Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

• Название: Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
• Автор: Орхан Кемаль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Орхан Кемаль (1914–1970) не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты 30-х годов прошлого века — Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.

Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.

В книгу вошли роман «Мошенник», повести «Муртаза» и «Семьдесят вторая камера» и рассказы.

---

Лишь бы судьба-индейка потрафила! Пусть немного, скажем, чтоб сто пятьдесят стали тремястами пятьюдесятью. Тогда, тогда он знает, что делать. Выигрыш они с Капитаном поделят, он возьмет свою долю, и поминай как звали — на кой ему сдалась эта вонючая камера! Или нет, он не уйдет, станет играть на свои деньги. По полста курушей, понемногу, чтобы поглядеть, как пойдут дела. Проиграл? Пропустит три-четыре кона! Выиграл — начнет с лиры. Сотня превратится в две, две сотни — в четыре, четыре сотни — в восемь…

Два стакана переходили из рук в руки:

— Ну и отхлебнул ты, парень!

— А ты? Ты сам?

— Мой глоток — твоего половина.

— Кончай болтать! Мы ждем.

— Люди ждут, сынок.

Скверный, подсчитывая в уме возможный выигрыш, добрался до двух тысяч. Потом до четырех, а потом и до восьми. Будь у него восемь тысяч лир, он купил бы себе новую одежду, а эту, грязную, сжег прямо на бетонном полу камеры. Потом отправился бы в баню, как следует попарился, надел свежее бельишко, новый костюм и поселился бы в камере беев. А уж там известно — отменный тюфяк, шерстяное одеяло, подушка. Под постелью толстый ковер, как у Сёлезли… Нить его мыслей внезапно оборвалась.

Капитан поставил перед собой порожний стакан, и его тотчас схватил Скала.

— Ты что? — вскинулся Скверный. — Чего схватил стакан Капитана?

Скала глянул исподлобья:

— Тебе какое дело?

— Ах, не мое дело? Ну, гляди, минарет, как бы тебе не растянуться на бетоне.

— Видали мы таких! На базаре по пять курушей за фунт дают!

Скверный вскочил, но огромная рука Капитана удержала его.

— Не связывайся!

Самолюбие Скверного было удовлетворено.

— Если бы не ты, Капитан…

«Что бы ты сделал?» — чуть было не вырвалось у Скалы. Держа в руке стакан, он спросил:

— Налить еще, ага?

За Капитана ответил Скверный:

— Наливай, конечно. Еще спрашивает!

Скала наполнил стакан, протянул Капитану. Тот закурил новую сигарету. И вдруг заговорил:

— Был я тогда в Стамбуле. Дело спешное, контракт заключал. Один друг на Галате, другой в Зибе. Денег — что воды в фонтане. — Он неторопливо отхлебнул из стакана. — Заночевал в Зибе. Проснулся утром. Рань. Пошел в баню. Вышел из бани, прямо в компанию. Говорят, добро пожаловать, Капитан! Доброго здоровья, говорю. Говорят, есть шлюп, выходит в рейс, пойдешь? Говорю, чего спрашивать у больного здоровья. Но шлюп не шлюп, а что твой пароходик, который через Босфор ходит. Стоит под парами, готов отдать концы. Пирей, Неаполь, Триест. Оттуда Марсель, Гамбург, Скандинавия, Россия… Говорю, ладно. Пошел в кофейню поглядеть, может, есть кто из земляков. Гляжу, наш Хидает сидит, на меня глядит. Ба-а, ты чего, говорю, глядишь, Хидает? А ты, говорит, ничего не знаешь? Убили твоих племянников! — Он снова сделал глоток, пустил клуб дыма. — Тут я прямо ума решился, в глазах потемнело. Взял такси, и домой, на родину. Говорят, собака, которая ищет смерти, мочится на стену мечети. Вылез из такси, гляжу, ведут Рахми жандармы из суда. Хороший браунинг был…

Он умолк.

— А дальше что? — спросил Куриный.

Капитан смерил его гневным взглядом:

— А что же еще! Не из мечети ведь меня привели в эту чертову дыру!

Он встал.

— Куда? — вскинулся Скверный.

— По нужде.

Скверный обернулся к Скале:

— Эй, ты, чего развалился, как корова на подстилке! Принеси кувшин аги!

Скала поднялся, недовольно бормоча себе что-то под нос, взял кувшин в углу камеры, наполнил его водой, поставил в двух нулях и вернулся.

— Да, — сказал Куриный, — не так-то просто быть слугой. Ага только подумал встать, а ты уже должен быть на ногах!

Скала зло поглядел на него.

— Чего выставился, осколок минарета? — спросил Скверный. — Неправду он говорит, что ли?

— Я тебе не осколок минарета!

— А кто же, скотинка божья?

— И не божья скотинка.

— Кто бы ты ни был, не торчи столбом, челюсти переломаю!

— А кто торчит?

— Ты торчишь около Капитана, прилип, как коровья лепешка!

— Что верно, то верно, — подхватил Куриный. — Вот ты, Скверный, к примеру, тоже для нас ага! А не стыдно ему против тебя идти! Наш ага тебя ценит, уважает. Коль ты скажешь, прогонит его, возьмет другого слугу.

— Как же, возьмет! — проворчал Скала. — Держи карман.

— Возьмет, ясное дело. Ага сам себе хозяин.

— А и возьмет, тебе-то что?

— Больше сказать нечего? — снова вмешался Скверный. — Правильно он толкует!

— Пусть не суется не в свое дело.

— Куда хочет, туда и суется.

— Пусть лучше не суется.

— Тебе говорят, паршивец! Куда хочет, туда и суется.

Скверный вскочил, схватил долговязого Скалу за шиворот, оттащил к стене.

— Пусть не суется, — упрямо твердил Скала.

— Тебе говорят, мерзавец: ты ему не указ!

Грязная брань, за нею оплеуха, удар кулаком, ногой… Скала растянулся на бетоне. Взревел на всю тюрьму, точно бык. Сбежались надзиратели.

— Что здесь происходит? В чем дело?

Скала заорал еще громче. Надзирателей, однако, на горло не возьмешь. Толстый коротконогий охранник прикрикнул:

— Замолчи! Чего ревешь, как вол!

— А за что он бьет? Он меня не кормит, нет у него такого права!

Скверный снова налетел на него. Ударил раз, еще раз. Их разняли заключенные. Куриный подошел к надзирателям:

— Да не верьте вы ему! Прикидывается.

Длинный худой охранник рассмеялся:

— Все вы тут мастера…

Обычная история. Надзиратели удалились. Скала не поднимался, лежал на бетоне вниз лицом. Боялся, как бы еще не попало. Ждал Капитана.

Вернувшись из уборной, Капитан долго глядел на Скалу. Потом обернулся к Скверному:

— Ты за что его, а?

Скверный, Куриный, а за ними остальные стали все валить на Скалу. Тот вскочил на ноги:

— Врут! Клянусь верой и правдой, врут, мой ага! У них одна забота — оговорить меня перед тобой да занять мое место! Не выносят они меня, клянусь, не выносят!

— Много о себе думаешь! Выносят не выносят. Да кто ты такой?

— А я говорю, не выно́сите вы меня!

— Заладил как попугай! Досталось по зубам, мало?

— Досталось, а вот теперь тронь попробуй!

— И попробую!

— Не посмеешь. Теперь здесь Капитан, мой ага. А ну ударь!

Капитан потянул Скверного за рукав. Они уселись друг против друга.

Куриный с усмешкой глядел на Скалу. Перехватив его взгляд, Скала рассердился.

— Дерьмо! — пробормотал он, покосившись на Скверного.

Тот не слышал.

— Ну а что было дальше, Капитан? — спросил Куриный.

Каждый из заключенных раз тридцать слышал историю Капитана. С течением времени она обрастала в его устах новыми подробностями, становясь все более геройской. Заключенные посмеивались про себя, но не пытались ловить его на слове.

В тот вечер они засиделись далеко за полночь.

VI

Капитан и Скверный вместе вышли из семьдесят второй камеры.

Целых два дня Скверный не решался начать разговор и открыть Капитану свои планы. Курил ночи напролет сигарету за сигаретой и мечтал. Вот ему удалось под каким-то предлогом затащить Капитана в камеру Сёлезли, усадить за игру. Фортуна ему улыбается, он выигрывает, выигрывает, выигрывает. Они перебираются в камеру беев. Там тоже играют. И снова выигрывают. Ссужают других выигранными деньгами в рост, под проценты. Тюфяк из шерсти, шерстяное одеяло, подушка, покрывала из верблюжьей шерсти. По стенам, как у Сёлезли, развешаны костюмы, обернутые белой бумагой. Каждый день, как у Сёлезли, кипит кастрюля, шумит самовар. Дыми себе сигареткой с дурманом да беседуй с гостями…

Он глубоко вздохнул.

— Чего вздыхаешь? — спросил Капитан. — Или корабли твои потонули в море?

— Нет, другое!

Они спустились по лестнице. На втором этаже им навстречу попался коротконогий, толстый, как кот, Боби Ниязи, посыльный начальника тюрьмы. Боби не ожидал увидеть Капитана здесь.

— Ха! Вот так удача! — сказал он, потирая руки. — Позавчера, говорят, пришли тебе сто пятьдесят лир от матери? Давно пора и к нам заглянуть, милости просим.

Скверный с Капитаном знали, что Боби, если захочет, может устроить им разрешение начальника тюрьмы отправиться в сопровождении жандарма или надзирателя в город к зубному врачу или в больницу. Они знали также, что, выйдя под таким предлогом за ворота тюрьмы, можно посидеть часок-другой в кабаке, побывать в публичном доме. В их интересах было умаслить Боби.

Капитан сунул руку в карман черных штанов, купленных вчера в тюрьме у Кара Хаджи за шесть лир, вытащил комок ассигнаций. Пока он разворачивал скомканные бумажки, Боби выхватил у него пятилировую и принялся тереть ею щеки, глаза.

— Благослови тебя аллах, Капитан!

Скверному показалось, что пять лир для Боби слишком много.

— Бессовестный!

— Не твое дело, труба водосточная! Свои, что ли, деньги отдаешь? Нашел в кого камень бросить, а? — Он повернулся к Капитану. — Не таскай ты за собой эту падаль. Ведь он готов с ресниц невесты сурьму слизать да продать. Клянусь аллахом!.. Да, верно ли, что я слышал?