Куруматани Тёкицу - Неудавшееся Двойное Самоубийство у Водопадов Акамэ

• Название: Неудавшееся Двойное Самоубийство у Водопадов Акамэ
• Автор: Куруматани Тёкицу
• Издательство: Издательство «Гиперион»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-89332-212-5

Чтобы написать эту книгу, автор провёл восемь лет среди людей, живущих за гранью бедности. Людей, среди которых не работают категории современного общества. Среди люмпенов, у которых нет ни дома, ни веры, ни прошлого, ни будущего. Которые живут, любят и умирают как звери — яростно и просто.

Она полна боли, полна отчаянной силы. Читать её тяжело, и всё равно читаешь на одном дыхании. И, прочитав, знаешь, что ты уже не такой, каким был тогда, раньше, когда открыл её в первый раз. И что снова возьмёшь её с полки — чтобы взглянуть в лицо этой тьме с её вопросами, ответов на которые, быть может, просто нет.

16+ Для читателей старше 16 лет. Текст содержит табуированую лексику.

---

Начиная с того вечера я стал прислушиваться к звукам, доносившимся из комнаты внизу, к голосу ребёнка. Насколько я понял, это был мальчик. Время от времени мне казалось, что он поёт.

Дни шли, и я невольно, а то и против воли стал узнавать всё больше о людях, сокрывшихся от мира в этом обветшалом доме. На первом этаже жила женщина, на вид служащая фирмы, и пожилые мужчина с женщиной, неизвестно чем зарабатывавшие себе на жизнь, похоже супруги. Кроме того, мне то и дело встречались загадочные личности, приходившие к кому-то из жильцов. Разумеется, все эти люди в свою очередь смотрели на меня — это тоже было неизбежно, и когда тебя раз за разом у лестницы приветствуют при встрече взглядом, рано или поздно приходится хотя бы слегка поклониться в ответ — насколько бы я ни считал себя отшельником, что-то в этих встречах не оставляло мне другого выхода. Из такого рода мелочей мы составляли друг о друге представление — безошибочное — и, не произнеся при этом ни единого слова, как-то само собой понимали и признавали друг друга.

Я сразу вычислил мальчика, голос которого доносился снизу. На вид ему было лет шесть-семь, черты лица были ясными, но глаза смотрели слишком мрачновато для ребёнка его возраста. Впервые я увидел его с ранцем за плечами, когда он вернулся из школы. Ничего особенного между нами не произошло. Во второй раз я увидел его в переулке возле дома, он был один и рисовал что-то на асфальте, и когда я проходил мимо, сказал:

— Чтоб не наступал, понял?

И посмотрел мне в глаза. Тогда я увидел его глаза впервые. И уверился в том, что именно его голос доносится снизу. Но также почувствовал, что сыном той девушки он быть не может. Но и на брата с сестрой они не походили.

Однажды вечером, закончив работу, я отправился помыться в общую баню и на обратном пути подошёл к торговому автомату купить спиртного. Вдруг позади меня раздался голос:

— Мужчина, а мужчина! Не хотите ли поразвлечься?

Обернувшись, я увидел дворовую принцессу — одну из женщин, которые простаивали вечерами возле перекрёстков и зазывали прохожих. Присмотревшись в полумраке, я понял, что передо мной женщина из соседней комнаты. Очевидно, она тоже узнала меня.

— А, чтоб тебя черти взяли… — проговорила она и пригвоздила меня глазами. Я внимательно смотрел на неё, словно ожидая чего-то, как вдруг она процедила: «Чего выпялился?» и шагнула ко мне. Мгновенно почувствовав опасность, я увернулся от неё и быстрым шагом направился к дому. В ту ночь она домой не вернулась. Но соседняя комната, бывало, пустовала ночами и раньше. На следующий день довольно рано вечером я услышал скрип раскрывшейся двери, затем голоса бесстыдно резвившейся пары. Закончив дело, оба ушли. Уже в полночь они появились снова. Однако, прислушавшись к доносившимся из-за стены голосам, я понял, что пара была другая.

Это продолжалось дня три-четыре. Однажды вечером, поняв по звукам, что они уходят, я нарочно вышел в коридор и к своему удивлению увидел совершенно незнакомую мне пару. Они стояли в коридоре. Женщина мельком взглянула на меня. Мужчина тоже посмотрел, но сразу отвёл глаза. Из этого я заключил, что соседнюю комнату снимали дворовые принцессы, чтобы было куда привести мужчин.

Я стал прислушиваться повнимательнее и понял, что действительно в соседнюю комнату мужчин приводила не одна, а по очереди две или три женщины. Все они прожили не меньше полувека, и у всех были растрёпанные поредевшие волосы. Но мужчины, которых они приводили, были ничем не лучше — это был видавший виды люд, очевидно из бездомных подёнщиков. Одна пара каждый раз, обнявшись и смеясь, валилась на футон, однако после этого воцарялась мёртвая тишина, а через некоторое время оба грустно запевали приглушёнными голосами то ли сутру, то ли заклинание: «оцутаигана, уротанриримо, оникутагиная, коцунатигухи…»[15] Женщины были ещё те, но и мужчины, которых они приводили, были жалкими созданиями. И в их голосах было что-то столь чудовищное, что взволновало бы до глубины души любого.

Хозяйка «Игая», которую в закусочной звали «тётушка Сэйко», наверняка знала все углы да закоулки этой разыгрывавшейся во мраке трагедии и сделала своё душераздирающее признание, понимая, что рано или поздно её ненавистное прошлое дойдёт и до моих ушей. Демон её прошлого — те красные хай-хилы — слились в моём сердце с заклинанием тщетно ищущей покоя старой шалавы из соседней комнаты, и от этого неожиданное признание с каждым днём всё глубже впивалось смертельным ядом в мой мозг.

Тётушка Сэйко стала то и дело наведываться ко мне, каждый раз говоря, что зашла по дороге с рынка. Она приносила мне сладости или фрукты, усаживалась в моей неотапливаемой комнате и смотрела, как я работаю. Почти всегда она съедала один из принесённых в качестве гостинца мандаринов, выкуривала сигарету и уходила, но я при этом упорно хранил молчание, а она лишь поглядывала на ряд пустых бутылок, которые я купил в торговом автомате, и приговаривала что-нибудь вроде «пьёшь ты много…», но серьёзных разговоров не заводила. Разумеется, она прекрасно знала, чем объяснялось количество бутылок — на ту сумму, которую она мне платила, позволить себе пойти в кабак, как все, я никак не мог. Но угостить меня кружкой у себя в закусочной она тоже не предлагала, да я бы и сам не пошёл.

И при этом, уж не знаю почему, она приходила ко мне и угощала меня сладостями и фруктами. Я бы предпочёл, если бы она принесла тёплого чаю в термосе или что-то ещё согреться, но унижаться и просить её об этом я не собирался. Что в моей комнате не было даже минимальных удобств, ей было прекрасно известно.

Она уходила, непременно оставляя на полу мандариновую корку с торчащим в ней окурком. Иногда на окурке виднелось красное пятно от губной помады, и, бывало, я оставлял этот мусор до её следующего прихода. Разумеется, она всё замечала, но так и сидела, невозмутимо пуская клубы дыма. Наверняка она считала меня толстокожим упрямцем, но я тоже считал её толстокожей упрямицей, молча нарезал требуху на куски и насаживал нарезанные куски на шампуры.

И всё же на фоне моих будней в четырёх стенах этой унылой комнаты даже эти посещения тётушки приносили мне некоторое — хоть и небольшое — облегчение. Меня так и разбирало спросить её, отчего мужчина стонет в комнате напротив, и почему она не сказала мне в тот раз, что девушка из «Яблочка» живёт в комнате подо мной. Но, задав ей эти вопросы, я переступил бы черту. Я понимал, что у неё были свои причины не заговаривать об этом, точно так же как и у парня, приносившего мне требуху, были свои причины молчать. И всё же моё сердце стало невольным совладельцем её «ненавистного прошлого». Её тайна терзала моё сердце, грызла его по ночам всякий раз, когда в соседней комнате запевала своё ужасное заклинание старая шалава.

4

Шла третья неделя марта, когда я отправился на почту купить открыток и встретился там с тем мертвенно-бледным мужчиной. Я отвесил лёгкий поклон, но на его лице не дрогнул и мускул. Из чего я заключил, что он меня не помнит. Он был с мальчиком лет шести-семи. «Ну, пошли», — сказал он ребёнку, слегка ударил его костяшками пальцев по лбу и вышел на улицу. Я мельком увидел лицо ребёнка и вздрогнул. Это был тот самый мальчик, который иногда играл в переулке возле дома. Бледный вёл себя с ним как отец. Но кем же тогда приходилась ему та девушка? Я не раз слышал, как ребёнок зовёт её по имени. То есть матерью она ему быть не могла. Так или иначе, одно было ясно: в комнате прямо под моей просыпались по утрам и ложились спать по вечерам девушка по имени Ая и этот мальчик. И, быть может, тот бледный тоже.

Люд, приходивший в комнату напротив, производил впечатление «угольков» — так местные называли якудза, тлевших в этом беспросветном земном аду.

Когда я ещё работал в столовой окономияки,[16] мне не раз приходилось слышать от приходящей шушеры фразы вроде: «у нас угольков…», но, хотя слово даже в их устах звучало несколько самоуничижительно, я почувствовал, что бранным оно не было. Итак, один из этих «угольков», уверенно топая ногами по ступенькам, поднимался в комнату напротив, к мужчине с мертвенно-бледным лицом, и мучительно, будто под пыткой, стонал. Словно именно для того и приходил.

Вскоре после этой встречи на почте, поздно вечером я пошёл в общую баню. Она была почти пуста — кроме меня там было человека два-три, не больше. Я вымылся и сидел в воде, когда дверь отворилась и вошёл ещё один мужчина. Это был человек лет сорока, поистине могучего телосложения. Я взглянул на его спину. И вздрогнул. Всю спину покрывала татуировка. На фоне языков пламени и вихрем вплетённых в них бабочек красовался голубой Акала — бог огня. Стоило мне взглянуть на него, и я понял загадку тех стонов, раздававшихся из комнаты напротив. Всё встало на свои места: и то, что посетители звали мужчину с серым лицом «сэнсэй», и что стоны порой раздавались всю ночь до утра. Как же я раньше не догадался? Ведь татуировка была и у него — я мельком увидел её под его рукавом во время нашей первой встречи на станции Амагасаки.