Брайан Олдисс - Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская планета. На белой полосе

• Название: Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская планета. На белой полосе
• Автор: Брайан Олдисс
• Издательство: Азбука, Терра
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0255-1

Насколько велика ответственность каждого конкретного человека перед лицом Мировой Истории? Насколько широко можно трактовать понятие «Время»?

Как устоять перед соблазном вседозволенности и не упасть в пропасть Гордыни и Безверия? Ответы на эти вопросы раскрываются лишь в процессе личного духовного опыта, после череды тяжких испытаний и непоправимых ошибок. Цвет твоей Мечты должен оставаться незамутненным дурной пеленой лукавой Иллюзии, иначе с тобой может случиться нечто БОЛЬШЕЕ, ЧЕМ СМЕРТЬ.

В настоящее издание включены романы знаменитого английского фантаста Брайана Олдисса «Сад Времени» и «На белой полосе».

---

Остановка: пришлось пропустить колонну марширующих солдат.

— А что, в городе беспорядки? — осведомился Буш.

Шофер ответил туманным жестом.

Буш долго не мог понять, почему улица его детства показалась вдруг уже, мрачнее и пустыннее, чем когда-либо. Не оттого, что окна кое-где были разбиты, кое-где заколочены, а на рассевшемся асфальте прибавилось мусора, — к этой картине он уже привык. Только расплатившись с таксистом и обернувшись к родительскому дому, он понял причину: все деревья перед ним были срублены под корень. В садике перед домом, сколько Буш помнил себя, всегда шелестели раскидистые вишни: Джеймс Буш посадил их, когда только открывал практику. Сейчас они стояли бы в цвету. Плиточная дорожка, по которой Буш шел к крыльцу, могла бы служить отцу вывеской: рассевшиеся замшелые плитки торчали, как гнилушки во рту.

Однако кое-что осталось без изменений. Медная табличка у двери все еще гласила: «Джеймс Буш, Хирург-Стоматолог». Под ней в пластиковом кармашке все так же торчала карточка — почерк матери: «Звоните и Проходите». Когда дела пошли скверно, ей пришлось исполнять обязанности регистратора при отце. Еще одно доказательство того, что время движется по кругу: она и познакомилась впервые с отцом, работая в той же должности. Дернув на себя дверную ручку, Буш просто Прошел Без Звонка.

Прихожая, она же комната ожидания, была пуста. На круглом столике в кучу свалены журналы, стены увешаны всевозможными таблицами и диаграммами.

— Мама! — позвал Буш, скользнув взглядом вверх по лестнице. Голос его гулко отразили стены. Ни ответа, ни движения.

Он хотел крикнуть еще, затем раздумал — постучал в дверь кабинета и вошел.

Отец, Джимми Буш (он же Джеймс Буш, Хирург-Стоматолог), сидел в зубоврачебном кресле, глядя в сад через раскрытое окно. На нем были домашние тапочки, белый халат расстегнут — под ним обнаруживался потасканный свитер. Он медленно обернулся, будто его тяготило любое общество, кроме своего собственного.

— Привет, папа! Это опять я — я вернулся!

— Тед, мой мальчик! А мы совсем было тебя потеряли! Какое чудо! Нет, ты и вправду вернулся?

— Да, папа. — При некоторых обстоятельствах просто невозможно говорить разумно.

Джимми Буш вылез из кресла, и отец и сын обменялись рукопожатием. Буш-старший был примерно одного сложения с сыном. Правда, с годами и в силу привычки он стал как-то виновато сутулиться, и что-то застенчивое и нерешительное появилось в его улыбке. Джеймс Буш не из тех, кто много о себе воображает.

— Я уж побаиваться начал, что ты не вернешься. Такое нужно отметить. Есть тут у меня чуть-чуть на донышке кое-чего. Шотландское — погибель дантиста.

Он громыхнул дверью белого шкафа, отодвинул стерилизатор и пузырьки и извлек початую полушку виски.

— Прикинь-ка, сколько это теперь стоит, а? Пятьдесят фунтов шестьдесят центов. И ведь всего пол-литра! Цены ползут и ползут. Они ползут вверх, а мы катимся вниз. Ох, чем же все это кончится, ума не приложу. Как там:

Отчаявшись познать истоки мира,
Необратимо вязнем в суете…

Счастье всех великих поэтов, что они не дожили до этого дня!

Буш успел уже отвыкнуть от привычки отца ввертывать излюбленные цитаты кстати и не к месту.

— Я только-только вернулся, папа, даже отчета в Институт еще не посылал… А мама дома?

Отец смешался, а затем лихорадочно занялся стаканами.

— Твоя мать умерла, Тед. В прошлом году, десятого июня. Она до этого несколько месяцев была больна. Она часто вспоминала о тебе. Мы очень жалели тогда, что тебя нет с нами, но что могли поделать?..

— Да ничего… Ничего. Мне очень жаль. Я никогда… Что-то серьезное? — Понял, что несет чушь, и поправился: — Т, о есть от чего она…

— Да обычное дело. — Джеймс Буш произнес это так, как будто его жена и раньше умирала частенько; он был поглощен своими стаканами. — Бедняжка умерла от рака. Но, благодарение Господу, рак кишечника не причиняет страданий… Ну — все равно, выпьем за здоровье!

Пораженный и подавленный, Буш не мог подобрать слов для ответа. Мать никогда не была счастлива вполне, но воспоминания о редких часах ее счастья вдруг нахлынули, зароились вокруг, и это было особенно мучительно. Он разом опрокинул стакан.

— Мне… мне нужно время, чтобы это уложилось в голове. Я до сих пор не верю. — Буш произнес это ровно и спокойно, не позволяя себе дать волю истинным чувствам.

Он оставил стакан и вышел вслед за отцом через маленькую оранжерею в сад. Его старая мастерская помещалась тут же, во флигеле; он опрометью бросился туда и запер за собою дверь.

Она умерла… Нет, не так, так нельзя… Она не могла уйти, оставив столькое невыясненным и нерешенным между ними! Господи, если бы он вернулся вовремя… Но с ней было все в порядке, когда он уезжал. Нет, никогда он и помыслить не мог, что его мать может умереть! К чему эти треклятые законы природы, если…

Он до боли сжал кулак — это часто помогало удерживать эмоции внутри себя, как в сосуде. Его бесцельно блуждавший взгляд упал на стену: Гойя, «Сатурн, пожирающий своих детей». Боже, как мерзко. Рядом — Тёрнер, «Дождь, пар и скорость»: растворение — оно же разложение — тоже невыносимо. Одна из электрических скульптур тосковала на полке, покрываясь десятым слоем пыли, — поломанная, позабытая. Собственные потуги Буша к самовыражению выглядели еще плачевнее: оконченные и неоконченные холсты, наброски, зарисовки, проволочные каркасы и группажи — из последних. Болото, стагнация, и выхода нет.

Буш бросился на гору этого хлама, яростно молотя руками, ломая и круша; он не слышал собственных хриплых выкриков и сдавленных рыданий. Затем все поплыло в сторону и рассыпалось на мириады кусочков.

Придя в сознание, он обнаружил, что полулежит в зубоврачебном кресле. Отец сидел тут же, рядом, рассеянно потягивая виски.

— Как я сюда попал?

— …Ну, как ты — молодцом?

— Так как я сюда попал?

— Ты все бродил, бродил, потом, кажется, вышел… Надеюсь, виски тут ни при чем.

Буш поленился отвечать белибердой на ерунду. Отец никогда не понимал его. Но в конце концов пришлось-таки собраться с поверхностными мыслями.

— Как же ты живешь все это время, отец? Я хотел сказать, кто ведет твое хозяйство?

— Миссис Эннивэйл, соседка. Она — прелесть.

— Что-то такой не припомню.

— А она въехала только в прошлом году. Вдова — мужа убили в революцию.

— Вот так приехали. Что еще за революция такая?

Отец подавленно стрельнул взглядом назад, по сторонам и в окно (на заброшенный сад, голый и безлистный, где изливались потоками лучи холодного апрельского солнца). Не приметив и там шпионов, отец несмело начал:

— Страна разорилась катастрофически. Все ваши Странствия Духа — это ж какие расходы. Соломонова сокровищница, а доходов — никаких. Число безработных давно переросло миллион. Армия перешла на их сторону, и вместе они хорошенько дали правительству коллективным коленом под зад. Ох, что тут творилось полгода назад — Содом и Гоморра. Твое счастье, что ты был там, а не здесь.

Бушу припомнилось «Амниотическое Яйцо», процветавшее как никогда.

— Но ведь новое правительство не запретит Странствия?

— Куда ему! Теперь все прочно сидят на этой удочке, словно наживка на крючке. Ведь это — как виски или травка — само держит. Ну да тебе ли объяснять… Теперь у власти — военные, но, говорят, Уинлоков Институт здорово ими помыкает. Говорят, говорят, а мне-то что? Пришли тут раз, хватили кулаком по столу — приказ, мол: ступай в казармы ковыряться в гнилушках этих бутылей в хаки. Ну я и скажи: надо вашим солдатам — сами придут, коли ноги носят; а мне, говорю, уж восьмой десяток и потому начихать на вашу карманную артиллерию. Больше и носу не казали.

— А что с вишнями у дороги?

— Это все прошлая зима. Холодина жуткий. Данте и тот своих грешников так не морозил. Вот и пришлось пустить деревья на дрова — а что оставалось? Миссис Эннивэйл жила тут со мною — у нее совсем нечем было топить. Из чистого альтруизма и сострадания — ты ничего такого не подумай, Тед. В моем возрасте бутылка заменяет и секс, и многое другое. К тому же памятью твоей матери я дорожу.

— Да, тебе ее очень недостает.

— Ну… Мы не замечаем многих вещей, пока они не станут частью далекого прошлого, и совершаем многое, осмысливая свои действия позже. Твоя мать, что ни говори, умела причинить мне боль. Ты многого не знаешь!

Когда Буш не ответил, отец продолжил свой монолог — так, будто вторая часть его естественным образом вытекала из первой:

— А однажды, когда вся эта заварушка была в самом разгаре, городом хлынули войска. От половины квартала остались только угли да головешки. Миссис Эннивэйл спряталась здесь, у меня. Двое солдат поймали молодую девушку тут же, на нашей улице. Никогда ее раньше не видел — тут столько народу сменилось за последний год, да и нам с ними друг до друга дела мало. Так вот, один из этих пустых касок сгреб девушку в охапку и уложил прямо вот здесь, у стены нашего дома, в нашем саду! Был чудесный летний день, и вишни тогда еще были целы. Но это чудовище, это животное! Она, конечно, сопротивлялась, бедняжка… Мы с миссис Эннивэйл все это наблюдали из окна.