Александр Хьелланн - Фортуна

• Название: Фортуна
• Автор: Александр Хьелланн
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Роман
• Год: 1958

Талантливый норвежский писатель и драматург Александр Хьелланн (1849–1906) является ярким представителем реалистического направления в литературе Норвегии. Вслед за Ибсеном, который своей социальной драмой обновил европейский театр, Хьелланн своим социальным романом во многом определил не только лицо норвежской реалистической литературы, но и то ведущее место, которое она занимает среди других западноевропейских литератур второй половины XIX века.

---

Особенно доволен им был попечитель о бедных. Обычно всякий новый капеллан начинал с того, что посещал бедных, определяя, кому помогать в первую очередь; дамы-патронессы сопутствовали капеллану с теплым супом, и среди бедняков начиналось такое волнение, что с ними невозможно было справиться.

Но ничего подобного не произошло с капелланом Крусе; первого же обратившегося к нему бедняка он отослал к председателю благотворительного комитета, и ни одной миски супа не было съедено за его здоровье.

Как только Мортен женился, молодые заняли маленькую скромную квартирку неподалеку от дома Йоргена Крусе, чтобы можно было почаще обедать у стариков. Состояние его жены ранее было вложено в виде пая в судоходство и в различные предприятия в ее родном городе Крагере, но Мортен не собирался заниматься торговлей и предпочел держать деньги у себя.

Мадам Крусе нарадоваться не могла, что молодая чета поселилась так близко. Но потом она поняла, что, пожалуй, восторги ее были преждевременны. Ничем не следует слишком восхищаться, потому что это верный путь к разочарованию.

Разочаровалась ли мадам Крусе? О нет! Ничего подобного. Ей стыдно было бы услышать даже намек на это… Но… только многое казалось ей слишком уж странным.

Конечно, Мортен был пастором и потому держался всегда серьезно, с большим достоинством; Фредерика, правда, была очень приветлива и нежна, и это было приятно тем, кому она нравилась, но, по мнению мадам Крусе, она держалась как-то старше своих лет. А юность должнабыть юной!

Было еще одно соображение, удивлявшее мадам Крусе: она заметила, что молодые вели хозяйство с какой-то особенной бережливостью. Их расчетливость совершенно не походила на ту, которой научились старики Крусе в прежние, более трудные годы.

Они тоже в свое время жили скромно, очень скромно; но чтобы так экономить скиллинги на каждом куске мыла, на каждой коробке спичек, как это делали Мортон и Фредерика, — нет уж! Так никогда не стала бы поступать не только мадам Крусе, но и Йорген.

Молодые всегда что-то подсчитывали и пересчитывали и все старались покупать подешевле. Даже яйца покупали самые дешевые и сразу же зарывали в песок, чтобы они подольше сохранилась, и каждый раз мадам Крусе бывало стыдно, когда Мортен говорил:

— Хорошо, что у мамы есть средства покупать вещи по такой дорогой цене, правда, Фредерика?

— Да, ты прав, Мортен! Только для нас, людей со скромными средствами, плохо, что некоторые люди платят слишком дорого, потворствуя повышению цен.

То же происходило и с прислугой. Пока Фредерика не подсказала, мадам Крусе никогда не обращала внимания на то, как бессовестно наживаются служанки, откладывая в свою пользу хотя бы при покупке масла. Фредерика держала только одну служанку, кормила ее бог весть чем, можно даже сказать — ничем, и считала разумным менять служанок как можно чаще.

Все это очень огорчало добрую мадам Крусе. Ей было неприятно сознавать, что, доживя до седых волос, она не научилась бережливости. Она не могла не признать правильность утверждения молодых, что нет большего греха, как попусту расточать дары божии.

Однажды в воскресенье, за обедом, Педер спросил Мортена, видел ли он фабрику.

— Ты не поверишь, как много изменений произошло там с тех пор, как ты уехал в Кристианию.

— Да, много изменений! И крупнейших изменений! — ввернул словечко старый Йорген.

— Раза два я проходил мимо, — отвечал Мортен. — А что, растут ли доходы с нее?

— О, как трава! Спроси отца: он каждый год себе локти кусает, что купил только одну акцию.

— Ну, положим, одной вполне достаточно! — пробормотал Йорген. — Особенно жадничать не стоит!

— Но если это так, как говорит Педер, если предприятие действительно приносит доход, то я не понимаю, почему ты, отец, да и все прочие держатся в стороне. Это вполне солидное предприятие и полезное для нашего города.

— Не хочешь ли ты купить акции, Мортен?

— Я не занимаюсь торговыми операциями, — кротко отвечал Мортен, но через несколько минут спросил, обращаясь к отцу: — А сколько они стоят?

— Они не котируются, — отвечал Педер, — в сущности, акций «Фортуны» вообще нет в продаже; каждый год ожидают огромного дивиденда; пока что дело дошло лишь до шести процентов…

— Шести с половиной, — поправил отец.

— Да, но тогда ведь ничего не остается для резервного фонда.

— О, такой человек, как профессор Левдал, сам по себе уже резервный фонд!

— А тебе, Педер, не кажется, что и шесть процентов хороший доход? Какие акции дают больше? — сказал Мортен. Он всегда разговаривал с братом немного заносчивым тоном.

— Доход неплох, но нет твердых гарантий, что…

— Гарантий? — перебил старик. — Да профессор и директор банка Кристенсен уже сами по себе гарантия!

— Ну, Кристенсен, это верно… Это гарантия… Но кто может поручиться, что цены не упадут, что предприятие не окажется убыточным, что не удастся вовремя изъять капитал? Кто может за это поручиться?

— Это обычные разговоры, Педер! Мы все знаем, что каждое предприятие, организованное человеком, подвержено превратностям судьбы, или, можно оказать, провидения. Но если предприятие управляется людьми разумными и предусмотрительными, что, например, можно сказать о «Фортуне», то — с чисто человеческой точки зрения — это уже достаточная гарантия. Ведь, насколько я знаю, профессор Левдал пользуется огромным уважением и доверием?

— Да, это большой человек, — вмешался старый Крусе, отложив нож и вилку. — Можно сказать, что всё и все готовы к его услугам; притом он невероятно богат.

— Хотел бы я знать, почему такой человек берет деньги взаймы? — сказал Педер.

— А разве он берет деньги взаймы? — разом спросили и Мортен и Йорген.

— Да, многие мои клиенты рассказывали, что они давали деньги Карстену Левдалу под его расписку.

— А какого рода эти люди?

— По большей части из небогатых, которые скопили немного деньжат.

— Ну, тогда мне понятно! — сказал Йорген. — Это просто бедняки, у которых не хватает денег на жизнь, и Левдал по доброте души берет их убогие копейки и, делая вид, что вкладывает эти деньги в свое предприятие, охотно выплачивает по шесть-семь процентов.

— Как? — перебил Мортен. — Ты сказал, что он платит по шесть-семь процентов?

— Ну, точно и не знаю, — отвечал старик, — но такой способ заниматься благотворительностью совершенно в духе старого профессора. Он, конечно, немало зарабатывает и сам, но принадлежит к тому сорту людей, которые готовы дать заработать и другим; он не из тех тузов, которые боятся поделиться с бедняками даже ничтожным скиллингом и стараются все заграбастать только себе.

Разговор перешел на Кристенсена и других. Педер стал смешить отца, рассказывая новейшие городские сплетни.

Мортен ел молча, погруженный в глубокое раздумье, и время от времени бормотал: «Семь процентов… семь процентов…»

V

Абрахам много раз заказывал Грете Стеффенсен корзинки, и они, наконец, так хорошо освоились друг с другом, что для посещений уже не нужно было придумывать предлога.

Грета привлекала его какой-то удивительно спокойной силой, и он охотно поддавался этому влечению.

И старик оказался интересным собеседником, когда Абрахам познакомился с ним поближе. Юноша находил в резких, насмешливых высказываниях Стеффенсена отражение собственных взглядов и мнений — воззрения новой эпохи.

В жизни Абрахама бывали минуты, когда он чувствовал какую-то червоточину в том благополучии, которое его окружало. Он сознавал тяжесть совершенной им ошибки, это угнетало его, мешало ему, и вот в эти-то минуты, когда на сердце становилось уж очень тяжело, он обращался к невидящим глазам Греты за поддержкой. Он садился на скамеечку у ног девушки, брал ее маленькую тонкую руку и прикладывал к своему лицу, чтобы она ощупывала пальцами черты его лица и рассказывала, о чем он думает.

Она сидела за работой и болтала с ним. В ее лице не оставалось ни тени насмешки и горечи, появлявшихся при разговорах отца. Наклонив голову, она слушала Абрахама, и счастливая улыбка не покидала ее тонких губ, пока он оставался с ней.

Абрахам легко завоевал ее доверие. С того дня, как она впервые услышала его голос, она не скрывала своей симпатии к нему с откровенностью, необычной для простой скромной девушки. Она не видела Абрахама, поэтому спокойно и просто говорила многое, чего, быть может, не сказала бы, если бы могла следить за меняющимся выражением его лица.

Она привыкла называть вещи своими именами; разговоры с грубоватым отцом укрепили в ней наивную уверенность в своей правоте, уверенность, которую могла бы поколебать чья-нибудь двусмысленная улыбка или нескромный взгляд.

Абрахам был первый встреченный ею человек из круга, более утонченного, чем тот, в котором она жила, и поэтому ей хотелось говорить с ним о многом, о чем она думала в одиночестве, что таила в себе. Они делились воспоминаниями об умерших матерях, и эти рассказы о детстве особенно сблизили их.