Неизв. - Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру

• Название: Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру
• Автор: Неизв.
• Жанр: Прочая старинная литература

---

___

А теперь следующий факт: глубокое почитание, с каким свободомыслящая молодежь Caнкт-Петербурга и, как меня уверяют, Москвы и всея Руси относится к les d;cabristes – д е к а б р и с т а м; живых и мертвых, в равной степени помнят заговорщиков 1825 года. Живым – симпатии и восхищение, мертвым – культ.

Император Александр сделал все, что позволило сделать ему сыновнее почетание. Он вспомнил о живых.

Однажды Россия воздвигнет искупительный монумент павшим. И мы поступим так же; и у нас были сержанты Ла-Рошели и мученики монастыря Сен-Мерри.

___

Вы знаете, что я остановился перед крепостью, направляясь обедать на Михайловскую площадь. Продолжаю свой путь. Но так как, чтобы от крепости попасть на Михайловскую площадь, я должен проехать Исаакиевским мостом, Адмиралтейской площадью и частью Невского проспекта, у нас есть время еще немного побеседовать. Поговорим об императоре Николае и, как египтяне перед погребением своих умерших, скажем о покойном, что было в нем хорошего и плохого.

Поколение, которому сегодня 30-40 лет, и на котором лежит груз этого столь долгого правления, поколение, которое интеллектуально и, скажем даже, физически, в прямом cмыслe, задышало лишь с восшествием на престол императора Александра, не способно дать царю Николаю верную оценку противу шерсти. Оно не судит, а осуждает; оно не оценивает, а проклинает его. Один из представителей этого поколения, наглухо  заточенный в военный плащ с капюшоном, как Батеньков - в равелин св. Алексея, показал мне четыре барельефа Николаевской колонны: восстание - 14 декабря, восстание в Польше, холерный бунт, восстание в Венгрии. «Как видите, - сказал он, - четыре восстания; вот и все царствование императора Николая».

Высказывания душителя восстаний у бюста Яна III доказывают, что он жестоко раскаивался, подавив последнее из них. Оно ему стоило протектората над Молдово-валахскими провинциями. Один из друзей князя Меншикова, которого он не видел 3-4 месяца, по возвращении того из Севастополя, заговорил с ним словами русской поговорки, уместной при встрече после долгой разлуки:

- Много воды утекло с тех пор, как мы виделись последний раз.

- Да, - ответил Меншиков, - и с нею - Дунай. Императору Николаю повезло: он уже не увидел, как утек Дунай.

Ничто не умирает раньше своего часа. Ходят слухи, что с ним это случилось, когда он сам избрал и назначил день и час. Николай умер естественной смертью. Только значительную роль в ее приближении сыграло страшное разочарование, вызванное нашими победами на реке Альме и под Инкерманом.

Скажем в начале, что по большей части то, в чем упрекают императора Николая, -  результат преувеличенного мнения, будто он состоял из своих прав и обязанностей. Больше, чем он, никто не оберегал свое автократическое право, никто не считал своим долгом защищать монархию повсюду в Европе. Его 30-летнее правление было долгой вахтой. Часовой при европейской законности, как пожарные во всех городах его империи, что подают сигнал о пожаре, он подавал сигнал о революциях, и не только - он держался всегда наготове, чтобы душить революции и у себя, и у других. Ненависть к политическим возмущениям и последствиям их заставила его ответить Луи-Филиппу I и Наполеону III двумя такими письмами, что они только укрепили наш союз с Англией, который распадался под ударами нашей национальной ненависти. Ограниченный, упрямый и непреклонный, император Николай не понимал, что любой народ принимает необходимые меры, чтобы его не беспокоил и ему не угрожал сосед, что любой народ   волен делать у себя все, что пожелает. Окидывая взглядом карту своей огромной империи и видя, что она одна занимает седьмую часть света, он думал, что другие народы Европы – всего лишь колонии на ее территории и хотел бы давить на них, как давил на немецкие колонии, которые недавно попросили ее гостеприимства. Посредственный дипломат, он не понял, что Франция была естественной союзницей России.

С нашей стороны, король Луи-Филипп позволил себе увлечься семейными традициями. Он видел только, как образец дипломатии, устроенный кардиналом Дюбуа в регентство его деда договор о четырехстороннем союзе. Он забыл, что тот договор с любой точки зрения был насквозь субъективным и эгоистичным. Троны Европы занимали короли милостью божьей; только в Англии сувереном выступал узурпатор Гийом III, которого к этому времени трона лишил его тесть Яков II. Ну и каким же было положение регента? Все законные наследники короля Луи XIV умерли, за исключением короля Луи XV, которому было 7-8 лет, и слабое здоровье которого в любой момент могло привести его к смерти. Регент как первый принц крови наследовал корону. Но на нее претендовали еще двое, и они не позволили бы ему легко возложить ее на собственную голову. Одним из претендентов был месье герцог дю Мен, кого Луи XIV называл своим наследником в случае пресечения законной родовой линии. Его не стоило слишком опасаться: завещание Луи XIV парламент признал недействительным. Но оставался Филипп V, тот самый герцог Анжуйский, которого Франция отдала в короли Испании, и который, несмотря на отказ от короны деда, не отводил глаз от Версаля. Он был серьезным конкурентом. Враги герцога Орлеанского - а он, как все интеллигентные, прогрессивные и предприимчивые умы, имел их во множестве - противостояли ему во Франции серьезной партией, вооруженной словечком  з а к о н н о с т ь  и досаждающей герцогу Орлеанскому эпитетом  у з у р п а т о р. У кого же французский  у з у р п а т о р  мог просить помощи? У английского  у з у р п а т о р а. Все другие принцы были бы на стороне Филиппа V. Итак, альянс с Англией стал делом, вытекающим из обстоятельств и личных планов, пактом между двумя принцами, один из которых осуществил узурпацию, а другой ее задумал. Вся европейская политика выплывала наружу. И король Луи-Филипп позволил себе на этом попасться и в течение 18 лет пил от чаши стыда, которую поднесла ему Англия.

Чего особенно опасался император Николай в контактах с нами, так это проникновения революционного духа, что стал бы ангелом смерти. Выходит, с этой точки зрения, он провел 30 лет, так сказать, при оружии, считая солдатом России не только себя, но и каждого русского и насаждая капральство в гигантских масштабах. Его правление было военным. Каждый в России был солдатом; кто не носил эполеты, презирался императором и был презираем всеми.

Один из сосланных, Пущин, кто еще сегодня перевязывает раны от оков 1825 года, избрал гражданскую службу. Он был из тех, кого во время следствия допрашивал сам император.

- Впрочем, - сказал он обвиняемому, - чего еще ждать от человека, который, будучи знатным, бросился в объятья гнусной карьеры?

- Я вовсе не считаю, что карьера гнусна, - ответил Пущин, - когда имеешь честь служить вашему величеству.

Это правление, что за свою треть века узнало только две серьезные войны, одну - в начале, вторую - в конце, в целом протекало в смотрах и парадах, которыми командовал сам император. Часто он устраивал небольшую «войну», выбирал одного из своих генералов, чтобы «сразиться» с ним и гордился победой на ученьях, как победой в настоящем сражении. Однажды, подобно Нерону - а Нерон, известен случай, сразился в цирке с галлом, который менее других сознавал себя рабом, поверг на арену, придавил коленом и приставил к его горлу клинок - император Николай вступил в учебный бой с одним генералом, и тот к делу отнесся всерьез. Он расположил войска таким образом, что разбил, окружил и взял в плен императора. Это был генерал Николай Муравьев. Император наделал Муравьеву разных комплиментов, но через два дня дал ему отставку. Позже вспомнил о нем, назначил командиром отдельного гренадерского корпуса, затем - наместником на Кавказе; это тот, кто взял Карс.

Лермонтов служил в гвардии, когда написал первые стихи; император вызвал его к себе.

- О чем мне докладывают, месье? Вы делаете стихи?

- Да, sire, такое порой на меня находит.

- Для стихов есть другие, месье; моим же офицерам нет нужды этим заниматься. Вы поедете на Кавказ делать войну; по крайней мере, она займет вас достойным образом.

Как раз это и требовалось Лермонтову. Он поклонился, уехал на Кавказ и потом, лицом к лицу с великолепной цепью гор, где был прикован Прометей, написал самые прекрасные свои стихи.

Другой поэт, Полежаев, кто побывал, возможно, дальше, чем Лермонтов и Пушкин, написал в стихах пьесу Masschka – М а ш к а, то есть Marie. Но у имени Мари - четыре русских варианта со своими смысловыми оттенками. Когда Мари называют Macha – Машей или Machinka – Машенькой, то этим выражается доброе отношение к ней. Но когда Мари становится Машкой, то смысловое содержание имени полностью меняется; так называют не девушку, а девчонку для забавы.