Живорад Славинский - Заря Айваза. Путь к осознанности

• Название: Заря Айваза. Путь к осознанности
• Автор: Живорад Славинский
• Издательство: Весь
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9573-1994-8

Эту историю не так-то просто прочесть, и уж куда сложнее поверить в нее. Путь к самореализации долог, можно идти по нему годами. Вы поверите мне только в самом конце.

Некоторые мистики говорили, что невыносимо сложно подняться до божественного уровня совершенства. Но теперь я знаю, что не менее трудным является погружение в глубину самого себя. Это две стороны одной медали — ни одна из них не может существовать без другой. Именно об этом я и хочу пого-ворить с вами, несмотря на сдерживающее меня беспокойство.

Я должен открыть вам тайну, которую наконец-то понял после стольких лет поисков: тот, кто ищет что-то ценное во-вне себя, в столь соблазнительном внешнем мире, пребывает в глубоком сне невежества. А тот, чьи поиски направлены внутрь себя, будет пробужден.

Живорад Славинский

В новой художественной книге известный сербский пси-холог и мистик Живорад Славинский рассказывает читате-лям о великом пути, который может открыть для себя чело-век, желающий постигнуть великую тайну бытия — пути са-мопознания. Автор убежден: в нашей жизни существует толь-ко одно великое путешествие: в себя, через себя и внутрь себя.

Для широкого круга читателей.

---

— Единственным в деревне, кто смог увидеть судно, оказался шаман… С самого детства его обучали видению невидимого мира.

Едва ли можно было добавить еще какие-то логические доводы к истории с таким удивительным поворотом событий. Параллельные миры — вокруг нас, и только навязанные нами же самими ограничения не позволяют их видеть.

— Мн-н-н, — он словно соглашался с моим мнением. — Алхимия открывает человеку миры, недостижимые простому человеку, которые он же и отказывается видеть. «Невидение» — одна и форм защиты. Алхимик принимает многие вещи как реальность, как существование различных уровней реальности.

— Я понимаю. Продолжай, пожалуйста.

— Все формы энергии обладают определенным сознанием, они что-то осознают. Если взять базовый уровень, то можно сказать, что этот огонь, — он попутно указал пальцем на камин, — обладает сознанием, поскольку способен вызывать изменения и реагировать на определенные вещи. Огонь поглощает кислород, и он это осознает. Если перевести на уровень индивидуальности, то это окажется чрезвычайно ограниченная и простая индивидуальность, даже если сравнивать ее с индивидуальностью животного, не говоря уже о человеческом существе. Все объекты, мысли, творческие идеи, чувства и мечты, все они обладают индивидуальностью. Алхимик старается общаться со всеми этими индивидуальностями в огромном окружающем его мире. Он отлично знает, что можно общаться с огнем в камине, с чашкой чая или с мыслью. Общение развивается не только посредством человеческой речи, поскольку в мире существует бесчисленное множество языков. Музыка и появление утренней росы на траве — тоже своего рода язык… Весь окружающий нас мир, видимый и невидимый, все время обращается к нам на различных формах языка. Идущий по Пути старается услышать то множество различных посланий, что обращены к нему, и пытается ответить на них.

— В своих книгах Штайнер пишет о чем-то похожем. Я не помню, указывал ли он прямо на алхимию, но его путь к холистическому сельскому хозяйству напоминает алхимию.

Джин продолжил говорить дальше, словно не слышал, что я ему сказал.

— Если признать, что через язык осуществляется связь, то можно заключить, что все формы энергии образуют один космический язык с бесконечным количеством диалектов. Люди не прислушиваются к космическому языку, они не хотят потерять твердую землю, на которой стоят, и мы должны принять этот факт. Алхимик не боится заблудиться, ему нечего терять, кроме невежества, он осознает, что, куда бы ни привело его воображение, он все равно отыщет золото.

Часть III

1

Возвращаясь в Белград, я наивно надеялся на то, что все, что я оставил позади, изменилось. Пару дней я искал эти изменения, но вскоре мне пришлось признать их отсутствие. Незначительно изменились только некоторые вещи и люди. Пальцы Младена еще больше пожелтели от табака, его голос стал более хриплым, чем прежде, хотя, возможно, это мне просто показалось. Мать с большим трудом передвигалась до кухни, мой брат стал менеджером по финансам в какой-то компании, продающей электрические товары, а сам отец был удивлен моему появлению в целости и сохранности. Позже брат тайком рассказал мне, что отца больше заботили не пышущие оптимизмом открытки о новой жизни, что я посылал ему из Стокгольма, а сам я, что меня могли отправить в какой-нибудь лагерь для политических эмигрантов.

Отцу едва удавалось скрыть свое удивление, когда я начал доставать подарки. Мои подарки никак не укладывались в его представление о возвращении сына-транжира. Матери я прикупил брошь из лапландского золота, брату — портфель от «Самсонит», что носили бизнесмены в Стокгольме, а Младену — серебряный портсигар с выгравированными инициалами. До войны мой отец работал управляющим в обувном магазине «Бата», что в Тузле, и обувь была одной из тех немногих вещей, в которых он немного разбирался. Он широко открыл глаза, когда я начал доставать ему пару кожаных темно-коричневых ботинок от «Балли» с мягкой подошвой.

— О, спасибо, но не стоило, не стоило… — Даже в такой ситуации он чувствовал одно, а говорил совершенно другое.

— А ты привез что-нибудь для Лидии? — робко спросила мать. — Она очень прилежная девочка. И навещала нас почти каждую субботу.

С тех пор, как я написал ей письмо о моем расставании с ней, Лидия сменила пару возлюбленных. Я не знал ни об одном из них, и мне было интересно, как они выглядели. Из тех редких писем, что мать посылала мне, я узнал, что Лидия постоянно навещала ее, чему мама придавала особую важность. Скорее всего, она никак не могла свыкнуться с нашим разрывом.

— Я ей ничего не привез. Мы уже долгое время не вместе.

— Ох, сын… ты с ней не вместе, но она любит тебя, она ждала твоего приезда. Она придет повидать тебя сегодня вечером.

Я пожал плечами в знак своего безразличия, однако в груди у меня кольнуло, как будто чем-то острым. Взаимоотношения с Астрид, несколько мимолетных романов, а также отношения с Гунилой Бериман — все они были увлекательными. Мое эго раздулось, когда я начал вспоминать о своих любовницах, об их статусе в оккультной иерархии, но, заглядывая вперед, можно сказать, что все эти отношения для меня опустились до уровня слизи. В них не было и крошечной частички от тех эмоций, что я испытывал вместе с Лидией. Все эти самодовольные истории о связи со вселенной через оргазм, о новом эоне освобождения человеческих существ… высвобождение сексуальной энергии — попросту загоняли интимные связи в какие-то позолоченные рамки. Только Гунила возвышала отношения между мужчиной и женщиной: я — Нюит, а ты — Хадит, однако в таких отношениях не было и намека на любовь — это был просто откровенный секс. Я едва могу поверить в то, что какое-нибудь возбужденное животное могло, хоть на секунду, любить так, как я любил Лидию. Истинная любовь для эмансипированных женщин была так же недостижима, как музыка для глухих.

— Сынок, не возражаешь, если я отдам эту брошь Лидии? — спросила мать тихим голосом, в котором таилось беспокойство по поводу моего внезапного всплеска эмоций. — Куда же я ее надену? Я не хожу на вечера, я уже в годах, да и драгоценности — для молодых…

— Если захочешь, отдай ее Лидии, она твоя.

Брошь Лидии отдала не мать — это сделал я. В момент ее появления в квартире она вела себя натянуто и напряженно, ее голос уже звучал не так, каким я его помнил, она протянула мне руку, как будто встречала какого-то дальнего родственника. За столом мы банально обсуждали наших общих друзей. Мать то и дело глядела исподлобья то на меня, то на Лидию, Младен покуривал крепкую «Драву», а отец ерзал на стуле, раздумывая над тем, что бы такое умное сказать. Через какое-то время Младен допил абрикосовый бренди, который по цвету был таким же прозрачным, как и водка, и, наконец, начал говорить:

— Боги, Боги, ты сильно изменился. Вот что происходит с людьми в большом мире. Поведай мне о пережитом!

За три года он получил от меня только пару писем да несколько открыток. Он сгорал от желания услышать в деталях события, произошедшие со мной. Я никак не решался начать, момент был слишком неподходящий — я хотел поговорить с ним наедине. Заподозрив неладное, отец начал ерзать на месте и тревожным голосом произнес:

— Я не хочу быть назойливым, — после чего он встал из-за стола.

— Нет, нет, сиди, пожалуйста. Мы поговорим с Младеном завтра, расскажи мне, пожалуйста, как тут идут дела.

Была почти полночь, когда я пошел провожать Лидию домой. Она жила с родителями и младшей сестрой на одной из тихих улиц рядом с ботаническим садом. Сладкий аромат цветущих лип пробудил во мне странное чувство, как будто внутри тесно переплетались прошлое и настоящее. С тех пор произошло много событий, но проникающие в настоящий момент ощущения из прошлого до сих пор жили во мне. Лидия показала на темные окна своей квартиры и произнесла:

— Я не могу пригласить тебя, мои уже спят.

— Хорошо, я и так очень устал, — ответил я и медленно пододвинул ее к себе.

Она положила голову мне на плечо. Я слышал ее быстрое и неглубокое дыхание, вдыхал аромат ее волос, который остался точно таким же, как и прежде. От ее нежного запаха и аромата лип у меня сжалось горло.

— Столько времени прошло, — сказал я, ощущая пульсацию в области шеи. — Боже мой, сколько же времени?!

— Поначалу время тянулось очень долго, но сейчас… словно ты никуда и не уезжал.

— Я чувствую то же самое, это похоже на какой-то мимолетный сон, от которого я проснулся.

— Нет ничего необыкновеннее, чем время, — произнесла она.

Я не хотел мешать слиянию прошлого и настоящего, я только хотел, чтобы оно длилось вечно, — смешавшиеся столь знакомые ароматы обретали силу глубокой и черной реки. Я уже не мог бороться с усталостью и, прислонившись к ней, начал потихоньку погружаться в полусон.