Стивен Коен - Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

• Название: Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России
• Автор: Стивен Коен
• Издательство: АИРО-ХХ
• Жанр: Политика
• Год: 2001
• ISBN: 5-88735-073-3

В своей новой книге профессор Стивен Коэн, видный американский историк и знаковая фигура в СССР периода перестройки, анализирует трагедию последовавшего за ней десятилетия и ту роль, которую сыграла в этом политика администрации США, а также бизнесмены, журналисты, экономисты, политологи и историки. Автор ищет ответы на сложные вопросы: Кто проиграл Россию?, Наступит ли после «холодной войны» «холодный мир»?, Могла ли в принципе Америка трансформировать Россию по своему облику и подобию? Надо ли изучать Россию без России? В конце книги автор предлагает своё видение того, какой должна быть политика США в отношении России и российско-американские отношения в новом тысячелетии.

Книга рассчитана не только на специалистов, но и на самый широкий круг читателей, всех, кому небезразлична история и будущее России.

---

Как реакция на глубокую травму, испытанную в 90-е гг., настроения масс также изменились в пользу «сильной руки», хотя в народных «мечтах» такой правитель должен восстановить в стране не только порядок, но и «справедливость»{189}. Даже один из главных американских вдохновителей крестового похода в Россию в конечном итоге признал, что следствием его «стал отрицательный смысл, связываемый с понятиями демократии, реформы, свободного рынка и даже свободы как таковой» в посткоммунистической России{190}.

Антидемократические настроения масс не стоит преувеличивать, однако сам факт изменений налицо. В 2000 г. значительное большинство опрошенных россиян ставило «порядок» выше демократической практики и испытывало больше доверия к армии и политической полиции, чем к выборным институтам. Ещё раньше почти половина опрошенных полагала, что если бы Сталин был одним из кандидатов, то одержал бы победу на предстоявших президентских выборах. Неудивительно, что режим Путина также — впервые с догорбачёвских времён — ухватился за возможность укрепить официальную репутацию генералиссимуса, когда в мае 2000 г. отмечалась 55-я годовщина победы Советского Союза во Второй мировой войне. (Незадолго до того Путин и другие руководители, собравшись в Кремле, подняли бокалы за этого деспота и убийцу в связи с пришедшимся кстати 120-м днем его рождения, а, возможно, и в связи с безжалостной массовой депортацией Сталиным чеченского народа в 1944 г.){191}.

В этих устремлениях отразилось то, что русские традиционно и со страхом именуют смутой, которая не раз случалась в их истории. Хотя слово и переводится на английский язык в смягченной форме как «время трудностей», его действительный исторический смысл заключается в коллапсе центральной государственной власти, за чем следуют хаос, насилие и повсеместная нищета, как это и было во время русской революции и гражданской войны 1917–1921 гг. Как полагают многие русские, посткоммунистическое «переходное» время погрузило страну в новую смуту, которая по определению является прямой противоположностью политической, экономической и социальной стабильности{192}. Если так, то это первая смута, которая происходит в ядерной России.

Защитники политики американской поддержки ельцинских «реформ» и сейчас настаивают, что эти прискорбные итоги — всего лишь «ухабистый» участок на пути перемен и что в посткоммунистической России Америка сделала правильный исторический выбор{193}. Но большинство россиян так не думает. Когда в декабре 1999 г. Ельцин ушёл в отставку, то всего от 10 до 15% опрошенных увидело в его правлении хоть какие-то положительные стороны. При этом, сравнивая с его обычным, не доходящим до 10% рейтингом, даже эту цифру следует считать завышенной, что объясняется сентиментальной обстановкой его прощального новогоднего обращения. Почти половина опрошенных полагала, что его правление было абсолютной «катастрофой»{194}.

Историки также не склонны позитивно оценивать правление Ельцина, а, тем самым, и политический курс США. Если считать журналистику первым, черновым наброском истории, то показательно мнение редакционной статьи в прокапиталистической, принадлежащей западному собственнику московской газете: «Все говорят, что время Ельцина было временем реформ. Но фактом является то, что нет ни одной важной реформы, которая не была бы начата Горбачёвым и, по крайней мере, не потускнела бы, либо не была бы при Ельцине повёрнута вспять». По этой и другим причинам Россия, как полагает редакция, заслуживает «извинений со стороны Америки»{195}.

Ряд широко известных и уважаемых учёных — и все они, как ни удивительно, антикоммунисты — пришёл к сходным выводам. Принадлежащий к старшему поколению англо-американский учёный-политолог характеризует годы Ельцина как эру не реформ, а «контрреформ» и «упущенных возможностей». Такого же мнения придерживаются и многие российские учёные, в их числе известный российский политолог и видный историк-диссидент советской эпохи. Показательно и мнение учёного, который возглавляет русские программы в одном из вашингтонских фондов и почти на всём протяжении 90-х гг. с энтузиазмом поддерживал Ельцина, а ныне признаёт, что его правление было «грандиозным провалом»{196}.

Неясно даже, состоялись ли в действительности и сохранятся ли в последующем какие-либо из прославляемых американскими сторонниками Ельцина его достижений. Ещё один русский учёный полагает, что в результате политических событий 1999–2000 гг., «множество так называемых демократических достижений будет утрачено»{197}. Как мы видели, некоторые из продемократически настроенных русских считают, что уже потерпели поражение.

Что касается посткоммунистического «переходного периода в экономике», то значительная часть реформ была ничем иным как «потёмкинской деревней», сметённой финансовым коллапсом августа-сентября 1999 г. Другие реформы, такие как приватизация основных отраслей промышленности, почти наверняка в той или иной степени подвергнутся пересмотру, хотя бы потому, что проводились неправомерно, по декрету исполнительной власти, а ещё потому, что, как это случалось в XX веке с наследием каждого ушедшего российского лидера, определённая деельцинизация в разных формах уже началась{198}. К тому же, у ельцинской экономической системы мало шансов сохраниться в будущем из-за её чудовищной несправедливости и непроизводительности; в результате её не ценит почти никто из русских, за исключением олигархов и их клиентов. Большинство относится к ней как к клептократии, или, как выразился отставной специалист американского ЦРУ, «капитализму для своих»{199}.

Поскольку все остальные аргументы терпят крах, основополагающее значение приобретают доводы, согласно которым поддержка Ельцина и в целом политика США в России позволили избежать прихода к власти коммунистов и тем самым предотвратить автоматическое восстановление Советского Союза. Но это тоже фальшивое «достижение»{200}. После 1991 г. у коммунистической партии не было шансов вернуться в Кремль, если, конечно, не считать захвата власти силой.

В действительности именно поддерживаемая США экономическая политика Ельцина сделала коммунистическую партию более влиятельной, чем она была бы в противном случае. В целом вследствие этой жестокой и безжалостной политики коммунисты получали всё больше голосов на каждых последующих парламентских выборах, начиная с 12,4% в 1993 г. и кончая почти 25% в 1999 г. Это указывает на расширение сочувствующей им аудитории, уже не ограничивающейся пожилыми людьми, а также на то, что этот электорат ещё не скоро «вымрет». (В октябре 2000 г. компартия пользовалась поддержкой 37% опрошенных россиян, а «путинская» партия — всего 21%). И именно возвышение Путина стало прямым продолжением ельцинизма. Именно он в январе 2000 г. заключил альянс с коммунистической партией в парламенте и предоставил ей больше потенциального влияния на принятие решений в Кремле, чем когда-либо после 1989–1990 гг., когда диктатура коммунистов была демонтирована Горбачёвым. К этому обвинению можно прибавить мнение одного из проелыдински настроенных западных журналистов, заметившего, что Ельцин оказался «даже хуже, чем коммунисты, с которыми мы помогли ему справиться»{201}.

В завершение этого мрачного перечня неудач американского крестового похода следует отметить, что ни одна из значимых и крупных целей, которые американская сторона преследовала в отношениях с Россией, не была реализована в период после 1993 г., — всё лишь с обратным знаком. Нет стратегического «партнёрства»: в 2000 г. в Кремле вычеркнули это слово из пересмотренной доктрины национальной безопасности{202}. Вместо этого мы имеем сейчас наихудшие отношения с момента окончания «холодной войны» в конце 80-х гг. Нет интеграции России в западный мир — напротив, как видится многим в Москве, НАТО создаёт новую разновидность «железного занавеса», а Соединённые Штаты, вовлекая всё новые страны, ведут дело к военной, дипломатической и экономической изоляции России. Настоящих же союзников надо теперь искать на Востоке.

Хуже того: понизился уровень международной безопасности, как мы увидим, намного выше стала ядерная угроза. Политика США и экономический коллапс в России спровоцировали Москву для защиты своей национальной безопасности более, чем когда-либо полагаться на ядерные арсеналы, которые охраняются менее надежно, чем прежде. В 2000 г. правительство Путина даже расширило перечень обстоятельств, при которых оно прибегнет к ядерному оружию{203}.

Между тем у Вашингтона сейчас меньше реального влияния и потому меньше возможностей для подлинного сотрудничества с Москвой по ключевым вопросам безопасности, чем во время некоторых, характеризовавшихся разрядкой фаз холодной войны. (В июне 1999 г. в приштинском аэропорту солдаты России и НАТО были ближе, чем когда-либо, к тому, чтобы открыть друг по другу стрельбу, — ближе к «Третьей мировой войне», как выразился один английский офицер){204}. Любые развёрнутые соглашения об ограничении ядерных и иных вооружений блокируются теперь уверенностью Москвы в том, что Вашингтон вскоре в одностороннем порядке аннулирует Договор об ограничении систем противоракетной обороны 1972 г. и развернёт запрещенные этим договором системы.