Дава Собел - Долгота

• Название: Долгота
• Автор: Дава Собел
• Издательство: Астрель
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42800-5

Из-за проблемы в определении географических координат дальние плавания на протяжении веков оставались крайне рискованным предприятием. Лучшие умы всего мира бились над этой задачей.

Наконец в 1714 году Британский парламент посулил ученому, который сумеет решить проблему определения долготы, фантастическую по тем временам награду в 20 000 фунтов.

Как ни странно, верное решение нашел часовщик-самоучка Джон Гаррисон - человек, который потратил на это сорок лет своей жизни…

Как ему это удалось?..

---

Путь через Атлантику занял почти три месяца. По прибытии «Детфорда» в Порт-Ройял 19 января 1762 года представитель Комиссии по долготе Джон Робинсон с помощью астрономических инструментов установил местный полдень. Робинсон и Гаррисон сверили часы, чтобы вычислить долготу Ямайки по расхождению во времени. Хронометр H-4 отстал всего на пять секунд — за восемьдесят один день в море!

Капитан Диггс, щедрая душа, по этому поводу торжественно презентовал Уильяму (и в его лице — отсутствующему отцу) октант. Кураторы Национального морского музея, где выставлен теперь трофей, отметили в табличке, что это был «странный подарок для человека, чьей целью было устранить метод лунных расстояний за ненадобностью». Возможно, капитан Диггс когда-нибудь видел бой быков и подразумевал, что вручает Уильяму уши и хвост побеждённого животного. Более того, даже с морским хронометром, показывающим лондонское время, Диггс всё равно нуждался в своем октанте — чтобы установить локальное время в море.

Через неделю с небольшим после прибытия «Детфорда» в Порт-Ройял Уильям, Робинсон и Часы отплыли назад в Англию на борту корабля «Мерлин». Из-за непогоды Уильям постоянно тревожился, как уберечь H-4 в сухости. Волны заливали палубу, вода просачивалась через доски в капитанскую каюту, где бедный Уильям, перебарывая морскую болезнь, держал Часы завёрнутыми в одеяло, а когда намокало и оно, сушил его своим телом. Из-за этих мер предосторожности Уильям к концу плавания слёг с жестокой лихорадкой, но результат того стоил: 26 марта, когда он вернулся домой, Часы всё ещё тикали. Суммарная погрешность за всё путешествие туда и обратно составила чуть меньше двух минут.

Гаррисон должен был получить премию здесь и сейчас, ведь Часы выполнили все требования Акта о долготе, однако события сговорились против него, и заслуженная награда вновь отодвинулась на долгий срок.

Во-первых, комиссия должна была на следующем заседании подтвердить результаты испытаний. Перед началом плавания она настояла на четырёх ключах и двух астрономах, теперь потребовала, чтобы три математика проверили и перепроверили расчёты времени в Портсмуте и на Ямайке, в которых внезапно обнаружились изъяны. К тому же комиссия осталась недовольна, что Гаррисон-младший не выполнил требований Королевского общества: не определил долготу Ямайки по затмению спутников Юпитера. Уильям впервые слышал об этом условии, да и в любом случае не справился бы с такой задачей.

В августе 1762 года комиссия представила окончательный отчёт, в котором постановила, что «произведённых испытаний недостаточно для определения долготы на море». Хронометр H-4 должен пройти новую проверку, на сей раз под более строгим контролем. Назад, в Вест-Индию — и чтоб теперь всё было как надо!

Вместо двадцати тысяч фунтов Джон Гаррисон получил полторы — в признание того факта, что его часы «хоть и не считаются пока годными для определения долготы... тем не менее являют собой весьма полезное для общества изобретение». Ещё на тысячу он мог рассчитывать, когда четвёртый номер вернётся из второго плавания.

Маскелайн, поборник конкурирующего метода, вернулся со Святой Елены в мае 1762 года, сразу после Уильяма, страшно довольный своими успехами. Он тут же заложил фундамент своего будущего бессмертия, опубликовав «Путеводитель британского моряка» — английский перевод Майеровых таблиц с указаниями по их использованию.

Сам Майер умер в феврале, в возрасте тридцати девяти лет, от инфекционной болезни. В июле скончался королевский астроном Брадлей. Он дожил до шестидесяти одного года, что по тем временам было не так уж мало, но Маскелайн клялся, что его наставник сократил свои дни неусыпным трудом над лунными таблицами.

Смерть Брадлея не смягчила комиссию и не принесла Гаррисонам облегчения. Всё лето, пока должность королевского астронома оставалась вакантной, и позже, когда на неё заступил Натаниель Блисс, Уильям переписывался с членами комиссии, отстаивая Часы. На двух заседаниях, в июне и в августе, он вновь получил неутешительный ответ, который и вынужден был передать отцу.

Как только Блисс в качестве четвёртого королевского астронома занял место в Комиссии по долготе, он избрал Гаррисона своей мишенью. Вслед за Брадлеем Блисс признавал лишь метод лунных расстояний. Он объявил, что так называемая точность Часов — случайное совпадение и не означает, что в следующем плавании они будут вести себя так же.

Никто из астрономов и адмиралов понятия не имел, как устроен хронометр Гаррисона и за счёт чего сохраняет такое постоянство хода. Возможно, они бы и не поняли, но с наступлением 1763 года начали требовать от Гаррисона объяснений. Отчасти ими двигало научное любопытство, отчасти — соображения национальной безопасности. Для метода лунных расстояний требовалось знать время астрономических наблюдений, и по всему выходило, что часы Гаррисона справляются с этой задачей лучше других. Они даже могут заменить метод лунных расстояний ненастными ночами, когда не видно Луны и звёзд. А Джон Гаррисон не молодеет. Что, если он скончается и унесёт тайну хронометра в могилу? Что, если Уильям вместе с часами сгинет в морской пучине? Комиссия желала получить все сведения о механизме, прежде чем хронометр вновь пустится в опасное плавание по волнам.

Французское правительство отрядило в Лондон небольшой контингент часовщиков во главе с Фердинандом Берту, чтобы те попытались выведать у Гаррисона его секреты. Гаррисон, с понятной по тем временам подозрительностью, французов прогнал, а от соотечественников потребовал гарантий, что его идеи никто не украдёт. В качестве такой гарантии изобретателя устроили бы пять тысяч фунтов от парламента, но переговоры быстро зашли в тупик. В итоге стороны остались при своём: Гаррисон не получил денег, комиссия не получила объяснений и чертежей.

Наконец в марте 1764 года Уильям и его друг Томас Уайетт взошли на борт военного корабля «Тартар» и вместе с H-4 отплыли к Барбадосу. Капитан «Тартара», сэр Джон Линдси, надзирал за первым этапом испытаний, то есть до самой Вест-Индии.

15 мая Уильям сошёл на берег, чтобы сравнить заметки с астрономами, прибывшими раньше на «Принцессе Луизе», и сразу увидел знакомое лицо. Здесь, в обсерватории, построенной, чтобы оценить точность H-4, Уильяма дожидался верный клеврет Натаниеля Блисса — Невил Маскелайн собственной персоной.

Маскелайн уже пожаловался местному обществу, что и сам проходит повторные испытания. В экспедиции на остров Святой Елены, хвастался астроном, метод лунных расстояний зарекомендовал себя как нельзя лучше, плавание к Барбадосу устранило последние сомнения, и теперь-то он наверняка получит заслуженную награду.

Услышав об этом, Уильям и капитан Линдси заявили, что Маскелайн как заинтересованное лицо не вправе оценивать H-4. Астроном сперва разозлился, потом занервничал. В таком взвинченном состоянии он не смог провести наблюдения — хотя все свидетели уверяют, что на небе не было ни облачка.

12. Повесть о двух портретах

Нестройно, грубо музыка звучит,

Когда не в лад играют музыканты!

Вот так же и с мелодией души.

Губил я время, — ныне мстит оно,

Меня губя, — я сделался часами,

Минуты — мысли.

В. Шекспир. Ричард II[4]

До наших дней дошли два прижизненных изображения Джона Гаррисона. Первое — парадный масляный портрет, написанный Томасом Кингом в октябре 1765 — марте 1766-го. Второе — гравюра, сделанная в 1767 году Пьером-Жозефом Тассером с портрета и повторяющая его почти во всём. Вернее даже — во всех деталях, кроме одной. И за ней угадывается скорбная повесть об унижениях и отчаянии.

Портрет висит сейчас в галерее старой Королевской обсерватории. На нём изображен человек солидный и значительный. Гаррисон, облачённый в шоколадного цвета сюртук и панталоны, сидит в окружении своих изобретений: справа от него H-3, за спиной — маятниковый регулятор, сделанный им для проверки собственных часов. Осанка прямая, на лице довольное (но не самодовольное!) сознание жизненного успеха. На голове белый парик, кожа гладкая, чистая. (В истории о том, как Гаррисон ребёнком слушал тиканье лежащих рядом часов, утверждается, что в то время он болел оспой. Напрашивается вывод, что либо история выдумана, либо маленький Джон чудесным образом исцелился, либо художник не стал изображать оспины.)

Глаза хоть и старческие, слезящиеся (как-никак Гаррисону на портрете семьдесят с лишним), но смотрят уверенно и прямо. Только сведённые брови да морщина между ними выдают гнетущую тревогу и настороженность. Левая рука упирается в бок, правая лежит на столе, в её ладони... карманные часы Джефриса!

Где H-4? Хронометр — лучший и самый любимый! — был к тому времени давно закончен. С чем же ещё позировать для портрета, если не со своей гордостью? И впрямь, на гравюре Гаррисон изображен с H-4. На чёрно-белом оттиске правая рука изобретателя пуста, развёрнута ладонью вверх и указывает примерно в сторону хронометра, лежащего на чертеже. Номер четвёртый явно слишком велик для человеческой ладони, и Гаррисон не мог бы держать его, как держит на картине вдвое меньшие часы Джефриса.