Василий Субботин - Прощание с миром

• Название: Прощание с миром
• Автор: Василий Субботин
• Издательство: Современник
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1989

В книгу вошли две новые повести Василия Субботина "В другой стране", действие которой происходит в небольшом немецком городке летом сорок пятого года, и "Прощание с миром" - о крестьянском мальчике, детство которого пришлось на трудные предвоенные годы. Включены также тематически близкие к этой повести рассказы из прежних книг писателя и, "Из книги "Расстояние до войны"". РАССКАЗЫ 1 Первая книга 2 Далёкие земли 3 Город 4 Дети 5 Четыре рассказа 6 Рассказы из прошлогоИЗ КНИГИ "РАССТОЯНИЕ ДО ВОЙНЫ" - военные действия, и снова пишут военные корреспондентыПОВЕСТИ 1 В другой стране 2 Прощание с миром

---

пальцем вверх показала:

— Что это?

Показывает она на невысокое крепкое дерево, с круглой, почти шаровидной кроной. Листья очень большие. Верней, это и не листья даже, а огромные зеленые лопухи. А всего удивительнее плод — белые сверкающие стаканчики; маленькая такая пенящаяся чашечка в зелени лопухов.

— Это,— отвечаю я ей,— сливочное мороженое.

Она так удивилась, взглянула, не зная, как понимать то, что я ей говорю. «Разве может быть?»

Я говорю тогда: это самое лучшее сливочное мороженое, какое может быть. Всегда растет так. Если его сейчас сорвать, оно холодное-холодное. Какая бы жара ни была, оно всегда холодное...

— А достать нельзя?— она спрашивает.

— Нет, достать нельзя,— говорю.— Ругать будут.

Мы так прошли еще немного.

— А это,— показываю на куст с маленькими черными и синими ягодами,— это чернильная ягода. Из которой чернила делают...

Она опять смущенно на меня посмотрела, опять не зная, как верить мне.

— Да, да,— говорю я,— это из нее как раз, из этого дерева, чернила делаются, которыми вы пишете...

Кивнула головой. Потрогала одну ягоду. И правда, чернильные, пальчик весь запачкала.

Возил я ее, возил. Все ей было интересно...

— Где я — в Ялте или Алупке?—спрашивала она иногда меня.

Наконец мы пришли в Воронцовский парк. Парк, как известно, огромный, старинный. Очень тенистый. Сквозь него даже крымское солнце не проникает. Всегда в нем держится на земле тень под деревьями.

Опять спрашивает моя девочка:

— Что за дерево такое?

И показывает на дерево, неровное, с коричневой потрескавшейся корой.

А дерево и впрямь любопытное. Оно такое, как стрела. Внизу оно толстое, массивное, а вверх идет клином...

— Это,— говорю,— мамонтово дерево. Разве ты никогда не слышала?

Она опять удивилась: «Как так?» Ни капельки мне не верит.

А это такая ель... И похожа на ель, только громадные. Ни много раз больше. Дерево как дерево, да не совсем обыкновенное. Непонятное в нем есть что-то: оно и хвойное и лиственное. И не то и не другое. Какие-то зубчики, голубоватые и странные. Как у какой-нибудь древней рыбы.

— Эти деревья,— говорю я самоуверенно,— жили еще тогда, когда человека на земле не было, а бродили динозавры и бронтозавры, ящеры всякие... И росли такие вот деревья. Триста метров высоты... Те животные давно уже вымерли, а деревья остались. Одно только это дерево осталось. Реликт называется...

Долго я еще ей так сочинял...

У него, говорю, и хвоя не такая, как у всех. Это на вид только как будто хвоя, а в действительности это чешуйки такие...

Много мы в тот день ездили и много интересного видели.

Конечно, что касается сливочного мороженого и этих кустиков, из которых чернила делают, я это придумал. А все, что про голубой реликт, все правда.

Мы привезли домой шишку этой необыкновенной ели.

ГРИБЫ-ЯГОДЫ

После обеда отравились мы с девочкой нашей, с Валенькой, в лес. Идет моя Валенька и в руках корзину несет, обеими руками ее держит.

Пахнет лесом, летом. У дороги брусники гладкие листки. Цветы. Солнце.

А в лес вошли — сосной и земляникой пахнет, смолой разогретой. Чайным листом...

Одуряющие запахи!

Лиловая морошка зреет, и белки по соснам прыгают.

Скоро нам и грибы стали встречаться. Сначала подорожник попался, твердый такой, что ногой нельзя раздавить. Потом — бычок и несколько синявок. А Валенька идет озобоченная. Ей ничего не попадает. Тащит она свою корзину, а корзина больше Валеньки.

Идет-идет и назад оглянется. Тащит она свою громоздкую корзину и ягодки собирает. А ягодки в это время известно какие

— земляника. И опять смотрю, нет-нет да и оглянется назад. Сорвет земляничку и оглянется.

— Что ты?— спрашиваю.

— Медведя боюсь...

— Здесь медведей нет,— говорю.

Не верит.

Стал я говорить, как это глупо — медведей бояться. Ну что он, медведь, может сделать! Медведей в этих местах давно и нет. Если бы даже медведь нас увидел, он бы первый от нас убежал. Зачем ему Валенька? Он малиной питается. И очень любит муравьев. Сунет лапу в муравьиную кучу и облизывает.

Конечно, в прежние времена и медведей было больше. И лесу. Когда жив был мой дед и сам я еще без штанов бегал, этот самый лес прямо к дому подступал. Боялись далеко отходить от избы. Тут липняк был густой. Сколько раз было — отойдет человек на несколько шагов от дома своего, а обратно дорогу отыскать не может.

Девочка однажды одна потерялась. Выйти не могла. Заигралась она, мы вокруг избы в прятки играли. Отбежала и не вернулась. На другой год уж нашли. Под хворостом...

Топтыгин всегда так делает. Хворостом завалит тебя и уйдет.

Мне так всегда говорили: «Смотри, медведь задерет...»

Но я этого ничего Валеньке не рассказываю. А то домой запросится.

Грибов, как нарочно, все больше попадаться стало. У меня уже корзина полная — красный подосиновик, несколько маслят, рыжики, валуи. Потом и белый пошел. Только Валя моя никак ничего найти не может. Она все больше корзину таскала. Ее увлекла земляника.

Гриб ведь надо искать. Грибы — прячутся. Гриб, моя милая, это не ягоды. Гриб — всегда находка. Найти гриб — всегда событие... Гриб надо высмотреть. В самом деле: идешь, идешь, и вдруг — белый гриб! На поляне, на виду... Он всегда на виду, когда его найдёшь. А вроде бы ты только прошел. И ничего не было.

Всегда это так неожиданно, врасплох.

Это как игра какая. Прошел — его не было, а вернулся — он появился.

Поляна за поляной, каждое дерево обходишь. Ничего. И вдруг — еще одно дерево обошел, а они тут и есть. Прямо перед тобой.

Гриб, говорят, будто бы за семь минут вырастает. Надувается, надувается, и раз — вырос.

Будто вспыхивает...

Валя уставать уже начала. Идет, нога за ногу заплетает, за пенечки запинается. Да и солнце припекает.

А тут как раз место чистое, выкошенная полянка попалась. И Валя что-то мне из-за березки кричит, голос подаст. Гриб, оказывается, нашла. «Что такое я нашла?»

А это обабок у нее в руке. Так подберезовики у нас называют. Грибок мягкий, на высокой длинной ножке. Стоит, шляпочку надвинув.

— Хороший?— спрашивает девочка.

— Хороший,— говорю.— Клади в корзину.

Очень она обрадовалась. Еще бы — сама гриб нашла. Слышу, уже даже поет за березами. Идет и весело приговаривает:

Гриб обабок — корень набок!

Скачет оно па одной ножке, рада, что сочинила.

После этого у нее и пошло. Раньше ничего не видела, а тут открылось ей, стала находить один гриб за другим...

С грибами всегда так: ходишь, ходишь — ничего не находишь. А только один гриб нашел — тут тебе они и начнут попадаться.

Приободрилась Валенька. Про ягоду забыла. Ходит и в корзину мою заглядывает, смотрит, сколько грибов там — хочется ей меня обогнать. И домой не просится, и комары ее не кусают. Тишина такая кругом. Солнышко.

Совсем, гляжу, осмелела. Наклоняется за земляничинкой, размахивает корзинкой и задорно так с вызовом поет:

У медведя на бору Г рибы-ягоды беру...

Поет-поет, а оглядывается. Ведь медведи и вправду людей задирают.

ВЫМОРОЗОК

Всю зиму он так по этой тропе и ходил, от дому до кирпичных красных ворот. Точнее было бы сказать, что его водили, потому что сзади шла нянька.

Яуж думал, что это его наказывают...

Помню, как я удивился, в самый первый раз встретив его на улице,— зима в тот год была довольно суровой. Яедва успел сойти с поезда, только- только приехал. Яуже не шел, а бежал, спрятав нос в воротник старой собачьей дохи. От холода у меня даже коленки сводило. Тут-то я и заметил его у себя на тропе, под ногами. И тотчас уступил ему дорогу.

Маленький, краснолицый, похожий на бодливого бычка, он сердито прошел мимо меня. Прошел так, что даже брови сдвинул.

Нос у него был пуговкой.

На другой же день я спросил у няньки — она стояла на крыльце и, как видно, очень мерзла,— спросил, что происходит, за что его держат на улице? Оказывается, так и надо, нужно, чтобы он так вот ходил... Дома он часто болеет. И вот его отправили из Москвы сюда, в эту деревню.

Каждый день я теперь сталкивался с ним на нашей тропе.

В самую лютую стужу, когда мы сидели по домам, не смея даже высунуться за дверь, он по протоптанной, узкой, утонувшей в снегу тропинке, большелобый, толстенький, подвязанный красным кушачком, закутанный в стеганую поддевку, расхаживал преспокойно со своей лопаточкой.

Кажется, на морозе положено было его держать часов десять.

Он так привык быть на холоде, что дома, в комнате, он жить уже не мог. Как только с ним приходили в дом и он оказывался в тепле — он начинал плакать. Оттаивал и начинал плакать.