Михаил Пыляев - Стародавние старчики, пустосвяты и юродцы

• Название: Стародавние старчики, пустосвяты и юродцы
• Автор: Михаил Пыляев
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26293-9

«В самом начале появления юродивых уже являлись люди, которые для своих корыстных целей пользовались легковерием народа. Иоанн Грозный во втором послании к собору жалуется, что «лживые пророки, мужики и женки, и девки, и старые бабы бегают из села в село, нагие и босые, с распущенными волосами, трясутся и бьются, и кричат, св. Анастасия и св. Пятница велят им» и проч. …»

---

Вскоре он успел сколотить этими делами капиталец, купил на реке Пахре домик, в котором и основал свой приют.

У купчихи Замоскворечья и на Самотеке Иван Степанович пользовался каким-то особенным расположением; приход его в дом считался особенною благодатью. Придет Иван Степанович невесел – и все думают, что быть беде. Захворай кто-нибудь после его посещения – хотя бы через год – и все говорят: «Иван-то Степанович был невесел, вот и захворала Акулина Михайловна!». Умри кто-нибудь через полгода: «Вот, – скажут, – Иван Степанович-то все хмурился, вот оно к чему!» – и т. д.

Иван Степанович очень любил читать поучения, и все они клонились к тому, чтобы вызвать поболее пожертвований от благодушной слепоты.

Под конец жизни у Ивана Степановича был свой скотный двор, откуда он и посылал своим благодетелям мясную дичину, молоко, творог, сметану и яйца.

У этого Ивана Степановича был и ученик, некто Ксенофонт Пехорский, ходивший босиком с большою палкой в руках, с непокрытой головой, постящийся и будто бы болящий мужик.

Явился он в Москву в 1848 году, во время холерного времени: в такое время чернь особенно падка на этих фокусников. Начал он юродствовать следующим образом: ел он мало, по ночам читал книги, в речи вставлял тексты из Священного Писания, чаю пил мало, да и то не иначе, как с деревянным маслицем из лампадки, смотрел вниз, вздыхал громко, с горничными не заигрывал, вообще вел себя смирно.

Раза три в год ходил он на богомолье, собрав предварительно хорошие деньги на монастыри. Промыкав так несколько лет, он решился пересчитать свой капиталец и, найдя не одну тысчонку, в одно прекрасное утро скинул с себя шутовской костюм и сделался прасолом, женился и стал поживать припеваючи, под хмельком рассказывая о своих похождениях а la Казанова между московскими купчихами и другими барынями, величая их разными сдобными именами.

Среди других московских пустосвятов-юродивых личность Данилушки Коломенского облекается ореолом какой-то псевдосвятости. Масса неправдоподобных рассказов о его прозорливости, чудесах и т. д. возбуждала некогда в среде московского купечества и мещанства особенное к нему сочувствие и любопытство. Он был одно время центром, к которому приплеталось все чудесное и таинственное, хотя бы оно и не принадлежало ему.

Родом Данилушка был из села Лыкова, Московской губернии, Коломенского уезда. Отец его был крестьянин, богатый закоренелый раскольник, и имел у себя в дому молельню; мать его считалась большою начетчицею старых духовных книг. Данилушка не был любимцем родителей и рос одиноко, даже играть со сверстниками ходил в другое село, верст за десять.

В детстве Данилушка считался лучшим игроком в бабки и, несмотря на то что был очень близорук, наигрывал их в неделю на хорошую сумму, которую и отдавал на церковь церковному старосте. Последний любил Данилушку за сиротливость, кормил, поил, оставлял нередко у себя ночевать и приучал его к церкви, заставлял его петь на клиросе по слуху и торговать свечами. Отец Данилушки сердился на старосту и жаловался на него своему барину. Барин, когда узнал, что Данилушка – мальчик смирный и добрый, взял его к себе в дом, сделал казачком, стал одевать и хотел даже учить его грамоте; но Данилушке вскоре надоело все это, и он в одно утро снял с себя одежду и сапоги и принес барину, сказав, что ходить в этом не может, потому что все падает с него; после этого Данилушка уж никогда больше не носил сапог. В праздники и в будни он постоянно пребывал в церкви, а когда не бывало службы в селе, то бегал за две, за три и за пять верст в соседние села. На дворе еще темно, а Данилушка уже бежит куда-нибудь к заутрене, и как бы рано она ни начиналась, а он уже верно поспеет к началу. Его не останавливал никакой мороз, хотя бы в тридцать градусов. В одной рубашке, по колени в снегу, по оврагам и полям бежит он к заутрене; если, случалось, придет он раньше благовеста, то зайдет к ближайшему крестьянину и там дожидается. Когда он покинул свое село и пришел в город Колом ну, то обыватели приняли его как настоящего юродивого.

Там босиком ходил он по улицам, по церквам, ему давали денег – он деньги брал, опускал их за пазуху и вечером относил в свою квартиру к купцу К. Раз в неделю навещал его церковный староста и обирал у него деньги. Данилушка, собирая деньги, любил шутить с купцами. Если купец был толст, то, потрепав его по плечу, говорил: «Эй ты, кошелка», одного он называл «синим», другого – «звонким». Если, смеясь, они говорили ему: «Данила, ноги-то отморозил», – то он отвечал: «Сам отморозил», – и, заложив руки за спину (его обыкновенная походка), продолжал идти далее и напевал про себя: «О всепетая мати» или «Милосердия двери отверзи».

Так, живя несколько лет в Коломне, он успел собрать денег на постройку целой колокольни. Самая же церковь в его селе на его собранные подаяния была расписана внутри и снаружи.

Воспитание Данилушки, совершавшееся в среде благочестивых купцов, шло вперед, и вот он вскоре начал предсказывать. Толковали бабы, что Данилушка три раза предсказывал пожар в Лыкове, а на третий раз сказал, что Лыково сгорит в Великую субботу, и вместе сгорит и его отец, – что и сбылось.

Набегал Данилушка в Москву очень часто, здесь ему жилось в Замоскворечье как нельзя лучше: там он был гость желанный.

Где-то в пригородной слободе, на даче богатого купца, проживал пустосвят Феодор[16] с двумя малолетними сыновьями; ходил он в черном засаленном полукафтанье, с длинными волосами, без шапки и босой во всякое время года. На голове у него был какой-то обруч, обернутый черною сальною тряпицею, с нашитым на ней позументным крестиком, носил он длинную палку с железным на нижнем конце острием, на верхнем же сделан был крест, обшитый шелковыми тряпичками, на которых развешаны были металлические и стеклянные образки.

В таком виде он свободно ходил по улицам, площадям, церквам и монастырям города, громко распевая духовные псалмы. Нередко случалось, что пением своим он нарушал порядок церковной службы и с желавшими воздержать его вступал в громогласный спор.

Обыкновенным местом пребывания его была монастырская галерея, в известные времена года битком набитая богомольцами из сел и деревень. Иногда он громко пел, а иногда молча молился Богу, делая размашистые кресты с сильными ударами по голове, груди и плечам; земные поклоны его сопровождались сильным стуканьем лба о пол. Около него группировались толпы любопытных, богомольцев и наделяли его милостынею, приговаривая: «Помяни за упокой или за здравие такого-то»; Феодор молча брал деньги и громко творил поминовение.

По окончании церковной службы, когда весь народ скоплялся около монастыря, он становился среди монастырской площади, отставлял одну руку с жезлом для целования креста в тряпицах, где, по его словам, зашиты были частицы мощей, а другую протягивал для сбора денег. Каждый богомолец подходил, прикладывался к образам на палке и давал копейку.

Беспрерывный перечень душ, которые он обязывался поминать, надоедал ему, и вот, едва крестьянин или крестьянка откроет рот и успеет вымолвить: «Помяни», – пустосвят прерывал начатую фразу лаконическим возгласом и киваньем головы: «Знаю! знаю, кого!..» Удивленные богомольцы благоговейно крестятся и шепчутся между собой: «Вот уж подлинно-то святая душенька! ты только рот разинешь, а уж он и знает, кого нужно помянуть…» Этот пустосвят прежде долго морочил жителей Воронежа, но какая-то история скверного свойства открыла там глаза ослепленных.

XIII Мандрыга-угадчик. – Дуня Тамбовская. – Агаша. – Марфа-затворница и Маша-пещерница

В 60-х годах в Москве проживал человек неизвестной национальности, по внешности персиянин или еврей сухощавый, небольшого роста, черноволосый, с небольшими черными глазами. Популярность его была значительна, он в короткое время успел нажить домик за Донским монастырем, у ворот которого с утра до вечера стояли экипажи. Мандрыга занимался гаданьем, давал назидательные поучения житейской мудрости, у него в комнате стоял аналой, на котором лежала Священная книга; в праздники происходило служение, которое отправлял сам пустосвят в фантастической одежде; множество его поклонниц ловили каждое сказанное им слово и крестились усиленно.

Дерзость этого пустосвята в одно время дошла до геркулесовых столбов, и он за кощунство был сослан в Соловецкий монастырь, где в начале восьмидесятых годов и умер, находясь на покаянии.

В ряду пустосвятов, подвизавшихся на поприще юродства и блажи, известна была в шестидесятых годах в Москве проживавшая где-то на Таганке Евдокия Тамбовская, женщина лет пятидесяти, сухая, бледная, вечно босая, в черном коленкоровом платье, повязанная черным платком. Она останавливала проходящих на улице со словами: «Миленький братец (или миленькая сестрица), благословите на копеечку!» Если миленький братец или миленькая сестрица подавали просимую копеечку, то подавшего она начинала крестить и целовать, а если ей не давали, то она стращала «жупелом огненным» и всякими геенскими муками; придя же к кому-нибудь в дом, она садилась на пол и рассказывала о разных явлениях и видениях.