Стивен Коен - Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

• Название: Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России
• Автор: Стивен Коен
• Издательство: АИРО-ХХ
• Жанр: Политика
• Год: 2001
• ISBN: 5-88735-073-3

В своей новой книге профессор Стивен Коэн, видный американский историк и знаковая фигура в СССР периода перестройки, анализирует трагедию последовавшего за ней десятилетия и ту роль, которую сыграла в этом политика администрации США, а также бизнесмены, журналисты, экономисты, политологи и историки. Автор ищет ответы на сложные вопросы: Кто проиграл Россию?, Наступит ли после «холодной войны» «холодный мир»?, Могла ли в принципе Америка трансформировать Россию по своему облику и подобию? Надо ли изучать Россию без России? В конце книги автор предлагает своё видение того, какой должна быть политика США в отношении России и российско-американские отношения в новом тысячелетии.

Книга рассчитана не только на специалистов, но и на самый широкий круг читателей, всех, кому небезразлична история и будущее России.

---

Часть из них основывает свои оценки на мнении московских демократов, которых вряд ли можно считать полностью объективным источником и чьи радикальные взгляды могут быть не менее саморазрушительны, чем взгляды дореволюционной интеллигенции. Внесли свою лепту и наши именитые профессора. Один историк из Беркли заявил в «New Republic», что мы не должны требовать от Бориса Ельцина соблюдения самых высоких демократических стандартов; достаточно того, что он пытается делать много хорошего. Ельцин, безусловно, заслуживает нашей поддержки, но разве американские апологеты большевиков и самого Сталина не выдвигали в своё время подобных аргументов?

Каждый из нас имеет право надеяться, что Россия станет такой, какой, мы считаем, она должна быть. Но идеологические перспективы американских правых и левых не должны усложнять и без того предельно сложные историю и политику этой страны. Тем самым они способны лишь навредить нашей собственной политике в отношении России.

Вопрос: Вы говорите о новых мифах, связанных с Россией. Приведите пример.

Стивен Коэн: Мифы — это не всегда полная выдумка. Обычно берётся какая-то часть правды и раздувается до невообразимых размеров — так, что она заслоняет, затеняет другие, не менее правдивые аспекты. Возьмём, например, расхожее утверждение, что «гражданское общество», тяготеющее к демократической рыночной системе, едва возникнув, стало движущей силой российской политической жизни и даже предотвратило попытку государственного переворота и отстранения Горбачёва в августе 1991 г. Для многих наблюдателей, считающих себя и свой образ мыслей нормальными, учёных, журналистов, демократических активистов — это представляется новой ортодоксией. Раньше всё приписывали «кремлёвскому тоталитаризму»; теперь появилось новое, но столь же экстремистское и упрощённое объяснение.

Понятие «гражданского общества» в этом контексте вообще нельзя считать сколько-нибудь значимым и полезным. Взятое из истории западной демократии, оно представляет собой ещё одну попытку втиснуть российские традиции и реалии в нашу идеологическую конструкцию. Действительно, идея гражданского общества является больше философской, чем социологической, поскольку считается безусловно демократической. Но если это так, как тогда объяснить феномен нацистской Германии с её разновидностью гражданского общества? С другой стороны, это обобщающее понятие вряд ли может иметь практический смысл для 150-миллионного населения России. Опросы общественного мнения показывают, что огромное большинство россиян не понимает или не желает рынка и демократии. Более того, некоторые российские социологи обеспокоены тем, что значительная часть их страны больше напоминает «люмпенское общество», то есть полную противоположность гражданскому. Так или иначе, объяснять всё, исходя из законов и терминологии гражданского общества, было бы принципиально неверно. Несколько сот тысяч россиян, возможно, действительно активно противостояли августовскому путчу 1991 г.; остальные же оставались пассивными либо хранили молчание.

Мифы, популяризации которых во многом способствовал провалившийся путч, остающийся во многих отношениях загадкой, имели бы меньшее значение, если бы не были замешаны на правде. Борьба за рынок и демократию действительно является частью сегодняшней политической истории России, но началась эта сага ещё до путча, при Горбачёве, а не при Ельцине.

Рассмотрим теперь два других важных процесса.

Лидеры большинства бывших советских республик, особенно России, призывают сегодня к радикальным политическим и экономическим реформам во имя интересов общества. Даже если отбросить тот факт, что большинство этих заявлений могло быть сделано в надежде получить помощь США, сами эти лидеры — бывшие партийные функционеры, члены советской элиты, расколовшейся при Горбачёве. Сегодня они все вовлечены в яростную борьбу за собственность и власть, прежде находившиеся под контролем советского государства: промышленные предприятия, землю, банки, магазины, телевизионные каналы, издательства, жильё, транспорт и, разумеется, военную собственность. Подобно вчерашним марксистам, нынешние антикоммунисты понимают, что собственность есть власть, поэтому борьба разгорается повсеместно, от столиц до провинций. Некоторые из этих людей, возможно, даже многие, искренне верят в рынок и демократию. Но было бы глупо не замечать при этом начавшейся с конца 1991 г. политики конфискаций, грозным эхом напомнившей об экспроприациях советской эпохи. Иначе трудно будет объяснить возрождение некоторых авторитарных традиций в бывших советских республиках, руководство которых, в том числе ельцинское, очень хочет казаться демократическим.

Второй процесс тесно связан с первым. Наше внимание традиционно приковано к московскому правительству Ельцина. Но в России и в некоторых других бывших советских республиках реальная власть в значительной мере переместилась из столицы в провинцию. Процесс этот начался ещё при Горбачёве, как следствие ослабления центральной политической власти и возрастания роли местных выборов и местных выборных органов. Сегодня этот процесс во многом подстегивается и углубляется экономической ситуацией. Нехватка товаров и развал системы распределения дали огромную власть в руки производителям. Крупные государственные предприятия — промышленные и сельскохозяйственные — до сих пор управляются представителями старой номенклатуры и расположены они в основном в провинции. Ни Ельцин, ни кто-либо ещё из московских лидеров не могут сегодня управлять Россией, тем более — реформировать её без поддержки (хотя бы молчаливой) со стороны этой влиятельной провинциальной элиты. Реальная власть — производство и поставки товаров — находится в их руках. К примеру, они могут обречь на голод крупные города, являющиеся бастионами какой никакой существующей демократии, расплачиваясь друг с другом по бартеру. Многие представители этой экономической элиты стремятся «приватизировать» свои предприятия, чтобы получить более полный и непосредственный контроль над ними, но разве это имеет отношение к реальной маркетизации? Многие из них ныне прикидываются антикоммунистами, но разве это делает их демократами? А как насчёт тесных связей с местным военным командованием? Как бы то ни было, пока наши дипломаты и журналисты ищут будущее России в Москве, оно решается в большой степени, в обширной и далёкой провинции.

Вопрос: Для человека, который всегда утверждал, что в советской системе возможны фундаментальные изменения, Вы не кажетесь вдохновленным от вида произошедших драматических перемен.

Стивен Коэн: Хотя в 70-е — начале 80-х гг. среди учёных и журналистов преобладал пессимизм в этом вопросе, было нетрудно понять, что в советской системе грядут, в конце концов, большие перемены. В истории и политике нет ничего неизменного, и факторы, говорящие в пользу реформ, были уже тогда заметны. Гораздо труднее сегодня понять, что действительно изменилось безвозвратно, а что нет, что ушло, а что осталось. Возьмём, к примеру, утверждение, ставшее настолько аксиоматичным, что вряд ли кто-нибудь возьмется оспаривать его: «Советская система рухнула».

Да, безусловно, это так, с одной стороны. Но с другой, не менее важной, это не так. Советская система у нас долгие годы ошибочно приравнивалась к коммунистической партии, а коммунизм — к «советизму», если это можно так назвать. Партия была очень важной частью этой системы, но далеко не всей системой. Например, партия контролировала государство, но уже государство — «административно-командная система», как её называют, — контролировало общество, по меньшей мере, экономику. Так что же произошло? Компартия реально утратила свою монополию в политике ещё в 1989 г. (в этом важнейшем отношении созданную Лениным систему можно считать распавшейся ещё в результате горбачёвских реформ), но государственная администрация продолжала функционировать. Попытка переворота в 1991 г. привела к окончательному краху партии, но потерпела ли крах советская государственная система? Поверхностные изменения, сколь бы драматичны они ни были, не должны вводить нас в заблуждение. Многие связи в этой системе порвались, особенно те, что соединяли Россию с бывшими республиками, и те, что обеспечивали единое экономическое распределение. Множество городов, улиц, учреждений сменили свои названия.

Но давайте посмотрим теперь, что сохранилось. Экономика России, по крайней мере, на 95% продолжает оставаться в руках государства. Новые элиты не возникли. На региональном и местном уровне старое руководство сохранило, по большей части, свои позиции, лишь сменив членство в партии на должности в других властных структурах. Классовые отношения тоже остались прежними. Зарождающийся класс предпринимателей остается слабым и численно незначительным. Многие стереотипы общественного мнения тоже, по всей видимости, не претерпели существенных изменений. Большинство граждан продолжает надеяться на государство, дающее им социальные гарантии от рождения до смерти, что было определяющей чертой позднего советского коммунизма.