Александр Дюма - Кавказ

• Название: Кавказ
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Мерани
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

В 1858–59 годах А. Дюма путешествовал по России. Три месяца он провел на Кавказе. В апреле 1859 года в Париже вышли три тома его впечатлений от поездки на Кавказ. В 1861 году в сокращенном виде «Кавказ» был издан на русском языке.

Нынешнее издание, несмотря на незначительные купюры, — самое полное издание «Кавказа» в нашей стране.

Перевод с французского П. Н. Роборовского, литературная обработка, перевод недостающих частей, вступительная статья, послесловие, примечания и комментарии М. И. Буянова, редактор — доктор филологических наук, профессор Т. П. Буачидзе.

---

В Душете все уже спали. Только одна свеча, бледная и готовая погаснуть, горела на станции. Этой свечой развели огонь для нас и для самовара. Мы вытащили свою провизию и кое-как поужинали. После ужина Калино сладко разлегся на деревянной скамье и заснул со свойственной ему милой беспечностью, вовсе не заботясь о завтрашнем дне. Однако этот завтрашний день начинал меня тревожить: ведь снег падал хлопьями.

Я принялся за работу.

Я быстро писал о путешествии по Кавказу: работа для меня служит лекарством от всяких невзгод. В три часа утра я повалился на скамью, завернулся в шубу и заснул.

В семь часов я проснулся: уже начинало светать, если только можно назвать это рассветом. Туман был почти осязаем и похож на подвижную стену, которая удалялась по мере того, как к ней приближались.

Калино проснулся и требовал лошадей. Намерение наше продолжать путешествие в такую погоду рассердило нашего смотрителя. Мы могли бы еще кое-как прибыть в Ананур, но дальше, наверное, уже не смогли бы отправиться. Я отвечал, что так как этот вопрос может быть решен только в Анануре, то и надо туда ехать. Чай, завтрак и неохота станционного смотрителя заставили нас прождать до половины десятого.

Наконец мы поехали.

Через три часа, т. е. около полудня, мы были уже в Анануре. Небольшая прогалина, пропускавшая свет с южной стороны, позволила нам видеть Ананурский форт на правом берегу Арагвы. Прежде это была крепость арагвских эриставов, но отобрана у них из-за происшествия, которое мы сейчас расскажем. Но сперва объясним следующее: слово эристов или эристав, сделавшееся теперь собственным именем, служило прежде титулом и означало — «глава народа». Большая часть имен грузинских царей имели ту же участь: фамильные имена исчезли под титулами, которые ныне употребляются как имена. Это произошло оттого, что должности или звания были наследственные, а потому постепенно привыкли называть сановников по их титулам, вместо того, чтобы называть по именам.

В 1727 году арагвинский эристав по имени Бардзим, живший в Ананурской крепости, однажды пировал со своими братьями и родственниками. Кто-то из них, приблизившись к окну, заметил вдали на дороге благородную даму, которая, по тогдашнему обыкновению, как это и ныне водится, ехала верхом, в сопровождении священника, двух сокольников и слуг. Он сообщил это другим гостям.

Один из сотрапезников, у которого зрение было получше, принял путешественницу за жену или сестру эристава Ксани, с которым эристав Арагвы был в то время в щекотливых отношениях. Решено было похитить прекрасную юную всадницу, так как чем больше она приближалась, тем яснее становилось, что она молода и красива. Веселое настроение, в каком находились гости эристава, делало это намерение вполне естественным.

Позвали нукеров, велели оседлать коней, спустились вниз к дороге, обратили в бегство священника, сокольников и слуг княгини, захватили ее в плен и увезли в замок. Час спустя красные шаровары бедной княгини развевались над крепостью в виде знамени.

Что же с ней приключилось?

Надо полагать, что с ней случилось что-то очень важное, ибо когда ее отпустили, но без шаровар, тогда эристав Ксани именем князя Шанше дал клятву истребить всех эриставов Арагвы от первого до последнего. Конечно, эту клятву нелегко было исполнить, но князь Шанше поступил так же, как граф Жульен: он соединился с неверными, т. е. с лезгинами.

Эристав Ксани с их помощью овладел сначала крепостью Хамшистцихи, потом двинулся на Ананур, где заперлись, как в неприступной крепости, эристав Арагвы и те его братья и родственники, которые принимали участие в оскорблении, нанесенном князю Шанше. Последний, достигнув Ананура, увидал красные шаровары, развевавшиеся над замком. Тогда он добавил к первой клятве еще другую: заменить шаровары — символ стыда — головой эристава. Осада была продолжительна, но наконец, благодаря лезгинам, крепость взята, все эриставы от первого до последнего убиты, и красные шаровары действительно сменились головой князя Бардзима.

В Ананурской крепости существовали две церкви, обе посвященные святому, вовсе неизвестному у нас, но пользующемуся большим почтением в Грузии — святому Хитобелю[260]. Ныне остаются от них одни развалины: обе были разграблены и разрушены лезгинами, выколовшими кинжалами глаза апостолов и святых, нарисованных на стенах.

Ананур был некогда лазаретом, где подвергались карантину приезжавшие из России в Грузию.

Мы хотели заночевать в Пасанауре, а для этого нужно было одолеть еще двадцать две версты.

Дорога от Ананура становится не только безобразной, но еще и опасной; она вьется по утесистым склонам крутой и лесистой горы и так широка, что два экипажа едва могут разъехаться. Арагва в пятистах шагах в стороне, кипит в пропасти. В пятнадцати верстах от Ананура, ручей Менесау, если не ошибаюсь[261], низвергается с высоты в двадцать футов и образует прекрасный водопад. Пасанаур — простой казачий пост из сорока человек и не предоставляет путникам никаких удобств. К счастью, с нами было достаточно провизии, чтобы добраться до Коби, предполагая, что мы все-таки доберемся туда. Однако это оказалось проблемой из-за неожиданной перемены климата; когда мы отъехали от Ананура, наступила уже настоящая зима, и наш тарантас катился по снегу высотою фута в полтора, а порой и в два.

Князь Барятинский, рассказывая нам один случай из его жизни, предупредил о затруднении, которое мы действительно и встретили.

Как-то раз, следуя по этой дороге, только в обратном направлении, т. е. из Владикавказа в Тифлис, немного выше Пасанаура он был остановлен сильным завалом, преградившим путь. Пока расчищали дорогу, чтобы провезти экипажи, он, потеряв терпение, сошел с саней и в простой офицерской шинели, с тросточкою в руке, храбро пустился в путь, решив идти до тех пор, пока экипажи не догонят его — даже если бы случилось пройти всю дорогу пешком, т. е. двадцать две версты.

Князь уже прошагал верст десять и начинал оглядываться, хотя и бесполезно, найдут ли его экипажи, как вскоре заметил ехавшего на маленькой, но сильной лошади, по горной тропинке, веселого распевающего грузина с красным носом, означающим славного любителя выпить. Князь с завистью глядел на человека, еще больше — на его четвероногое. Да и было отчего; контраст с ехавшим грузином был полный: князь шел пешком, ему было холодно, с ним не было того веселого спутника, который называется хмелем. Мы вынуждены употребить это слово за неимением другого: грузин никогда не бывает сильно пьян. Грузин выпьет за обедом бутылок восемь или десять вина, что приводит его в более добродушное расположение духа — и только. Князь Барятинский показывал мне великолепную кулу, принадлежавшую предпоследнему грузинскому царю: она вмещает четыре бутылки. Царь опустошал ее, не переводя дыхания.

Упомянутый грузин крайне затруднился бы определить, сколько кулов он опорожнил; но он мог утвердительно сказать, что находился в том блаженном состоянии, в котором истый любитель выпить следует правилу Евангелия, предписывающему: «любить своего ближнего, как самого себя». А потому, видя своего ближнего прогуливающимся по снегу, с тросточкою в руке, он приблизился к нему и начал с того, что произнес «гамарджоба», что значит «да будет с тобою победа». Князь отвечал «гагимарджос», т.е. «и с тобою также». Но так как князь знал по-грузински только эти два слова, то он спросил всадника, не говорит ли он по-русски.

— Да, немного, — отвечал грузин.

И завязался разговор.

Грузин ходит всегда с открытой душой и открытым сердцем, а потому он и начал рассказывать о себе, ничего не тая.

Это был мелкопоместный дворянин, каких множество в Грузии с тех пор, как исчезли знатные; у него была одна лошадь и шесть или восемь десятин земли. Он был приглашен на свадьбу в горы и возвращался оттуда. Перед отъездом выпили как следует, после чего он поехал в Тифлис.

Князь не прерывал его; потом, когда он кончил, сказал ему:

— Друг мой, вы должны оказать мне одну услугу.

— Какую? — спросил грузин.

— Вы должны дать мне напрокат свою лошадь, до Ананура. Остается восемь или десять верст, для вас это ничего не значит, потому что вы не утомлены, тогда как я уже сделал пешком десять или двенадцать верст.

— Отдать напрокат? Как вы можете так говорить? — произнес грузин. — Разве только уступить вам, — извольте!

И он слез с коня, напевая грузинскую песню, смысл которой тот, что брат брату всегда должен помогать.

— Нет, нет, — сказал князь, вынимая из кармана десятирублевую бумажку и пытаясь заставить грузина принять ее.

Грузин отвернулся от нее с величественным жестом, передавая князю одной рукою поводья, а другой поддерживая стремя:

— Сделайте милость, садитесь, — сказал он.

Князь знал, что когда грузин предлагает, то от чистого сердца, а потому сел на коня и поехал шагом подле хозяина.