Лев Куббель - Страна золота - века, культуры, государства

• Название: Страна золота - века, культуры, государства
• Автор: Лев Куббель
• Жанр: История

---

Среди прочих достоинств жителей Мали Ибн Баттуту больше всего восхитили их благочестие, их усердие в отправлении обрядов и исполнении предписаний ислама. Собственно говоря, первыми сообщениями об исламе у мандингов мы обязаны еще ал-Бекри. По его рассказу, обращение правителя раннего Мали в ислам происходило следующим образом: «Их царь известен под прозванием „ал-муслимани". Называется он так потому только, что его страна год от года страдала от голода. Жители просили о дожде, принося в жертву коров, так что почти перевели их, но неурожаи и несчастья только множились.

У царя жил гость-мусульманин, читавший Коран и знавший сунну[21]. Царь ему пожаловался на их несчастья, а тот ему ответствовал: „Царь, если бы ты уверовал в Аллаха всевышнего... признал бы книгу Аллаха и твердо усвоил бы все предписания ислама, то я просил бы Аллаха утешить тебя и разрешить твои затруднения, чтобы на народ твоей страны снизошла милость его и чтобы завидовали тебе враждебные тебе и удаленные от тебя". Он непрестанно это говорил, пока царь не принял ислам и не очистил свои помыслы».

Эти события происходили, по-видимому, в первой половине XI в., и, таким образом, ислам мог ко времени Ибн Баттуты быть хорошо известен и достаточно распространен в Мали.

Но одновременно Ибн Баттуте многое и не нравилось. Очень осудил он ту свободу, которой пользовались африканские женщины, и еще того пуще — обряды, которые пришлось ему увидеть во время формально мусульманских празднеств при дворе мансы. Относительно этих обрядов Ибн Баттута, имевший некоторые основания считать себя не просто правоверным, но и достаточно образованным мусульманином — как-никак во время путешествия по Индостану ему пришлось одно время исполнять в Гуджерате функции судьи, кадия, — ограничился несколько пренебрежительным недоумением. Он назвал их «смешными обстоятельствами». Но так ли это было на самом деле?

Действительно, многое в рассказах марокканского путешественника как будто создает впечатление, что Мали в правление мансы Сулеймана было такой же мусульманской страной, как, скажем, Марокко или Египет. Ибн Баттута много говорит о пятничных молитвах, называет имена многочисленных мусульманских законоведов и проповедников. Он, например, с большим уважением отзывается о некоем кадии Абдаррахмане — черном африканце по происхождению, человеке, по его словам, весьма достойном и преисполненном добрых качеств. Манса Сулейман устроил поминальный пир по меринидскому султану Марокко Абу-л-Хасану, и на этом пиру был целиком прочтен Коран.

Но как только дело доходит до описания церемониала торжеств или до рассказа о жене-соправительнице мансы, сразу же оказывается, что распространен ислам был вовсе не так широко, да и в самом исламе, каким был он при малийском дворе, немало оказывалось такого, что в сознании Ибн Баттуты никак не вязалось с представлениями о том, каким должен быть «истинный» ислам.

Объяснение этого несоответствия заключалось в том, что Ибн Баттута имел в Мали дело с очень ограниченным (в социальном смысле) кругом людей, хотя количественно он мог быть и действительно был довольно широк. Путешественник встречался главным образом или даже почти исключительно с верхушкой малийского общества — сановниками двора мансы, его наместниками в провинциях, крупными купцами, мусульманскими богословами и законоведами. А с основной массой населения великой державы Кейта, с ее простыми людьми он в общем-то и не сталкивался. А между тем как раз это население и служило фоном для нарисованной Ибн Баттутой картины процветания мусульманства в Мали. Причем этот фон имел с картиной довольно мало общего...

«...И что мне из них не понравилось»: ислам в Мали

Даже несколько сот лет спустя после пребывания Ибн Баттуты в Западном Судане население того района, где некогда располагалась столица великой державы Кейта — Ниани, оставалось при своих прежних верованиях и в ислам обратилось не ранее рубежа XVIII и XIX вв. По выражению уже упоминавшегося французского ученого Шарля Монтея, посвятившего всю жизнь изучению истории и культуры народов, живущих на территории, которую некогда занимало средневековое Мали, это произошло потому, что «мусульманская организация в Мали не превышала своим размером двора мансы».

Упоминавшееся в рассказе ал-Бекри обращение в ислам правителя Мали обычно принято, как уже говорилось, относить к первой половине XI в. Но последующая устная традиция мандингов не содержит никаких следов исламизации правителей Мандинга: их имена — немусульманские, зато тесно связаны с таким доисламским по происхождению общественным институтом, как охотничьи союзы, издавна существовавшие у мандингов. В большинстве вариантов исторического предания не связывается с исламом и Сундьята; вообще характерно, что мусульманское имя, параллельное традиционному мандингскому, в историческом труде Ибн Халдуна появляется лишь у третьего преемника Сундьяты, через 20—25 лет после смерти последнего.

Правда, в записи известного африканского историка Нианя (она, кстати, уже в 1963 г. опубликована была в русском переводе) присутствует специальный раздел, так и названный «Сундьята, великий мусульманский государь». Но более чем очевидно, что здесь перед нами случай последующего редактирования предания в соответствии с «требованиями момента». Ведь к середине нашего века малинке, создатели и хранители эпоса о Сундьяте, в значительной своей части стали мусульманами.

И все же, как сообщает нам Ибн Халдун, хадж, паломничество в Мекку, совершил уже непосредственный преемник основателя великой Малийской державы, его сын манса Уле. В дальнейшем хаджи правителей Мали стали делом если и не заурядным (знаменитый хадж Мусы I, о котором столько говорилось, уж никак нельзя обозначить этим словом), то, во всяком случае, достаточно обычным, в котором сочетались религиозные и политические мотивы.

Но и столетие спустя после хаджа Уле даже при дворе мансы Сулеймана сохранялись многочисленные следы старых доисламских верований и обычаев. В этом нет ничего удивительного. Манса был фигурой одновременно и политической, и религиозной: ведь он выступал перед управляемыми прежде всего в качестве хранителя святынь предков. Если же традиционное доисламское по своим верованиям общество в какой-то своей части становилось мусульманским, то именно авторитет мансы-мусульманина был главным гарантом мирного сосуществования и сотрудничества мусульман и немусульман в рамках общины. А общиной этой могла быть и деревенская дугу, и вся великая держава Кейта. И так происходило не только в Мали: двумя веками позднее, в Сонгайской державе XVI в., которую исламизация затронула намного сильнее Мали, мы снова встретимся с этим обстоятельством, только государь там будет носить титул аския, а не манса.

Что же касается двора мансы Сулеймана, то только задолго до ислама, в условиях, когда еще сильны были пережитки родового строя, могла появиться фигура жены-соправительницы, совершенно немыслимая в «обычном» мусульманском государстве. Предание упорно сохраняет древние охотничьи прозвания царей, восходящие в конечном счете тоже к верованиям родового общества. Танцы, которые Ибн Баттута видел и которые он посчитал смешными. — это танцы масок мужских, или тайных, союзов. А такие союзы (их задачей была подготовка молодежи к исполнению обязанностей взрослых членов общества) тоже сложились внутри родового общества за много веков до того, как появился в Судане ислам. Европейские авторы начала XVI в. рассказывают о сохранении древних трудовых обрядов — и обряды эти тоже восходили еще к той эпохе, когда глава большой семьи или земледельческой общины участвовал в коллективном труде.

Все это сохранялось при дворе мансы, где и сам правитель, и его ближайшее окружение уже считались мусульманами. А вдали от столицы и от больших торговых городов крестьяне продолжали верить в тех же самых духов, которым поклонялись их предки за много столетий до появления в Западном Судане первых мусульман, и в самих этих предков. И главными представителями новой религии — ислама — были для этих крестьян не законоведы и богословы, а все те же купцы-вангара, приходившие обменивать соль на зерно или шкуры животных, добытых на охоте, на слоновую кость, а в местностях, прилегающих к золотым россыпям, — на золото, да при случае прихватить и рабов.

Конечно, и эти торговые экспедиции не проходили бесследно — отдельные люди могли принимать новую религию и объявлять себя мусульманами. Но, во-первых, делалось это очень медленно и ни о каком массовом обращении жителей Мали и подчиненных им областей в ислам ко времени Ибн Баттуты не было и речи. А во-вторых, даже если какой-нибудь земледелец-малинке или сонинке и объявлял себя мусульманином, то его ислам непременно оказывался "разбавлен" огромным количеством верований и обрядов, обычаев и суеверий, уходивших своими корнями в очень и очень отдаленные доисламские времена.