Антонио Форчеллино - Червонное золото

• Название: Червонное золото
• Автор: Антонио Форчеллино
• Издательство: Эксмо; Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36902-7

1545 год. Маргарита, куртизанка, чья красота стала легендой, живет затворницей в Венеции, поражая горожан своими роскошными волосами цвета червонного золота и загадочной чувственностью. Увидев Маргариту на портрете кисти Тициана, в нее влюбляется кардинал Алессандро Фарнезе, внук папы Павла III, и предлагает ей переехать к нему в Рим.

В изысканной обстановке Вечного города Маргарита оказывается вовлеченной в кровавый водоворот амбиций и страстей.

Сквозь переплетения предательства и лицемерия в романе могучим фоном просвечивает Рим. Это город блестящий и ужасный, но яркие контрасты и противоречия делают его неотразимым.

---

Вот уж представить себе не могла, что дамы такого высокого положения сочтут меня высшим существом. Я по большей части занималась соблазнением мужчин и никогда не считала ни ум, ни знания сильными инструментами. Теперь же я начала думать, что, может, мужчин, таких податливых в моих руках, покоряет интеллект, о котором они не догадываются, пока не почувствуют в нем угрозу? Женщина высокого ранга, выказав острый ум, еще может напугать мужчину, но на острый ум путаны никто не обращает внимания, и дело кончается тем, что мужчины только легче подпадают под ее чары.

Но можно рассудить и наоборот. Овал лица, смягченный легким слоем талька, белые зубы, губы, оттененные кармином… Женщины, собираясь в самое интеллектуальное общество, не преминут прихорошиться, словно внешность служит проводником к познанию их острого ума. Получалось, что я постигла в совершенстве обе стратегии, а главное — об этом знала, что давало мне неоценимое преимущество.

Мы миновали облетевшие дубовые и ореховые леса, отделяющие Орвьето от Баньореджо, и вскарабкались по лестнице, что вела на неприступную скалу Чивита. Издали скала казалась узкой, как вершина вулкана посреди моря каштанов, и трудно было предположить, что лестница приведет к такой широкой площадке, целой площади. В южном углу площади, рядом с церковью, открывалась арка, ведущая в епископство, где остановился Реджинальд Поул со своей свитой. Такое жилище больше подходило какому-нибудь скромному дворянину, чем самому могущественному, образованному и утонченному кардиналу Европы. Но он все время повторял, что верующие люди не должны владеть излишне роскошными апартаментами в этом мире, если хотят оказаться ближе к Господу в мире ином.

Первым нам навстречу к лестнице, ведущей наверх, такой крутой, что казалось, она специально спроектирована под его появление, вышел сам Реджинальд Поул. Длинная черная, аккуратно подровненная борода спускалась ниже пояса, напоминая кирасу из щетины. Она была атрибутом святости и чистоты владельца, и от нее старались держаться подальше, словно от стального щита. Он не стриг бороду с того самого времени, как приехал в Италию десять лет назад, спасаясь от участи мученика. Потомок благородных графов Суффолкских, кузен Генриха VIII, он насилу ускользнул от королевского золотого стилета, когда осмелился высказаться против развода Генриха с третьей женой и его женитьбы на Анне Болейн. Как он сам потом рассказывал, Господь говорил его устами, когда он, повстречав короля-еретика в темной гардеробной, высказал ему все, что никто до него не осмеливался сказать.

После бегства Поула в Италию Павел III почти сразу нарек его кардиналом, укрепив, таким образом, партию, выступавшую против короля в Англии и за ее пределами. Черная кардинальская борода не скрывала отваги воина, та же отвага чувствовалась в пристальном взгляде маленьких черных глаз и в массивном носе. Сильные руки с одинаковой твердостью держали и шпагу, и священные книги.

Он спустился вниз на два марша лестницы, и шедшая за ним свита с царственным видом остановилась на освещенной солнцем площадке. Протянув мне сильную руку, он смутился, потому что знал, какую жизнь я веду. Мне было достаточно пожать ее, чтобы понять, что эта рука никогда не касалась женского тела. Я успокоила его, уставившись ему в переносицу самым невыразительным взглядом. Во всей его фигуре, напоминающей грозную черную тень, единственным светлым пятном был лоб.

На этой встрече я чувствовала себя чужой и изо всех сил старалась, чтобы любопытство не светилось в моих глазах: мне казалось, что тогда я и сама стану незаметной для глаз присутствующих.

Виттория совсем не по-королевски простерлась перед Поулом на ступенях крутой лестницы, не успев стать на площадку и рискуя упасть. Элеонора зарделась, как монахиня-затворница, которую заставили выйти на свет божий из кельи. Рената и Джулия, стараясь скрыть собственное замешательство, бросились поддерживать Витторию.

Как только Витторию благополучно подняли со ступенек, Поул отошел чуть в сторону, чтобы дать свите возможность поздороваться с нами.

— Его высокопреосвященство кардинал Модены Джованни Мороне.

Едва закончились приветственные объятия, Виттория представила меня всей компании.

Мороне, казалось, принесло неистовым ветром из сада: над совсем еще молодым, загорелым на свежем воздухе лицом вились рыжие волосы, ярко блестевшие зеленые глаза обрамляли ровно изогнутые, как у женщины, брови. Он слыл воплощением справедливости, и все относились к нему с восхищением, в том числе и лютеране, которые считали его достойным противником, пребывающим в заблуждении.

«Он почти девственник… Почти, потому что было несколько историй со студентами Падуанского колледжа, где он учился». Когда красные губы Мороне коснулись моей руки, мне сразу вспомнилась циничная откровенность делла Каза.

Губы прижались так, что я сразу поняла, с кем хотела бы провести следующую ночь, если только из этого монастыря не совсем вытравили желания, не относящиеся к духовным. С этого мгновения я избегала смотреть на Мороне.

Мне представили еще троих или четверых человек с усталыми от забот и постоянного чтения глазами, но их лица не отпечатались в памяти.

Нас провели в приемную монастыря, высокий зал, выходивший в нависший над бездонной пропастью маленький садик. За низкой стеной, заросшей вьющимися растениями и кустами, виднелись верхушки каштанов, упрямо растущих на скале, открытой всем ветрам. Еще дальше, за морем леса, одиноко возвышались заснеженные вершины. Этот скалистый утес, чудом устоявший на краю обрыва, был прекрасным местом для приближения к божественным тайнам.

Зал обрамляли грубо вытесанные желтые колонны, а посередине возвышался стол орехового дерева, окруженный неудобными скамьями. На одном его конце стояла сушилка с расписной глиняной посудой и несколько почерневших серебряных подносов. Солнце было затянуто сероватой дымкой северного неба, но свет наполнял комнату и придавал ей немалое очарование, несмотря на бедность обстановки. Дверь в торце зала вела в другое помещение, не такое просторное, но более уютное, с мягкими скамейками вдоль стен и с нишей, где Мадонна с младенцем на руках, изображенная на фреске в натуральную величину, выглядела как живая. Младенец печально смотрел на коленопреклоненного святого справа от трона. Слева, застыв в скорбном одиночестве, держала в протянутых руках серебряный поднос святая Лючия.

Поул первым уселся на обитый красным стул как раз под фреской и, ни на кого не глядя, подождал, пока остальные займут свои места.

Рената вежливо указала мне на кресло в смежном зале, и я поспешила занять его, не выказывая никакой досады. Она вернулась в большой зал, где были места для остальных, и оттуда приветливо улыбнулась мне через открытую дверь.

Рядом с моим креслом стоял небольшой шкаф с книгами. Мне предупредительно оставили «Послания» Павла и «Метаморфозы» Овидия, чтобы я не скучала, пока идет совещание. Ничто не было оставлено случайно, включая открытую дверь; все означало полное доверие и уважение ко мне и избавляло меня от неизбежного смущения.

Я взяла в руки прекрасно иллюстрированного Овидия, но внимание мое сразу привлекла тишина в соседнем зале: Поул открывал совещание.

— Дражайшие братья и сестры. Перед тем как отправиться на Тридентский собор, мы попросили вас об этой встрече, ибо она чрезвычайно важна для нашего будущего и для будущего всего христианства. Мы не считали возможным ехать без всеобщего совета, и теперь, прежде чем ответить на любой из ваших вопросов, я от имени всех и во имя Господа прошу Витторию подарить нам одну из своих импровизаций, дабы укрепить наш дух для верных решений. Кроме того, наш любимый Микеланджело подарил мне один из своих рисунков, который я возьму с собой в Тренто. Его, несомненно, вдохновляла любовь к Господу, которую он носит в своем сердце.

Он обернулся, взял со стола дощечку, накрытую зеленым сукном, и, сняв его, показал рисунок присутствующим, приложив к груди. Его черное одеяние служило прекрасной рамкой. У всех вырвался вздох восхищения. Мадонна поднимала глаза и руки к небу, а умирающий Христос бессильно сползал с ее колен. Его поддерживали под руки два ангела, предоставив зрителям любоваться прекрасным растерзанным телом и скорбеть о Нем.

Я подняла глаза и увидела профиль Виттории: глаза ее неподвижно глядели на рисунок. Потом она заговорила, обращаясь к изображению Мадонны.

Поначалу слова с трудом слетали с полузакрытых губ, но постепенно голос ее окреп и полился, как звук виолы, на которой играли ангелы. Она говорила о запекшейся в волосах Христа крови, о запахе Его тела и о страдании матери. О теле, медленно остывавшем в руках, которые отчаянно пытались сохранить в Нем тепло и жизнь. О слезах, которые не могли пролиться, потому что она словно окаменела, о вере, которую она первая смиренно приняла, принеся в жертву того, кто был ей дороже жизни: сына.