Марк Криницкий - Три романа о любви

• Название: Три романа о любви
• Автор: Марк Криницкий
• Издательство: «ГЕЛЕОС»
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-8189-0264-1

Творчество известного русского писателя Марка Криницкого (1874–1952), одного из лучших мастеров Серебряного века, посвящено исследованию таинственной женской души.

«Маскарад чувства» — рассказ о наивной «хитрости» женщин, столкнувшихся с обманом в любви, с ревностью и запретной страстью. Как иначе скрыть свою тайну, если не за вуалью легкой улыбки. Случайные связи, тайные свидания — горькое забытье в сумраке роковых страстей.

Любовная страсть нередко завязывает невообразимые, огненные и смертельные узы. Что заставляет мужчину предпочесть одну женщину другой? Что вынуждает женщину искать наслаждение в лесбийской любви? Ответы на эти сакраментальные вопросы — в романе «Случайная женщина».

«Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет он женщины как самой опасной игрушки», — писал Фридрих Ницше. Может ли быть уверена женщина, что после страстного свидания она не станет игрушкой в руках любовника? Кем они приходятся друг другу: властителями, рабами, палачами, жертвами? Роман «Женщина в лиловом» отвечает на эти вечные для всех вопросы.

Комментарии и научное редактирование текста романа «Женщина в лиловом» Михайловой М.В.

Агентство CIP РГБ

---

Она сложила шалашом ладони, сделала круглые глаза, подвела сжатые губы к носу и присела.

— Вот был бы комуфлет! Иди в спальню мужа. Я сейчас выпущу моего пленника. Да что у тебя, что? Что ты так чудно стоишь?

Лида продолжала в смущении смотреть на нее. Ей бы хотелось уйти, но она была уже не в силах.

— Можно мне присесть на стул? — попросила она, чувствуя, что слабеет.

Ей было гадко идти дальше передней. Противный запах резкого одеколона и папирос душил ее.

— Что-нибудь с тобой? — спросила Клавдия, нагибаясь и делая такое лицо, какое делают детям.

Лида сдвинула молча брови.

— Но в чем же дело?

От нее самой противно пахло папиросами.

— Извини, душка, меня за беспорядок в туалете.

Она перестегнула верхнюю кнопку.

— Так, не надо расспросов, — попросила Лида.

— Вот оно что! Но послушай, милка, зачем так трагично? Слушай, я проведу тебя в кабинет мужа, да? Ты посидишь там немного? Я только провожу моего гостя; милая моя, прежде всего не нужно отчаиваться!

Это она сказала с таким трагическим пафосом, что Лида в другое время, наверное, расхохоталась бы. Она повлекла ее коридорчиком в кабинет Сергея Павловича.

— Итак, я сейчас к твоим услугам. Могу с тобой плакать хоть целую ночь. Но, по правде, детка, ты сегодня сильно невовремя. Тише, тише! Пожалуйста, сиди. Если дружба, то дружба.

Она замахала на Лиду выхоленными, розовыми руками в браслетах и убежала вприпрыжку.

В ее низкорослой, слишком быстро располневшей фигурке было что-то, несмотря на всю ее внутреннюю незлобивость и доброту, невыносимо отталкивающее.

Лида решила досидеть тут, не двигаясь с места, до света.

Только бы кончилась эта гадкая ночь с ее невольными мерзкими приключениями.

Зажав уши пальцами, чтобы не слышать звуков, доносящихся из передней через коридор, где были слышны голоса, она повалилась лицом на сиденье дивана и замерла.

XVI

— Ну вот и я, — сказала Клавдия.

Лида не знала, как с ней говорить. Лицо у Клавдии было потухшее. Она вяло забралась на диван с другого конца и подобрала ноги.

— Расскажи, что у тебя.

Она зевнула. Лида молчала, с невольным любопытством разглядывая ее.

— Осуждаешь?

Закинув руки за голову, она потянулась, точно усталая, наигравшаяся кошка. Грудь ее противно выпятилась. Она была без корсета. Когда она подпрятывала под себя ногу, Лида заметила, что туфли у нее были надеты прямо на голую ногу.

Она покраснела до слез и отвернулась.

Клавдия вскочила с дивана, нашарила на письменном столе папиросы и спички и, прихрамывая, вернулась на диван.

— Хочешь? — спросила она, протягивая папиросу Лиде.

Это напомнило ей гимназические годы. В сущности, ведь Клавдия всегда была такой. Этого можно было ожидать.

— Но однако же, что с тобой? — сказала она, закурив и выпуская густые струйки сизого дыма через нос. — Господи, до чего ты меня напугала.

— Но почему? Ведь вы с мужем дали друг другу полную свободу?

Лиде было приятно поймать подругу на противоречии. Когда сходились, они всегда спорили.

— Как сказать; ты, моя дорогая, многого не понимаешь. Все-таки дом. Представь, если бы Сергей привел сюда с собой какую-нибудь. Я бы первая вцепилась ей в волосы.

— Это глупо, — сказала Лида с раздражением: — Раз свобода, то свобода. Не все ли равно: изменяет тебе твой муж в доме или за стенами дома.

— Ну да, потому что ты девушка и многого не понимаешь, а объяснить тебе трудно. Прежде всего, это противно. И потом… все-таки дом — такое место… знаешь, нейтральное. Дом только для нас двоих.

— Тогда ты не любишь мужа, — сказала Лида с раздражением, думая о своем. — Разгадка очень проста.

— Сережку? Нет, я его люблю. Только он очень глуп. Ты знаешь, он сейчас влюблен в эту еврейку из цирка и (только прошу между нами) уехал за нею в Одессу. Я убеждена, что она смеется над ним. Такая дрянь. Разве эти дряни могут любить? Она только его обирает.

Губы у нее брезгливо опустились в уголках, и в глазах был сухой блеск.

— Все-таки ревнуешь, — сказала Лида, волнуясь. — Все это страшная ложь… вся эта ваша хваленая свобода. Это, по-моему, один разврат.

Клавдия захохотала. Ломая пальцы, чтобы заглушить внутреннюю боль, Лида продолжала говорить. Ей хотелось самой себе доказать собственную правоту.

— Если любишь, то нельзя уступить того человека другой… даже отчасти…

Клавдия оставила папиросу и внимательно, с ироническим любопытством поглядела на Лидию.

— Значит, харьковские счета еще не ликвидированы?

— Я порвала с Иваном.

— Вот как.

В лице Клавдии изобразилась скука. Ее любопытство было уже удовлетворено.

— Ах, эти девические романы, слезы, — сказала она, устало привалившись к спинке дивана, — и, наверное, кругом виновата ты сама.

Она опять зевнула.

— Pardon. Все, милая, гораздо проще.

На слове «гораздо» она сделала ударение.

— Но однако, моя прелесть, надо и спать. Я готова сидеть с тобою хоть до утра, но ведь ты мне все равно не скажешь ни слова. Из тебя надо все клещами вытаскивать, а это скучно. Ты, полагаю, переночуешь у меня?

— Можно мне посидеть тут? Когда станет светло, я потихоньку уйду.

— Ты бы лучше прилегла у меня на кушетке.

— Можно мне здесь? — попросила Лида.

Ей было гадко идти в спальню Клавдии. Там, вероятно, все еще пахнет этими крепкими духами.

— Но почему?

Клавдия сделала круглые глаза и распустила прическу.

— Ты меня не стеснишь.

Вдруг она подсела близко к Лидии и обняла ее.

— Лидуська, что с тобой? Ты нехороша. Он «изменил» тебе? Ухаживает за другой?

Лида отрицательно покачала головой и старалась сидеть прямо и неподвижно, чтобы меньше касаться Клавдии. Но та продолжала обнимать ее и тереться щекой, точно кошка.

— Лидуська, я счастлива.

Она подняла обе руки кверху и потянулась.

— Лидуська, поверь мне, что счастье в том, чтобы много, сильно и легкомысленно любить. Я это поняла теперь. И, знаешь, именно за это люблю я Сергея. Любить надо без предрассудков, и он знает это. Он — шалопай, но ведь и я не лучше его. Мы — два сапога пара. Пусть нас осуждают со стороны, но зато мы берем от жизни все. Боже, как я счастлива!

Она в разнеженной позе повалилась на диван.

— Знаешь, кто «он»?

Лиде хотелось ей крикнуть, чтобы она ушла или замолчала.

— По-моему, — продолжала Клавдия, подняв лицо и противно наморщив лоб, — если хочешь знать, только еще военные у нас немного джентльмены. Ах, это очень важно в любви.

Лида не выдержала и разрыдалась. Она старалась оторвать от себя руки Клавдии.

— Уйди! Не надо! Оставь меня одну.

С ужасом она почувствовала, что с ней сейчас случится истерика.

Через мгновенье она билась на диване, царапая ногтями плюш и чувствуя только один беспредельный черный ужас отчаяния.

— Ничего, ты не бойся, — шептала над ее ухом Клавдия. — Ты не сдерживайся. Это лучше. Все вздор. Я знаю по личному опыту.

Собравшись с силами, она крикнула ей:

— Уйди! Я ненавижу, презираю тебя. Вы все мне гадки.

На мгновенье она увидала бледное, искаженное обидой лицо Клавдии. И потом надолго наступила тишина. Клавдия вышла и больше ее не тревожила.

До рассвета она лежала и плакала долгими, мучительными слезами в кабинете Сергея Павловича.

Что-то медленно и прочно выходило из ее души. Что? Она еще не знала сама, но откуда-то приходило это совершенно новое, хотя и тяжелое, спокойствие.

Она решила остальную часть утра просидеть на бульваре и потом пойти домой. Ей хотелось загладить свою вчерашнюю вину перед отцом. Это — первое и главное.

А дальше? Она еще не знала и даже немного боялась думать о том, что будет дальше.

XVII

— Я не пущу тебя без кофе, — сказала Клавдия, выбежав в одной рубашке из двери спальни. — Вот глупости! Я вовсе не в обиде на тебя. Ну, мало ли что…

Она сладко потянулась. Лицо у нее было желтое, опухшее. Но заспанные глаза мило улыбались. Она была добрая, незлобливая. Самое противное в ней была ее удивительная неразборчивость в наслаждениях жизни. Но ведь такой она была всегда.

Сейчас она казалась Лиде скорее жалкою. Она торопливо одевалась, кричала на прислугу.

— Нет, я тебя ни за что не отпущу… Ах, жаль, что ты все-таки девушка. Мы с тобой столковались бы по многим вопросам. И, кроме того, ты мне все-таки расскажешь, что у тебя. Вчера я была утомлена. Мне хотелось спать. Я была не права перед тобой. Кому же, как не мне, ты должна все рассказать? О, ты знаешь, как я изучила мужчин.

Она сделала неопределенный жест ногой.

— Черт возьми. Все они на один покрой. Они себялюбцы, деспоты. Их надо держать в руках.