесть дней издержала сто тридцать два рубля или пятьсот двадцать восемь франков.

Все это пока не произвело на меня особого впечатления. Но тут пожаловал парикмахер, которого я заказал.

— Зачем вы позвали его? — поинтересовался Фино.

— Чтобы постричься и побриться.

— Сколько вы платите в Париже за то и другое? — не унимался Фино.

— Один или в особых случаях полтора франка.

— Ну, теперь вы увидите, что это стоит в Тифлисе.

Парикмахер слегка постриг волосы и выбрил меня и Муане; что касается Калино, который, имея звание студента, еще не вправе носить бороду, поэтому его волосы острижены под гребенку, то парикмахер до него даже не дотрагивался.

— Сколько мы должны? — спросил я своего соотечественника, когда все было кончено.

— Как сколько? Три рубля.

Я заставил его повторить.

— Три рубля, — бессовестно повторил он.

— Как три рубля? Серебром?

— Три рубля серебром. Конечно, вы изволите знать, что счет на ассигнации в России уже прекращен.

Я вынул из дорожной сумки три рубля (это составляет двенадцать франков) и отдал их ему. Парикмахер поклонился и вышел, вырвав из меня согласие сделать из моих волос булавочный клубок для своей жены — моей великой обожательницы.

— А если бы его жена не была великой обожательницей, — спросил я Фино, когда парикмахер вышел, — сколько бы это мне стоило?

— Трудно предположить, — отвечал Фино. Угадайте, сколько парикмахер просил с меня за то, что посылает ко мне три раза в неделю своего помощника; не забудьте, что я ношу бороду, растущую из всех мест, из которых ей положено расти.

— В Париже у меня есть цирюльник, который за шесть франков из Монмартра ходит ко мне три раза в неделю…

— Полторы тысячи франков в год!

— О, милый Фино, в таком случае столуюсь у вас!

— Теперь, — произнес Фино, — поскольку мое желание исполнилось и я пришел сюда только с этой целью, то возвращаюсь доканчивать обед у княгини Чавчавадзе. А вас я представлю ей завтра.

Фино не мог доставить мне большей чести и большего удовольствия. Во первых, потому что князь Чавчавадзе происходит от Андроника, византийского императора[216], и, во-вторых, княгиня Чавчавадзе, урожденная грузинская царица — та самая, которая была похищена Шамилем и выменена в Чир-Юрте на его сына Джемал-Эддина.

— Кстати, — сказал Фино, быстро возвращаясь, — сегодня вечером я приду за вами и за вашими спутниками. Мы пойдем в театр; у нас есть итальянская труппа, играют «Ломбардцев», и вы увидите наш зрительный зал.

— Ваш зал? — спросил я, смеясь. — Неужели вы сделались провинциалом до такой степени, что говорите наш зал в Тифлисе, как говорят наш зал в Туре, в Клуа?

— Вы видали, друг мой, много залов в своей жизни?

— Да, я видал все залы во Франции, Испании, Италии, Англии и России; оставалось только видеть зал и в Тифлисе.

— Ну, так увидите его сегодня вечером и будьте уверены, что он произведет на вас большое впечатление. Однако парикмахер остриг вам волосы слишком коротко. Впрочем это ничего: решат, что вы острижены по последней моде. До встречи в восемь часов.

Слова Фино заставили меня посмотреться в зеркало: любопытно, что можно сделать из моей головы за три рубля? Я вскричал от ужаса: волосы мои были острижены в виде щетки, но не той щетки, которой чистят платье, а той, которой натирают пол!

Я кликнул Муане и Калино, чтобы они насладились моей внешностью в новом ее воплощении. Взглянув на меня, они расхохотались.

— Вот это находка, — сказал Муане, — если у нас не хватит денег, то мы станем показывать вас в Константинополе как тюленя, пойманного в Каспийском море.

Как живописец Муане с одного взгляда угадал мое настоящее сходство; я не могу отрицать, чтобы моя физиономия не походила на это интересное животное, особенно когда волосы были острижены очень коротко.

Каждый человек, как говорят, имеет сходство с каким-нибудь животным. Размышляя об этом, я решил, что лучше быть похожим на тюленя, чем на какую-нибудь амфибию; по крайней мере тюлень очень кроткого, безвредного и нежного нрава, притом из него добывают жир. Не знаю, отличаюсь ли я перечисленными свойствами, но знаю, что еще при моей жизни добыли из моего тела немалое количество жира.

— Вы, любезный виконт, настоящая просверленная корзина, — сказал Карл Десятый Шатобриану.

— Это правда, ваше величество, отвечал знаменитый автор «Гения христианства», — но только не сам я делаю дыры в корзине…

В условленный час барон пришел за мной.

— Вы готовы?

— Вполне.

— Тогда берите шляпу и пойдем.

— Мою шляпу? Я подарил ее Волге, любезный друг, между Саратовым и Царицыным. Шляпа приняла такие фантастические формы, что напомнила мне складную шляпу Жиро в Испании; пусть это вас не смущает, сейчас пойду покупать новую.

— А знаете ли, сколько здесь стоит шляпа?

— Полагаю, шестнадцать или восемнадцать франков?

— Поднимайте выше.

— Может, вы имеете в виду касторовую высшего сорта?

— Нет, простая шелковая шляпа: ничего так скоро не распространяется по свету, как дурное изобретение.

— Значит, двадцать-двадцать три франка?

— Поднимайте выше.

— Ну так тридцать, тридцать пять, сорок?

— Семьдесят турских ливров, друг мой, или восемнадцать рублей.

— Это плохая шутка, барон.

— Друг мой, с тех пор, как я стал консулом, я уже перестал шутить; да притом, можно ли шутить с четырьмя тысячами рублей жалованья, когда одна только шляпа стоит восемнадцать рублей?

— Так вот почему вы носите фуражку?

— Именно по этой причине я сделал из формы дипломатический вопрос; повсюду, за исключением нескольких домов, я хожу в фуражке. Благодаря этому уповаю, что одна шляпа прослужит мне три года.