Антонио Форчеллино - Червонное золото

• Название: Червонное золото
• Автор: Антонио Форчеллино
• Издательство: Эксмо; Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36902-7

1545 год. Маргарита, куртизанка, чья красота стала легендой, живет затворницей в Венеции, поражая горожан своими роскошными волосами цвета червонного золота и загадочной чувственностью. Увидев Маргариту на портрете кисти Тициана, в нее влюбляется кардинал Алессандро Фарнезе, внук папы Павла III, и предлагает ей переехать к нему в Рим.

В изысканной обстановке Вечного города Маргарита оказывается вовлеченной в кровавый водоворот амбиций и страстей.

Сквозь переплетения предательства и лицемерия в романе могучим фоном просвечивает Рим. Это город блестящий и ужасный, но яркие контрасты и противоречия делают его неотразимым.

---

Рим разделял два далеких мира: мир Аппии, возникавший сразу за воротами Сан-Себастьяно, предвещая райские пейзажи Неаполя и Греции, и тот мир, в сторону которого мы двигались, уже северный, с мрачными сырыми лесами в долинах Тибра, с туманами, каких никогда не бывает в Аппии.

Внутри кареты Виттория и Джулия, казалось, были поглощены молитвой и не обращали внимания на пейзаж за окном. Может, они слишком часто его видели. Мы оставили справа покрытую снегом гору, слева — трехгорбый холм, похожий на дракона.

— Это гора Соратте.

Виттория поняла, что мне интересно, что это за странное явление.

— Здесь сын Тарквиния Гордого — последнего царя Рима — изнасиловал юную Лукрецию. С женщинами и в те времена обращались точно так же.

И она с улыбкой погладила меня по руке.

Это было сильнее ее. Она не могла представить, что моя жизнь стала такой, какая она есть, совсем не потому, что меня кто-то изнасиловал. В сущности, они приняли меня в свою компанию, считая, что я, так же как они, подвергалась насилию со стороны мужчин. Мне было незачем опровергать это мнение, но я спрашивала себя, отчего же они, могущественные, как Лукреция, и, как она, претерпевшие насилие и принесенные в жертву мужскому превосходству, которое принуждало их к подчиненному положению благочестивых матерей семейства, продолжали доверять мужчинам? Почему они признавали за мужчинами главенство духовных вождей, хотя сами могли распоряжаться своими чувствами по отношению к Богу и к миру, как распоряжались своими доменами.

Профиль Элеоноры в рамке окна, на фоне пейзажа краснеющих осенних каштановых рощ, резко отличался от того профиля, что нарисовал Тициан на портрете в палаццо Урбино. Передо мной сидела женщина из камня, равнодушная к страху смерти. А с полотна Тициана, заказанного ее супругом по случаю провозглашения его герцогом, смотрело испуганное существо, печальное и одинокое, у которого одно утешение: собачка модной английской породы.

Я прекрасно помнила этот портрет в парадном зале. На полотне были даже предметы, указывающие на призвание образцовой супруги: свадебные украшения и золотые часы. Они будут отбивать время ожидания, то есть для женщины — время ее жизни. Трудно было придумать что-нибудь меньше напоминающее Элеонору: даже Тициан угодил в ловушку притворства.

Женщин, что сидели рядом со мной в карете, несущейся сквозь багряные леса горы Чимини, объединял случай или влекло за собой некое невидимое течение. Они, несомненно, могли соперничать с аргонавтами, даром что не плыли по морю, а тряслись в карете. И одержали бы верх, по крайней мере, в решимости, с какой они переступали все границы горизонта, определенного человеческим существам.

Семь лет назад они вызвали недовольство всех дворов Италии, пытаясь организовать паломничество в Святую землю. Действовали они по призванию и по убеждению, что справятся не хуже мужчин. Ввиду их высокого положения путешествие могло оказаться слишком опасным. Если бы им удалось довести это начинание до конца, их трудно было бы вернуть в привычные рамки обычной женской жизни. И те самые мужчины, которые ни в чем не могли прийти к согласию, дружно объединились во мнении, что женскому крестовому походу не быть, и в ход был пущен авторитет самого Папы. Дамы смирились, а может быть, сосредоточились на более высоких и еще более опасных целях, которые теперь влекли их друг к другу. По их следу шли шпионы инквизиции и полиция разных государств, но они все равно оставили свои позолоченные салоны и отправились на свидание друг с другом, которое могло стоить им жизни.

Я спросила у Алессандро, чем обусловлено такое поведение и не ускользнуло ли от меня что-нибудь, когда я в Венеции слушала рассказы об этих событиях. Но даже он не смог ответить: цинизм его политики вообще не допускал ни безусловного великодушия, ни риска без дальнего прицела на богатство. Однако их поступок произвел на него глубокое впечатление: такая верность страстному увлечению полностью противоречила логике насилия.

Они ехали — вернее, мы ехали, но я в этой компании представляла всего лишь балласт — в Орвьето, где монастырь Сан Паоло был переоборудован в штаб-квартиру, которую Виттория щедро снабдила всем необходимым, а оттуда в Баньореджо, встречать Реджинальда Поула и его «витербийскую церковь», как ее с презрением называли Карафа и его друзья из трибунала инквизиции. Она была близка идеям Лютера и ставила себе целью изменить Римскую церковь. Эту затею считал неосуществимой даже немецкий монах[27], который предпочел отделить Германию от Римской церкви, обреченной и дальше на века погрязнуть в коррупции. Алессандро тоже был в этом убежден, но ни одно из его начинаний внутри курии не имело достаточной силы, чтобы противостоять другим. Счет оставался открытым.

Встреча в Орвьето была предварительной подготовкой к Тридентскому собору, на который отправлялись потом Поул и его окружение.

Мужчины шли на риск, нарушая равновесие власти, которая до последнего времени была способна их защитить: несмотря на еретический душок, Поул считался одним из наиболее вероятных наследников Павла III, и его, помимо большого количества итальянских принцев и кардиналов, поддерживала еще и имперская группировка.

Но они, женщины? Что с ними будет, если схватка завершится неизбежной вендеттой? Женщины не допущены к церковным бенефициям[28], они не могут стать ни епископами, ни кардиналами. Почему же они рискуют жизнью ради Реформы?

Я своими глазами видела, как Виттория писала прошения, чтобы епископство Ноцерское оставили за кем-то из ее протеже. Я слышала, как Джулия в приказном порядке устраивала одного из своих придворных в нотариальную канцелярию вице-короля Неаполя. Они использовали свою власть в интересах других, отдавая приказы, которых по закону им отдавать было не положено. Почему они растрачивали свои силы перед обществом, которое с ними не считалось и относилось к ним как к придворным украшениям мужчин? Видимо, мои страхи и сомнения одолевали и моих спутниц, ибо все четверо напряженно затихли.

В Орто конюхи и эскорт почти силой заставили нас выйти из кареты и поесть в остерии на краю дороги. Мы нашли накрытый белой скатертью стол со стоящими на нем свиным паштетом, дынями и марципановым тортом. Одна я, как всегда, отведала всего. Подруги присматривали за мной, как за девочкой, которую поручили их заботам, и я прилежно слушалась «взрослых».

В остерии было полно мужчин, и итальянцев, и иностранцев, по большей части фламандцев, но подойти к нам они не рисковали: очень уж непривычно было, что пятеро женщин, несомненно аристократок, путешествуют одни, без мужчин, если не считать эскорта, который держался поодаль.

Дальше мы двинулись под ливнем, по глубоким лужам. Немногочисленные пешие паломники безуспешно пытались увернуться от потоков воды и грязи, летящих из-под копыт нашей четверки лошадей. К закату мы оказались перед крутым подъемом Сферракавалло[29]. От наших усталых коней требовалось последнее усилие, перед тем как достичь стен старинного монастыря Сан Паоло.

На следующий день мои подруги, свежие и радостные, словно отдыхали с неделю, были готовы проехать те несколько миль, что отделяли Орвьето от Баньореджо. Их безупречные наряды, несмотря на тяжелый покрой и черный цвет, оттеняли их сияющую красоту, которая всегда отличает тех, кто готовится к обольщению. Утомленной с дороги выглядела только я, а ведь на мне было ярко-зеленое платье, всегда меня выручавшее, когда надо было скрыть следы усталости на лице. Из уважения к высокому достоинству людей, с которыми мы должны встретиться, я надела еще жемчужное ожерелье в семь ниток. Виттория подошла и вежливо предложила дать мне взаймы на сегодня одно из своих любимых украшений. И только тогда я заметила, что ни одна из подруг не надела украшений, если не считать массивных золотых распятий на цепочках. У меня тоже было распятие, и на этот раз жемчуг отправился обратно в кожаный футляр.

— Ведь это не такая уж большая жертва, правда, Маргарита? — улыбнулась Джулия, погладив меня по голове. — Я знаю, что вы благочестивы и гораздо более искренни, чем остальные дамы из папского окружения.

Она подшучивала над моей ролью первой содержанки папского внука, но, похоже, верила собственным словам.

— Да и золото идет вам больше, чем жемчуг. Прогулка, которая может показаться вам скучной, требует маленькой жертвы, зато вы познакомитесь с людьми, достойными вашей образованности. И вы, надо полагать, оцените их лучше, чем мы, ибо одарены блестящим умом и эрудицией, которая отличает лишь немногих наших лучших друзей.

Это был мотив, по которому меня взяли с собой в тайную и опасную исповедальню. Меня считали чудом природы, и это чудо, несомненно, можно было вернуть к добродетели, в лоно Господне. Может быть, они лелеяли надежду на освобождение, и я была им послана как знамение, как проявление женской мудрости, которую упорно отрицали церковники.