Александр Хьелланн - Гарман и Ворше

• Название: Гарман и Ворше
• Автор: Александр Хьелланн
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Роман
• Год: 1958

Талантливый норвежский писатель и драматург Александр Хьелланн (1849–1906) является ярким представителем реалистического направления в литературе Норвегии. Вслед за Ибсеном, который своей социальной драмой обновил европейский театр, Хьелланн своим социальным романом во многом определил не только лицо норвежской реалистической литературы, но и то ведущее место, которое она занимает среди других западноевропейских литератур второй половины XIX века.

---

Но Дэлфин был чересчур хитер и либо намеренно, либо искренне говорил не то, чего хотелось добиться адъюнкту.

Природа здесь, уверял он, в высшей степени интересна, и притом он очень польщен многими новыми знакомствами, которые приобрел среди местных жителей.

У советника было свое постоянное место в самом начале длинного края стола, по левую руку от консула, который один сидел во главе стола. Он приподнялся и, наклонившись над адъюнктом и Ракел, протянул бокал новому директору школы и сказал:

— Господин кандидат Йонсен! Поскольку вы о нашей природе того же мнения, что и господин Дэлфин, я надеюсь, что вы так же скоро, как и он, уживетесь с местными жителями! Господин директор школы, могу я иметь честь чокнуться с вами?

Консул наблюдал за своим братом с некоторым удивлением: не часто случалось, чтобы советник выказывал расположение к молодым людям, которые появлялись в доме, в особенности же если это были богословы.

— Видишь ли, — шепнул ему дядюшка Рикард. — Этот все-таки не дурак!

Фанни тоже обратила внимание на ту честь, которая оказывалась новому богослову, сидевшему напротив нее. Она остановила на нем свои прекрасные глаза и нашла его интересным. Правда, он не так элегантен, как Дэлфин, и не так красив, как Ворше, но все же она несколько раз бросала взгляд в его сторону.

Ни молодой Ворше, который сидел справа, ни Дэлфин, который сидел слева от нее, уже не занимали ее. Якоб Ворше всегда держал себя, при всей своей почтительности, так, словно он даже и не замечал ее лично; ну, а то, что Дэлфин влюблен и околдован, не имело для нее большого значения: это была неизменная участь всех без исключения поверенных фирмы ее отца, с того времени как она стала взрослой.

Кандидата Йонсена втянули в разговор. Дэлфин по началу отнесся к нему немного свысока, но после нескольких ответов со стороны этого спокойного и серьезного собеседника представитель фирмы отказался от тактики нападения и заговорил дружелюбным тоном.

Однако адъюнкт Олбом не так легко менял свои намерения. Он сердился уже на то, что ему не удалось вызвать на поединок представителя фирмы, и теперь рассчитывал натешиться всласть над новым гостем.

Полупочтительным, полунасмешливым тоном, с каким многие любят обращаться к молодым богословам, он начал нападение на директора школы. Адъюнкт Олбом делал это тем более уверенно, что знал отвращение, какое питали к богословам оба брата Гарман, а что до фру Гарман, сидевшей на противоположном конце стола, то она была совершенно поглощена беседой со своим соседом — пастором Мартенсом.

— Вы, вероятно, рассчитываете на обильную жатву в нашей сильно подверженной религиозным воззрениям среде, господин кандидат Йонсен? — сказал адъюнкт с усмешкой.

— Жатву? — кратко переспросил Йонсен.

— Ну, скажем, «улов»… я не знаю, в каких символических образах вы предпочитаете представлять себе свое призвание, — небрежно возразил адъюнкт.

— Мое призвание, во всяком случае, пока что состоит в том же, в чем состоит и ваше призвание, господин адъюнкт: обучать детей; и я люблю представлять себе свои обязанности ясно и четко, без всяких символических образов! — спокойно ответил молодой богослов, но в голосе его была нотка, которая заставила адъюнкта отказаться от риска нападения.

Фру Фанни и Дэлфин не могли удержаться от улыбки, но фру Олбом заскрежетала зубами: «Так ответить такому человеку, как Олбом!»

Тем временем консул продолжал начатый разговор, расспрашивая Йонсена относительно положения сельской школы. Консул Гарман несколько лет был председателем школьной комиссии. Несмотря на небольшое расстояние от города, Сансгор относился к сельской местности.

Ракел нравились короткие, энергичные ответы ее соседа. Особенно пришлось ей по душе, что новый директор школы с большой решительностью настаивал на некоторых переменах и на увеличении расходов для школы, которые консул находил излишними и слишком дорогими.

Не часто встречала она людей, которые проявляли столько силы характера и любви к делу, как этот молодой богослов. И каждый раз, когда он спокойным, уверенным тоном говорил: «Это можно сделать, значит это будет сделано!» или что-нибудь подобное, она полупрезрительно поглядывала в сторону Дэлфина, который с увлечением показывал фру Фанни какой-то фокус при помощи пробки и двух вилок. Но когда ее взгляд падал на Якоба Ворше, он приобретал иное, вызывающее выражение, которого он, однако, как будто и не замечал, — он был увлечен полушутливой, полудружеской беседой со старой экономкой йомфру Кордсен.

Как только Якоб Ворше стал постоянным гостем в Сансгоре, между ним и старой дамой завязалось нечто вроде дружбы. Йомфру Кордсен была обычно суховата и чрезвычайно сдержанна, но он нашел какой-то путь к ее сердцу, и она доверяла ему больше, чем кому-либо другому.

Адъюнкт был настолько рассержен, что съел один почти всю свеклу, — советник все время любезно подкладывал ему на тарелку. А юный господин Габриель посвятил все свободное от еды время наблюдению за адъюнктом, и каждый раз, когда адъюнкт поглядывал на тот конец стола, где сидел Габриель около йомфру Кордсен, юный наследник фирмы брал стакан и осушал его со спокойным видом совершенно взрослого человека. Он ведь знал, что это бесило адъюнкта.

Мортен, которому досталось место между кандидатом Йонсеном и пастором Мартенсом, забавлялся тем, что наполнял до краев бокалы обоих богословов. В остальном он не очень-то интересовался тем, что происходит во время обеда, — особенно после того, как он устроился так, что у его прибора оказалась одна из бутылок бургундского.

Был тихий, теплый весенний день. Когда подали десерт, косые лучи солнца, проникавшие в открытые окна, добрались до стола. Сперва они заиграли на черных шелках фру Гарман и окружили светловолосую голову пастора Мартенса тоненьким нимбом, затем косые полосы света упали на стулья, на белую скатерть, на высокие графины. Мортен поднял свой стакан и залюбовался его блеском.

— Посмотрите, как хорошо выглядит фрекен Ракел в солнечном освещении, — шепнул Дэлфин, обращаясь к Фанни.

— Ах, да… Вам так кажется? — ответила Фанни.

Через несколько минут она попросила одну из прислуживающих горничных спустить гардины немножко пониже: солнце резало ей глаза!

Теперь разговор на верхнем конце стола стал очень оживленным. Особенно горячо говорили о воспитании юношества. Адъюнкт распространялся на свою излюбленную тему о том, что невозможно преподать юношам настоящие знания, если не будет телесных наказаний; он предрекал, что высшее образование исчезнет, если вовремя не будут поставлены границы современному гуманизму, иными словами — испорченности.

Фру Олбом поддерживала его от всей души, а советник — потому, что это забавляло его. Но консул несколько колебался; он высоко ценил доброе старое время, но считал все же, что телесные наказания можно бы применять и в меньшем объеме, чем это выпало на его долю.

Директор школы подчеркивал важность религиозного воспитания и влияния домашней среды, семьи.

— О да! Семья! Семья! — воскликнула фру Олбом. — Школа и семья должны идти рука об руку!

— Именно! — подхватил адъюнкт. — И если мальчика накажут розгами в школе, он обязательно должен быть также наказан и дома, в семье!

— Но ведь семьи бывают разные, — сказал Йонсен. Он впервые сказал фразу, которую Ракел нашла недостаточно убедительной.

— Ах! Но все равно! — воскликнула фру Олбом, склонила голову набок и посмотрела на потолок. — Движения сердца! Семья! Материнские чувства! О, семья! Семья!

— В конечном счете все дело в том, фру Олбом, какова семья! — внезапно вмешался в разговор Якоб Ворше. Все взоры устремились на него: он выпрямился, лицо его зарумянилось, и глаза светились.

Последовала маленькая пауза; затем консул сказал, с улыбкой поднимая свой бокал:

— Ну, теперь я советую всем быть осторожнее: выступает Якоб Ворше! Я слышал уже два раза речи этого господина и знаю, что когда он выступает, бывает жарко! Но давайте, пожалуй, перенесем поле битвы на веранду: там мы могли бы сражаться, так сказать, «под сенью дерев». Если мои уважаемые гости согласны со мною, — то добро пожаловать!

Все общество поднялось. Советник весь содрогался от еле сдерживаемого смеха и благодарил Ворше, спускаясь с ним по лестнице, за удачное вмешательство в разговор. Якоб Ворше и сам готов был смеяться, и под конец смеяться стали все, кроме Олбома и его супруги: они были оскорблены.

Ракел недоумевала, почему ее отец побоялся, чтобы Ворше заговорил. Она тоже несколько раз слышала, как он принимал участие в споре, и дивилась страстности, которая внезапно проявлялась в нем. Мнения его были, правда, несколько оригинальны, но ведь не должен же он из-за этого скрывать их! Она считала трусостью со стороны Якоба Ворше, что он позволил принудить себя к молчанию.