Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

• Название: Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
• Автор: Анри де Кок
• Издательство: Литагент «Остеон»74fca568-0472-11e5-9ef7-002590591dd6
• Жанр: Эротика, Секс
• ISBN: 978-5-85689-083-8

Этот грандиозный художественно-публицистический труд посвящен историям женщин, которые совмещали прелести древнейшей профессии с проблемами государственной политики и финансов. Многие из них умудрялись разорять не только богатых вельмож, но и целые государства. Пойдя по стопам отца (Поля де Кока, которым зачитывались тургеневские девушки) Анри де Кок выдал в свет, кроме десятка фривольных романов, которые морализаторы сочли полупорнографическими (среди них знаменитая «Ла Минетта»), еще и столь же фривольную публицистику, как серию очерков «История знаменитых куртизанок» и «История знаменитых рогоносцев». Очерки написаны с присущим фамильной профессии блеском, это не скучное документальное чтиво, а в значительной степени подлинно художественная литература. В центре каждого очерка биография конкретной исторической личности, ее достоинства и недостатки, ее жизнь в самый примечательных событиях и судьба. Этот грандиозный труд вместил в себя 4 толстых тома в одной электронной книге. Свыше 100 страниц с многочисленными иллюстрациями.

---

И притом же у поэтов вообще особенная манера любить, существенно отличная от любви простых смертных. Это понятно; когда живут на облаках, можно ли спуститься до грубых желаний нашей несчастной земли!..

Поэты прежде всего любят головой; с этой системой они живут до ста лет.

И Габриэлли  охотно согласилась с этой системой.

Метастазий предложил ей ехать с ним в Вену, где он гарантировал великолепный ангажемент при придворном театре; она согласилась. В 1751 году она переехала с Анитой в столицу Австрии и через несколько недель, по обещанию поэта, она дебютировала и была приглашена на императорский театр, на котором ее успех равнялся успехам в Риме, Лукке и Неаполе, и она двенадцать лет оставалась примадонной в Вене.

Вполне понятно, что в этот долгий промежуток времени, целая толпа конкурентов поочередно оспаривала при ней роль Метастазия. Ибо, как ни был любезен поэт, она оставила его. Она покинула его как любовника, но сохранила как друга. И Метастазий не очень страдал от новой роли.

Мы не станем перечислять здесь всех обожателей, которых Габриэлли отметила во время своего пребывания в Вене. Для этого нам должно бы было посвятить несколько страниц. Достаточно сказать, что в двенадцать лет она разорила двадцать знатных вельмож, без различия лет и национальностей.

Никого нет опаснее женщин, для которых не существует любви. У этих женщин любовь становится профессией, в которой они упражняются с тем большею легкостью, что ни на минуту не забываются.

Габриэлли  мало заботилась о том, что внушала нежные желания. Самый страстный говор сердца был для нее тарабарской грамотой; но она любила роскошь, и тот, кто был богат и великодушен, имел право на ее благосклонность… И часто она не дожидалась пока один истратит для нее все состояние, – единственное доказательство страсти, к которому она была чувствительна, – чтоб опустошить кассу другого.

Это часто ставило ее в неприятное положение.

Таким образом в 1760 году, когда за ней ухаживали в одно и тоже время поверенный при французском посольстве в Вене, граф Мондрагон, и маркиз д’Алмейда, португальский дипломатически агент, певица… нет, куртизанка нашла остроумным, – вероятно из боязни подвергнуть слишком долгому испытанию терпение одного на счет благосклонности к другому, – сделать их обоих счастливыми…

Но граф Мондрагон, который заплатил за преимущество быть любовником Габриэлли , не ожидал, по крайней мере хоть несколько месяцев, – чтоб у него оспаривали это преимущество.

Одно слово, сказанное в его присутствии одним из его друзей, внушило ему подозрение в верности Катарины…

С целью осветить этот предмет, он употребил средство, старое как мир, но всегда имеющее успех.

Однажды вечером, на Пратере, видя шатающимся около коляски Габриэлли  того, на которого ему указывали как на соперника, Мондрагон почувствовал внезапную мигрень и просил позволения удалиться… Позволение это немедленно было дано ему.

Но вместо того, чтоб возвратиться в свой отель, граф отправился к Габриэлли , где, благодаря своему знанию местности, он прошел никем незамеченный до самой спальни своей любовницы.

Едва он спрятался в шкаф с платьем, как вошла Габриэлли  в сопровождении маркиза д’Алмейда.

Что видел и слышал наш бедный влюбленный из своего тайника? Ничего для себя приятного, конечно. Но он был дворянин и француз   две причины, чтоб не показаться смешным. А что могло быть смешнее, чем он в подобных обстоятельствах? Граф мужественно ожидал, пока португалец окончит свой разговор с итальянкой и уйдет, чтобы появиться самому на сцену.

Первым движением Габриэлли  при появлении Мондрагона было движение ужаса. Он был бледнее смерти.

Но внезапно страх певицы перешел в веселость.

Спеша выйти из шкафа, по уходе соперника, граф не заметил, что утащил за собой на пуговице женскую юбку, под которой он скрывался не один час.

Вид этой-то юбки, составлявшей самую смешную принадлежность молодого сеньора, заставил смеяться Гибриэли, – смеяться до слез! Она опрокинулась от этого смеха на диван.

Граф оторвал юбку вместе с пуговицей, и послушный только гневу, раздраженный изменой и этим хохотом, он воскликнул:

– А! вы насмехаетесь надо мной!..

И со шпагой в руке он бросился на изменницу.

Счастье для нее, что в этот вечер на ней было надето платье с высоким лифом из плотной материи! Иначе она была бы убита.

Удар, нанесенный ей графом, пробил корсаж и счастливо прошел под мышкой.

Габриэлли  перестала смеяться.

– На помощь! спасите!..    закричала она сдавленным голосом.

Но Мондрагон уже был на коленях перед своей любовницей, с глазами увлаженными слезами, умоляя ее простить его.

Во всяком случае и она могла сделать себе несколько упреков. Она простила, но с условием, чтобы на память этой трагической сцены граф отдал ей свою шпагу.

И она сохранила ее, приказав сделать на клинке следующую надпись:

«Шпага графа де Мондрагон, осмелившегося ударить ею Габриэлли , 18 сентября, 1760 года.»

Из Вены, которую она оставила около конца 1762 года, не потому что она имела менее успеха как актриса, но быть может по тому, что у нее стало менее поклонников, Габриэлли  отправилась в Палермо, столицу обеих Сицилий, где с первого раза она стала любовницей вице-короля.

У нее был свой отель на улице Кассаро, прекраснейшей улице города; шесть карет; двадцать лакеев, две тысячи унций золота (около 25 000 франков) в месяц – и все это платил вице-король, герцог Аркоский.

Но его светлость ошибался, думая иметь ее за свои экю.

Однажды, когда он давал большой обед, на который пригласил свою любовницу, она не явилась; вице-король послал своего первого камердинера потребовать объяснения этого отсутствия.

Габриэлли  читала, лежа.

– Вы скажете вашему господину,   ответила она лакею, – что я не иду к нему сегодня обедать по двум причинам: во-первых, я не голодна, потому что поздно позавтракала; во-вторых, как бы ни был остроумен его разговор и разговор его друзей, он не может сравниться с той книгой, которую я читаю сию минуту.

Этой книгой был роман «Хромой бес» Лесажа, переведенный на итальянский язык.

Его светлость уколотый ответом Габриэлли  снова послал лакея со следующим письмом:

«Так как вам не угодно, то мы обойдемся и без вашего общества, но мы рассчитываем, что вам будет угодно побеспокоиться сегодня вечером как певице.»

Эти два подчеркнутых слова: мы рассчитываем заставили Габриэлли  сделать гримасу. Правда, она должна была петь в этот вечер в придворном театре… Отказаться не было средства.

Она повиновалась… но с особенностями…

Ей приказали превзойти саму себя.

Она пела небрежно, без силы, без выразительности, без страсти, одним словом, хуже обыкновенного. Все более и более раздраженный, герцог в один из антрактов, вошел в ложу певицы.

– Вы, мне кажется, смеетесь надо мной!  – сказал он.

Она отвечала улыбкой, которая говорила: «вам только кажется? Но, мой милый, ясно же, что я над вами насмехаюсь!..»

– Берегитесь!   воскликнул герцог. – Я господин в Палермо… Я заставлю вас хорошо петь, даже против воли!

На этот раз Габриэлли разразилась искренним смехом.

–A! так-то!   отвечала она. – Ну, а мне сейчас нравилось петь дурно, теперь не то, мне угодно не петь вовсе.

Вице король вспыхнул от гнева.

– Вы отказываетесь петь?

– Да.

– Я вас отправлю в тюрьму.

– Отправляйте! быть может там мне будет веселее, чем с вами!

Отступать было некуда. Вице-король, хотя и влюбленный, не может дозволить, чтоб его безнаказанно презирали в лицо. Герцог отдал приказание. Через час Габриэлли  находилась в государственной тюрьме.

С ней обращались, однако, со всем уважением, которого достойна любовница, всё ещё любимая, хотя и делающая все, чтоб ее не любили. Вместо холодной и мрачной каморки ей дали целое отделение начальника тюрьмы. Аните дозволено было видаться с ней. Наконец, ее друзьям и подругам позволили делать такие долгие и частые визиты, как они пожелают. То была уже не тюрьма, а увеселительный дом.

У несчастной пленницы за столом каждый день бывало до двадцати персон; вечером танцевали и пели. Она никогда не пела так хорошо, как в то время, когда сидела за решеткой. И что за упрямство! Каждое утро в течение целой недели, когда от имени герцога являлся нарочный и почтительно предлагал ей этот вопрос:

– Согласны ли вы сегодня вечером, сеньора, петь при дворе?

– Нет!   отвечала она. – Нет, нет и нет!

Вице король уступил. Лучше этого он ничего не мог сделать. Габриэлли  была способна провести в тюрьме целую жизнь.

Когда ей объявили, что она свободна, она ответила: «Хорошо!»,   безо всякой благодарности. Но губернатору, который предложил ей свою руку, чтобы проводить до канцелярии, она сказала.

– Извините; но прежде, чем оставить вас, я должна извиниться за ту скуку, которую я вам причиняла, лишив вас вашего помещения…   Она подала ему кошелек с тысячью унциями. – Тогда как я здесь смеялась, были люди, которые страдали, неправда ли? Которым, без сомнения, еще долго придется страдать? И так, в воспоминание моего пребывания здесь, около них, разделите между ними это золото. И заверьте их, что я принимаю искреннее участие в их несчастьях и желаю для них скорейшего освобождения!