Герберт Уэллс - Под ножом

• Название: Под ножом
• Автор: Герберт Уэллс
• Издательство: Первая публикация: The New Review (1896).
• Жанр: Научная Фантастика

Герою рассказа необходима операция, в ожидании которой он теряет способность чувствовать, привязываться, ощущать реальность. Во время операции душа покидает тело, постигая неведомое.

---

Лицо Гаддона было серьезно и рука двигалась уверенно. Меня поразило то, что я заметил (как — не знаю), что он сильно сомневается в своем умении руководить операцией.

Мысли Мобрея я тоже видел. Он думал о том, что Гаддон очень узкий специалист. Новые предположения, как пузыри, пробивались сквозь поток пенящихся размышлений и лопались один за другим в маленькой блестящей точке его сознания. Он не мог не замечать и не восхищаться быстротой и ловкостью Гаддона, несмотря на завистливый характер и склонность преуменьшать чужие достоинства. Я видел, как обнажилась моя печенка. Я сам был поражен своим состоянием. Я не чувствовал себя мертвым, но как-то отличался от того другого живого «я». Серя тяжесть, нависшая надо мной в продолжение целого года, или может быть больше, и окрашивающая чем-то мрачным все мои мысли — исчезла. Я понял и мыслил бесцветно. Мои чувства не были окрашены! Мне хотелось знать, представлялось ли всем людям под хлороформом то же самое и забывали ли они о том, что испытывали, когда действие его прекращалось?

Хотя я и не думал о том, что умер, я все же очень отчетливо понимал, что должен скоро умереть. Это заставило меня вернуться к размышлениям над действиями Гаддона. Я заглянул в его мысли и увидел, что он боится перерезать одно из ответвлений воротной вены. Мое внимание было отвлечено от занятных перемен, происходящих в его мозгу. Его сознание напоминало дрожащее пятнышко света, бросаемое зеркалом гальванометра. Мысли его струились, как поток, некоторые проходили через фокус, яркие и отчетливые, другие затемненные, в полусвете краев. В настоящую минуту маленькое сияние было неподвижно, но каждое, малейшее движение Мобрея, едва слышный звук, даже слабое изменение в медленном движении живого тела, разрезаемого им, заставляло световую точку дрожать и метаться.

Новое ощущение метнулось, прорезая груду мыслей; и световая точка отскочила к нему быстрее, чем испуганная рыба. Казалось странным, что все сложные движения человека зависят от этой нетвердой, беспокойной точки. В продолжение следующих пяти минут жизнь моя находилась в зависимости от движений этой точки. Мобрей нервничал. Будто эта маленькая картина разрезанной вены становилась яркой и боролась, стараясь вытеснить из его мозга другую картину ошибочного разреза. Он боялся: его страх разрезать слишком мало боролся с ужасом, охватывающим его при мысли сделать слишком большой разрез!

Затем внезапно, как вода, прорвавшая плотину, ужасная действительность завладела всеми его мыслями и почти одновременно с этим я заметил, что вена перерезана! Он отпрянул назад с хриплым выкриком, и я увидел коричневато-лиловую кровь, собирающуюся в крупные бусинки и растекающуюся тонкими струйками. Он был в ужасе! Мобрей положил, окрашенный красным, скальпель на восьмиугольный столик, и оба врача мгновенно набросились на меня, пытаясь поспешными и плохо скрытыми усилиями поправить ошибку.

— Лед, — пробормотал Мобрей.

Но я уже знал, что меня убили, хотя мое тело еще цеплялось за меня.

Я не буду описывать запоздалые попытки спасти меня, хотя ни одна деталь не ускользнула от моего внимания. Мои ощущения были острее и быстрее, чем когда-либо в жизни; мои мысли мелькали в мозгу с необыкновенной скоростью, но с безукоризненной точностью. Их громоздкую ясность я могу сравнить только с действием разумной дозы опиума. Через минуту все будет кончено и я буду свободен. Я знал, что я бессмертен, но не представлял себе, что может случиться. Может быть, я сейчас рассеюсь, как клуб дыма из пушки, и превращусь, как полуматериальное тело, в слабое претворение моего материального я. Неужели я внезапно окажусь среди неисчислимых гостей мертвецов, и мир, окружающий меня, покажется мне фантасмагорией, каким всегда казался раньше? Может быть, я попаду на какой-нибудь спиритический сеанс и буду там делать нелепые, непонятные попытки подействовать на недальновидного медиума? Это было состояние бесчувственного любопытства, бесцветного ожидания. И вдруг я почувствовал прилив все увеличивающейся силы, мне казалось, что какой-то огромный магнит тянет меня кверху из моего тела. Сила эта все росла и росла. Я казался атомом, за который боролись чудовищные величины. На одно мгновение осязание вернулось ко мне. Чувство падения головой вниз, которое бывает во время ночных кошмаров, это самое чувство, тысячу раз усиленное, вместе с черным ужасом закрутило мои мысли в бешеном потоке. Затем оба врача, оголенное тело с разрезом на боку, маленькая комната выскользнули из-под меня и исчезли, как брызги пены, рассеивающиеся в прибое.

Я был в воздухе! Далеко подо мной расположилась западная часть Лондона. Она быстро удалялась, потому что, казалось, я с невероятной скоростью подымаюсь кверху, и она, по мере своего отдаления, двигалась на запад, как прекрасная панорама. Сквозь едва заметную туманную дымку я видел бесчисленные крыши, трубы, узкие дороги, наводненные людьми и экипажами, маленькие пятнышки скверов и церковных шпилей, торчащих, как шипы. Все это уходило в то время, как земля вращалась вокруг своей оси, и спустя несколько секунд (как мне казалось) я был уже за пределами города над Илингом. Маленькая Темза, как тоненькая синяя ниточка, тянулась на юг, к Чильтерн-Хилз и Норд-Даунс выростами, как края чаши, далекие и едва очерченные в тумане. Я стремился вверх! В начале у меня не было даже малейшего представления о том, что могло означать это бесконечное стремление кверху.

С каждой минутой простирающаяся подо мной картина становилась все шире, и шире, и отдельные детали города, полей, гор и долин становились все более и более туманными и бледными. Неясный серый блеск смешался с голубоватостью гор и зеленью открытых лугов, маленькое пятнышко тучи, низкое и далекое на западе сияло ослепляющим белом светом. Сверху, в то время, как тонкая кисея атмосферы становилась все тоньше, между мной и окружающим меня пространством, небо, бывшее светло-голубого весеннего цвета, постепенно приобретало густую богатую окраску, проходя уверенно промежуточные тени, пока, наконец, не стало таким темным, как синее небо полуночи!

И тотчас же оно стало черным, как чернота морозного звездного неба, и, наконец, чернее черноты, которую мне когда-либо приходилось видеть.

Сначала появилась одна звезда, затем много и, наконец, неисчислимое количество их засыпало все небо. Их было больше, чем когда-либо кто-нибудь видел с лица земли. Голубизна неба, этот свет солнца и звезд, распространяющийся ослепительно! Даже в самых темных зимних небесах есть рассеянный свет, и мы не видим звезд только из-за ослепляющего солнечного блеска. Но теперь я видел все — не знаю каким образом; конечно не глазами смертного и меня не ослеплял уже больше это блеск. Солнце было непонятно-странное и чудесное. Его тело представляло собой диск ярко-белого света: не желтоватого, каким оно кажется живущим на земле, но ярко-белого, усеянного пурпурными полосами, окруженного бахромой извивающихся языков красного пламени. На половину перерезая небо с двух сторон ярче чем Млечный путь, горели два серебристо-белых крылышка, напоминающие египетские скульптуры. Я знал, что это солнечное кольцо, хотя никогда не видел его, кроме, как на картинке в дни моей жизни на земле. Когда мое внимание было снова привлечено землей, я увидел, что она далеко, далеко отошла от меня. Поля и города уже давно нельзя было различить, и все отдельные виды края постепенно превращались в однообразную ярко серую массу, нарушаемую лишь белым сиянием облаков, разбросанных над Ирландией и западной Англией. Теперь я мог различить очертание северной Франции и Ирландии и всего британского острова за исключением того места, где на горизонте вырисовывалась Шотландия, более мрачно-серого цвета, чем суша; вся панорама медленно поворачивалась на восток!

Произошло это так быстро, что у меня даже не было времени подумать о себе. Но теперь я заметил, что у меня нет ни рук, ни ног, ни других частей тела и органов, и я не чувствую ни боли ни отчаяния. Меня окружала пустота (воздух остался уже позади) непередаваемо холодная, но это меня не беспокоило. Лучи солнца прорезали пустоту, не в силах светить или нагревать, пока они не встретят на своем пути какой-либо материи. Я смотрел на все окружающее, совершенно отрешившись от себя. А там, внизу, совершая бесчисленное количество миль в секунду, где маленькая черная точка на сером обозначала положение Лондона, два доктора с трудом пытались вернуть жизнь несчастной изношенной оболочке, которую я покинул. Тут я почувствовал такое облегчение, которое я не могу сравнить ни с одним пережитым мною чувством восторга, доступного смертному.

Только после того, как я постиг все перечисленное, мне стало понятно великое значение быстрого вращения земли. Однако, это было так просто, так очевидно, что я был поражен тем, что никогда раньше не предвидел то, что случилось со мной сейчас. Я был неожиданно отрезан от материи: все, что было во мне материального, осталось там на земле, кружась в пространстве, удерживаемое притяжением земли, принимая участие в инерции земли, двигаясь в венке ее эпицикла вокруг солнца, и вместе с солнцем и планетами в пространстве. Нематериальное не имеет инерции, ничего не ощущает: отделившись от своей одежды или тела, оно остается (поскольку пространство имеет к нему отношение) неподвижным в пространстве. Я не покидал земли: земля покинула меня, и не только земля, но и вся солнечная система скользила мимо меня. И вокруг меня в пространстве, невидимое мною, разбросанное землею на ее пути, должно быть бесчисленное количество душ, отделенных, как я, от материи, как я, расставшихся со страхами и эмоциями. Я все быстрее и быстрее отдалялся от странного белого солнца в черных небесах и широкой блестящей земли, на которой началось мое бытие. Казалось, я увеличиваюсь каким-то непостижимым образом, становлюсь все огромнее, по сравнению с миром, который я покинул, по сравнению с моментами и периодами человеческой жизни. Очень скоро я увидел всю окружность земли, слегка выпуклую, но очень большую; и серебряное сооружение Америки вырисовалось в свете дня, где (как казалось) несколько минут тому назад маячила маленькая Англия. Сперва земля была огромная и сияла в небесах, заполняя большую их часть; но с каждой минутой она становилась все меньше и отдаленнее. Когда она сморщилась, широкая луна в своей третьей четверти выползла над краем диска земли. Я выискивал созвездия. Только часть созвездия Овена, расположенная прямо за солнцем и созвездием Льва, была скрыта. Я узнал черепашью рваную полосу Млечного пути, я яркой Вегой между солнцем и землей. Против четверти небес, на фоне безысходной черноты, блестели Сириус и Орион. Полярная звезда расположилась над головой, и Большая Медведица повисла над кругом земли. А вдали, под светящимся кольцом солнца были какие-то незнакомые мне странные группы звезд и одна, напоминающая по форме меч, которая известна была мне раньше под названием Южного Креста. Все они были не больше, чем когда светили на землю, но маленькие звезды, которые с земли едва можно было различить, сейчас на фоне черной пустоты сверкали, как звезды первой величины, в то время, как более крупные миры представляли собой пункты неописуемого величия и света. Альдебаран походил на пятно кроваво-красного огня, а Сириус сосредоточил в одной точке свет целого мира сапфиров. Они излучали устойчивый свет, не мерцали и были великолепны в своем спокойствии. Впечатление, которое они производили на меня, было яркое и твердое, как алмаз. Вокруг не было волнующейся мягкости, не было атмосферы, только нескончаемая темнота, усеянная мириадами блестящих точек и светящихся пятен. Вскоре, когда я посмотрел, маленькая земля была уже не больше солнца и она кружилась и сокращалась до тех пор, пока через секунду (так мне показалось) не разделилась полосами. Так она продолжала поспешно уменьшаться. Далеко, в противоположном направлении настойчиво блестела маленькая розоватая точка, величиной с булавочную головку — это была планета Марс. Я безмолвно плавал в пустоте и без малейшего следа ужаса или удивления наблюдал за тем, как от меня отделяется космическая пыль.