Герберт Уэллс - Борьба миров (без указания переводчика)

• Название: Борьба миров (без указания переводчика)
• Автор: Герберт Уэллс
• Издательство: Государственное издательство детской литературы Наркомпроса РСФСР
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1945

К концу 19 века большинство астрономов всей Земли склонялись к мнению, что на Марсе могут существовать не более чем примитивные формы жизни. Но, однажды, на Марсе стали происходить яркие вспышки и к Земле устремились потоки огня, которые были не чем иным, как космическими капсулами, нацеленными на территорию Британии. Теперь землянам предстоит на собственной шкуре убедиться в уровне развития марсиан. А Земля может получить незавидный статус колонизированной планеты.

Примечание:

Переводы дореволюционные и советского времени выполнены с большими сокращениями.

Наиболее выверенный и адекватный перевод принадлежит В.Т.Бабенко.

Обложка и форзац Н. Полозова. В издании так же использованы старые иллюстрации бельгийского художника Альвэм-Коррэа.

---

VIII

Мертвый Лондон

Расставшись с артиллеристом, я спустился с холма и пошел по Хай-стриту, через мост, к Ламбету. Красная трава продолжала бурно разрастаться и почти скрыла дорогу через мост, но ее побеги уже покрывались беловатым налетом — губительная болезнь быстро распространялась.

На углу переулка, ведущего к станции Петни-Бридж, лежал какой-то человек, запачканный черной пылью, как трубочист. Он был жив, но мертвецки пьян.

Я ничего не мог добиться от него, кроме ругательств и яростных попыток ударить меня по голове. Может быть мне следовало остаться с ним, но меня отпугнуло скотское выражение его лица.

За мостом, на дороге, лежал слой черной пыли, становившийся все толще по мере того, как я приближался к Фулхему. На улицах царила грозная тишина. В булочной я нашел хлеб, прокисший, черствый л заплесневелый, но вполне съедобный. Дальше, по направлению к Уолхем-Грину, черной пыли уже не было, и я прошел мимо горевших домов. В этой удручающей тишине даже треск пожара показался мне приятным. Ближе к Бромптону на улицах опять стало тихо.

Здесь я вновь увидел черную пыль и мертвые тела. На протяжении Фулхем-рода я насчитал всего около двенадцати трупов. Полузасыпанные черной пылью, они, очевидно, валялись здесь много дней. Я торопливо обходил их. Некоторые из них были обглоданы собаками.

Там, где не встречалось черной пыли, город имел обычный воскресный вид: магазины были закрыты, дома заперты, шторы спущены. Повсюду тихо и пустынно. Кое-где виднелись следы грабежа — главным образом в винных и гастрономических магазинах. В витрине одного ювелирного магазина стекло было выбито, но, очевидно, вору помешали: множество золотых цепочек и часов валялось на мостовой. Я не счел нужным нагнуться, чтобы поднять их. Дальше, на пороге двери, лежала женщина в лохмотьях; ее рука, свесившаяся с колена, была порезана и залила кровью дешевое коричневое платье, а шампанское из разбитой бутылки лужей растеклось вокруг нее. Женщина казалась спящей, но она была мертва.

Чем глубже проникал я в Лондон, тем глуше становилась тишина. Это было, однако, не безмолвие смерти, а скорее тишина тревоги и ожидания. Каждую минуту тепловые лучи, уже спалившие северо-западную часть столицы, уничтожившие Илинг и Кильберн, могли коснуться и этих домов и превратить их в дымящиеся развалины. Это был покинутый и обреченный город…

В Южном Кенсингтоне на улицах не было ни мертвецов, ни черной пыли. И как раз вблизи Южного Кенсингтона я впервые услышал вой. Вначале мой слух почти не улавливал его. То было всхлипывающее чередование двух звуков — «улля… улля, улля», — повторявшееся непрерывно. «Улля… улля… улля… улля…» Когда я проходил через улицы, ведущие к северу, вой стал громче. Строения, казалось, то заглушали, то усиливали его. Особенно гулко отдавался вой на Эксгибишн-род. Я остановился, посмотрел на Кенсингтонский парк, прислушиваясь к странным далеким стенаниям. Казалось, вся пустыня обрела голос и жаловалась на страх и одиночество.

«Улля… улля… улля… улля…» — раздавался этот нечеловеческий плач, и волны звуков расходились по широкой, залитой солнцем улице среди высоких зданий. В недоумении я повернул к северу, к железным воротам Гайд-парка. Мне на минуту захотелось проникнуть в Естественно-исторический музей, забраться на башню и поглядеть на парк сверху. Потом я решил остаться внизу, где было легче спрятаться, и снова пошел по Эксгибишн-род. Огромные здания по обе стороны от дороги были пусты. Мои шаги отдавались в тишине гулким эхом.

Наверху, невдалеке от ворот парка, я набрел на странное зрелище — опрокинутый омнибус и начисто обглоданный скелет лошади. Постояв немного, я пошел дальше к мосту через речку Серпентину. Стон становился все громче, хотя к северу от парка над крышами домов ничего не было видно, и только на северо-западе поднималась пелена дыма.

«Улля… улля… улля… улля…» — плакал голос, доносясь, как мне казалось, откуда-то со стороны Риджентс-парка. Этот одинокий жалобный крик действовал удручающе. Вся моя отвага покинула меня; мной овладела тоска. Я чувствовал, что страшно устал, что у меня болят ноги и что меня вновь мучают голод и жажда.

Было уже за полдень. Зачем я брожу по этому городу мертвецов? Почему я один жив, когда весь Лондон лежит, как труп, одетый черным саваном? Я почувствовал себя нестерпимо одиноким. Вспомнил о старых друзьях, давно позабытых. Подумал об ядах в аптеках, о спиртных напитках в погребах виноторговцев; вспомнил о тех двух жалких созданиях, которые, видимо, одни делили со мной власть над городом.

Пройдя под Мраморной аркой, я вышел на Оксфорд-стрит. Здесь опять лежали трупы и черная пыль, и зловещим скверным запахом веяло из решетчатых подвальных люков некоторых домов. После долгого блуждания по жаре меня томила жажда. Я взломал дверь какого-то трактира и раздобыл себе еды и питья. Потом, чувствуя сильную усталость, вошел в салон, улегся на черную софу, набитую конским волосом, и уснул.

Когда я проснулся, унылый вой по-прежнему раздавался в моих ушах: «Улля…улля…улля…улля… улля…» Уже смеркалось. Я разыскал в буфете несколько сухарей и кусок сыру — там было также мясо, но оно сплошь кишело червями. Я отправился на Бекер-стрит по пустынным скверам, — могу вспомнить название только одного из них: Портмен-сквер, — и наконец вышел к Риджентс-парку. Спускаясь с Бекер-стрит, я заметил вдали над деревьями, на светлом фоне заката, колпак марсианского гиганта, откуда доносился этот вой. Но я нисколько не испугался. Я пошел прямо на него как ни в чем не бывало. Некоторое время я следил за ним, но он не двигался. Он стоял и выл; что означал этот вой, я не мог догадаться.

Мертвый Лондон

Я старался придумать какой-нибудь план действий. Но непрерывный вой: «улля… улля… улля… улля…» мешал мне сосредоточиться. Может быть усталость была причиной моего бесстрашия. Во всяком случае этот однозвучный плач внушал мне больше любопытства, нежели боязни. Я повернул назад и вышел на Парк-род, намереваясь обогнуть парк; я пробирался под прикрытием террас, чтобы со стороны Сент-Джонс-Вуда посмотреть на этого неподвижного воющего марсианина. Отойдя от Бекер-стрит метров на двести, я услыхал разноголосый собачий лай и увидел сначала одну собаку, стремглав мчавшуюся на меня с куском гнилого красного мяса в зубах, а потом целую свору голодных уличных псов, которые преследовали ее. Собака сделала крутой поворот, чтобы избежать встречи со мною. Она словно боялась, что я могу покуситься на ее добычу. Когда лай замер в отдалении, снова послышалось: «Улля… улля… улля… улля…»

На полпути к станции Сент-Джонс-Вуд я наткнулся на сломанную многорукую машину. Сначала я подумал, что поперек улицы лежит обрушившийся дом. Только пробравшись среди обломков, я увидел с изумлением, что это был механический Самсон[11] с изогнутыми, сломанными и скрученными щупальцами, лежавший посреди им самим нагроможденных развалин. Передняя часть была разбита вдребезги. Машина наскочила прямо на дом и, разрушив его, застряла в руинах. Очевидно это случилось потому, что марсианин перестал управлять ею. Я не мог взобраться на обломки, а наступившие сумерки скрыли от меня обрызганное кровью сиденье и обглоданные собаками хрящи марсианина.

Я наткнулся на сломанную многорукую машину марсиан.

Пораженный всем этим, я направился к Примроз-Хиллу. Вдалеке, сквозь деревья, я увидел второго марсианина, такого же неподвижного, как и первый: он молча стоял в парке близ Зоологического сада. Дальше, за развалинами, окружавшими изломанную многорукую машину, я снова увидел красную траву.

Весь канал Регента был покрыт пузырчатой массой тёмнокрасной растительности.

Когда я переходил мост, вой: «Улля… улля… улля… улля…» вдруг оборвался, точно кто-то его остановил. Внезапно наступившая тишина заставила меня вздрогнуть, как удар грома.

Со всех сторон меня окружали мрачные пустые дома; деревья ближе к парку становились все чернее; среди развалин росла красная трава; в сумерках казалось, что побеги ее ползут ко мне. Надвигалась ночь — мать страха и тайны. Пока звучал Риджентс-парку этот голос, я еще мог мириться с одиночеством. Лондон казался мне еще живым, и я бодрился. И вдруг эта перемена! Что-то случилось, — что именно, я не знал, — и наступила тишина, такая глубокая, что казалась почти доступной осязанию. Спокойствие смерти!

Лондон глядел на меня призрачным взором. Окна пустых домов напоминали глазные впадины черепов. Мне чудились тысячи бесшумно подкрадывающихся врагов. Ужас охватил меня, ужас перед моей собственной опрометчивостью. Улица впереди почернела, как будто ее вымазали смолой, и я различил какую-то судорожно искривленную тень поперек дороги. Я не мог заставить себя итти дальше, свернул на Сент-Джонс-род и побежал к Кильберну, спасаясь от этого невыносимого молчания. Я спрятался от мрака и тишины в извозчичьей будке на Гарроу-род. Я просидел там почти всю ночь. Перед рассветом я немного приободрился и под мерцающими звездами пошел к, Я заплутался и вдруг, в полусвете ранней зари, различил в конце длинного проспекта кривые очертания Примрозского холма. На вершине, поднимаясь высоко навстречу потухающим звездам, стоял третий марсианин, такой же прямой и неподвижный, как остальные.