Андрей Косёнкин - Юрий Данилович: След

• Название: Юрий Данилович: След
• Автор: Андрей Косёнкин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-015741-Х, 5-271-04989-2

Юрий (Георгий), сын московского князя Даниила Александровича (1281-1325), остался в русской истории как активный продолжатель политики своего отца в деле "собирания земель" вокруг Москвы. Новый роман писателя-историка Андрея Косенкина "След" (так называется этот роман) повествует о жизни и деятельности этого замечательного человека.

---

Даниил соскочил с возка, припадая на битую ногу, пошёл в сторону от пути. За ним, кто спешившись, кто выскочив из жарких возков, кинулись ближние бояре, окольные. Юрий на сей раз оказался рядом с отцом. Шёл шаг в шаг позади.

Наконец Даниил Александрович остановился, подождал, пока стихнут шаги за спиной, и обернулся. Никогда ещё Юрий не видел такого растерянного, такого жалкого, искажённого страхом и злобой отцова лица.

- Ну дак куда пришли-то? Откуль Константин таку прорву собрал? Откуль вызнал? - вроде бы ни на кого и не глядя, но всех доставая колючим взглядом, спросил князь тихо и хрипло.

- Так ведь Василий с боярами встречь отцу побежал, - пожал плечами Фёдор Бяконт. Неуютно ему было ныне рядом с князем, ведь это он уверял, что никак не поспеет Константин собрать для отпора силу.

- А как теперь твои коломенцы слово не сдержат? - спросил князь.

- Вот тебе моя голова, - вздохнул Бяконт.

- Мне твоя голова без надобы! - неожиданно по-бабьи, визгливо закричал Даниил Александрович. - Ты мне иное жулил!

- Все в воле Божьей…

- А-а-а-а! - досадливо махнул князь и, не глядя в лицо, кивнул Аль-Буге. - Лисьих шапок-то к Константину ветром надуло?

Аль-Буга, и сам не ждавший встретить столь значительное кисло своих соплеменников на стороне противника, участь которого вроде бы была заранее предопределена, сделал надменное, обиженное лицо: мол, не моё это дело, переменчива милость хана и коли сам ты, князь, не угодил хану, так на себя |и пеняй.

- Чего молчишь, татарин, - взъярился Даниил. - Аль не ты говорил, что Константин прогневил Тохну?

Лишь теперь Юрий, да и многие другие из самых ближних бояр, вдруг оказавшиеся свидетелями этого разговора, проникали в смысл задуманного и суть того, что произошло на самом деле.

Измена ли опередила москвичей, хан ли сыграл с ними хитрую, злую шутку, сам ли Константин заранее обезопасился, а дело-то было худо!

Да ведь и не поверишь на глазах у рязанцев, они уж и так, поди, на своём холме от смеха лопаются, глядючи на худую Московскую ратишку, вялым длинным червём растянувшуюся на окском льду Это в Москве да в пустой Коломне, пока рядом не оказалась другая сила, московская рать была рать, а теперь выходило, как глянешь на высокий обрывистый берег, где скопилась рязанская мощь, на ту рать с горы…

Всё это понимали, а потому и угрюмо молчали.

- Не отвороти, батюшка! - вдруг не сказал, а жарко выдохнул Юрий.

Он сам не понял, как его вперёд выперло, только не мог он сдержаться! От одной мысли, что здесь, перед рязанцами, отец может бесславьем покрыть себя, а значит, тень того бесславья падёт и на него, Юрия, тошно стало ему. На Руси худая-то слава долгая!

«Кой Юрий? Это того Данилы сын, что от рязанцев побег?..» О, нет! Как с таким клеймищем дальше-то жить?!

- Не отвороти, батюшка! С нами Бог, верую! - выкрикнул Юрий.

Опять же, сам он не понял, как те слова на язык подвернулись. Впрочем, конечно же, знал Юрий о батюшкином благочестии, потому и помянул Господа в нужный миг. Бог-то ведь безответен. До поры безответен.

Даниил Александрович долго, пристально поглядел на сына. Что увидел - неведомо? Проник ли в мысли его? Но будто ношу тяжкую сбросил.

И впрямь, не ради ли сынов и грядущей славы московской затеял он этот поход? Не у Господа ли путь отмолил? Или не верит он Господу своему?

- Ан как ни будет, Данила Ляксандрыч, поздно нам с пути ворочаться, - неожиданно поддержал Юрия степенный и осторожный тысяцкий Вельяминов. - Война-то для люда московского внове. Люд и так на эту войну не больно-то в охотку поднялся. Так чего боюсь боле: в другой раз к нам беда под ворота придёт - не откликнутся слободы. А здесь, коли уж не победой, так кровью пуще сплотимся.

- Поставь в чело меня, батюшка! Истинно не посрамлю! - воскликнул Юрий, будто бы дело о битве было уже решено.

Даниил Александрович усмешливо поглядел на сына:

- Гляди чело-то не расшиби…

А уж с горы, не больно-то опасаясь московских стрел, скатилась ватажка отборных рязанских срамословников. Задирая зипуны, казали москвичам задницы, кричали всякое непотребство, спрашивали:

- Эй, москвичи, верёвки-то с собой прихватили?

- Которы верёвки-то?

- А которыми мы завтрева вас вязать будем! Ха! Однако короток зимний день.

* * *

А наутро грянула битва. Бились не затейно - лоб в лоб. Рязанцы, видать, были уверены, что легко сомнут москвичей. Чело их войска составляла тысяча изрядных пешцев-копейщиков, они и двинулись первыми. За двойным гребнем ощетинившейся копьями живой стены укрывались лучники, а уж за ними лавой готовы были скатиться на снежное поле рязанские и татарские конные.

Протасий Вельяминов, которому Даниил Александрович отдал волю воеводить, напереди поставил безлошадных слобожан да мужиков из окрестных московских сел.

Вроде бы густы ряды ратников, да нет в них ещё строгого воинского единообразия: кто с длинным копьём, кто с короткой сулицей, кто с топорами на длинных рукоятях, а кто и с рогатиной. Вместо кольчуг толстые, часто простёганные войлочные, а то и суконные тегишеи. Длинные узкие щиты обиты полосами железа. Кто побогаче - в клёпаных шеломах, кто победнее - просто в шапках. Правда, и шапки крест-накрет покрыты нашитыми полосками жести. От прямого удара, конечно, такая шапка голову не убережёт, однако же все лучше, чем простоволосу быть. Кое у кого из-под тегилей[48] торчат долгие подолы посконных рубах.

Глядя на жёсткую, уверенную поступь рязанских копейщиков, плотнее сбиваются москвичи, стягивают рукавицы, затыкают за пояса, поплёвывают в ладони, как перед дракой. Бечь то им некуда. Позади них в кованых кольчугах конные боярские дружины, Юрьева сотня.

Конечно, Даниил Александрович не поставил княжича биться в челе войска. Несподручно княжичу пешим биться. Да и Юрий о том боле не поминал. Протасий Вельяминов, разбив конную дружину на два рукава, поручил Юрию вывести свой рукав в нужный миг. А когда тот миг наступит, мол, лишь ему, Протасию, ведомо.

Эх, кабы не наказ батюшки слушаться боярина Вельяминова, так Юрий сейчас бы гикнул, вырвался ветром из-за спин пешцев да и взрезал бы, разметал на стороны рязанского «ежа»!

Лихо в сердце и знобко! Не терпится Юрию стакнуться в схватке. Не столько зла в сердце много, сколько удали и жажды славы! И жеребец под ним горячий, звенит серебряной обрядыо, кидает с губ жёлтую пену. Одно скверно: дорогая зерцальная броня, шлем княжий с высоким шишаком, которые ещё загодя он на войну заготовил, в Москве остались. Пришлось довольствоваться тем, что боярин Плещеев для него в обоз сунул - пластинчатой кольчугой московской ковки. И то, как ещё догадался старик, что сгодится!

Нет, зерцальная-то броня куда бы более его личила, чай, не раз он её на Москве примеривал! Да ведь вон как несуразисто вышло! Не его война - батюшкина…

А Даниил Александрович, от заутрени благословив войско, не из опаски, а по внезапной сердечной хвори остался в стане. Да и, честно признаться, хоть и Невского он сын, а не его это было дело - полки водить. Сейчас в просторном шатре из бычьих шкур он стоял на коленях перед походной иконой Спасителя, молил о Москве.

Вот уж верно сказывают: загад не бывает богат. Кажется, все продумал, предусмотрел, а не по его загаду складывалось! Однако знал Данила, сколь изменчива бывает судьба, и, пока окончательно не решилось дело, не гасил лампадку надежды в душе и истово бил поклоны:

«Господи, помоги!..»

А на высоком берегу в тот же миг князь Константин Романович столь же истово просил заступы для Рязани все у того же Господа.

И тот, и этот град православный. И здесь, и там колокола одну славу бьют. И здесь, и там одни кресты в небеса возносятся, так к кому же Господь более милостив?

Или нет ему дела до нас, неразумных?

А над заснеженным полем, где вот-вот должны были столкнуться русские с русскими, где вот-вот должна была пролиться и жарко смешаться в братоубийственной рубке единая кровь, будто луна над ночью, висела звонкая и напряжённая, как тетива, тишина.

- А-а-а-а-а-а-а-а!!! - дико разнёсся над полем тысячеголосый крик.

Не снеся невыразимого томительного ожидания, от которого так зыбко и холодно сосёт и ноет где-то «под ложечкой», навстречу гранёным рязанским копьям плотной стеной кинулись московские пешцы. И трёх стрел не успели выпустить лучники.

- А-а-а-а!.. - И захлебнулся крик.

Столкнулись. И каждый стал сам за себя. Потому что хоть ты и в строю на войне, и рядом плечо соседа, ан каждый умирает-то всё равно в одиночку.

* * *

Нечего и говорить, всякая война отвратительна по сути. Потому как суть всякой войны - убийство; кто боле убил, тот и прав. Хотя и принято делить войны на праведные и неправедные. Но подноготная-то войны всегда одинакова: завоевать, покорить, ограбить, отнять и прочее в том же духе, какими бы красивыми словами и высокими целями ни оправдывалась война.