Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

• Название: Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
• Автор: Анри де Кок
• Издательство: Литагент «Остеон»74fca568-0472-11e5-9ef7-002590591dd6
• Жанр: Эротика, Секс
• ISBN: 978-5-85689-083-8

Этот грандиозный художественно-публицистический труд посвящен историям женщин, которые совмещали прелести древнейшей профессии с проблемами государственной политики и финансов. Многие из них умудрялись разорять не только богатых вельмож, но и целые государства. Пойдя по стопам отца (Поля де Кока, которым зачитывались тургеневские девушки) Анри де Кок выдал в свет, кроме десятка фривольных романов, которые морализаторы сочли полупорнографическими (среди них знаменитая «Ла Минетта»), еще и столь же фривольную публицистику, как серию очерков «История знаменитых куртизанок» и «История знаменитых рогоносцев». Очерки написаны с присущим фамильной профессии блеском, это не скучное документальное чтиво, а в значительной степени подлинно художественная литература. В центре каждого очерка биография конкретной исторической личности, ее достоинства и недостатки, ее жизнь в самый примечательных событиях и судьба. Этот грандиозный труд вместил в себя 4 толстых тома в одной электронной книге. Свыше 100 страниц с многочисленными иллюстрациями.

---

В 1665 году, на Дон Жуана Австрийского сочинили песню, в которой между прочим Кальдерона была названа всесветной женщиной, т. е. женщиной принадлежавшей всем и каждому.

Это может служить доказательством, что в то время, когда она была любовницей короля, она не довольствовалась только Кальдероном и герцогом Медина, ибо два любовника – не весь же свет. Но несмотря на все исследования наши, мы не можем этого утверждать положительно.

Известно только то, что Филипп бросил ее столь же неожиданно быстро, как и взял, – через семь или восемь месяцев после того, как она родила. Ей еще не было двадцати лет. Не иметь двадцати лет, быть прелестной, полной жизни и страсти и быть осужденной навсегда оставить свет!.. Кальдерона плакала. Она рассчитывала на более продолжительное существование!

Но закон, роковой закон был неумолим! Тому, который получил ее первый поцелуй, – Кальдерону, – экс-фаворитка хотела сказать свое первое и последнее «прости»! Он тоже плакал.

– Да, – сказала она, выражая убеждение, которое было далеко от ее сердца: – быть может, для меня лучше бы было остаться актрисой… и только актрисой, со всеми лишениями, но и со всеми радостями моего ремесла.

Она удалилась в монастырь монахинь San Placido, – в монастырь не очень суровых правил, столь мало суровых, что через несколько лет инквизиция была должна установить там порядок, по своему способу. Монахинь San Placido обвинили в том, что они принимали в ночное время в монастырь монахов соседнего монастыря San Philippo и предавались в их обществе оргиям. Когда дело разъяснилось, то, для примера, шестерых сестер бросили в темницу, называвшуюся «In расе» (покойся с миром); настоятель же San Philippo и трое монахов были сожжены на костре.

Кальдерона, хотя компрометированная более других, была спасена королевским заступничеством и отделалась только испугом.

Но страх этот был так силен, что, страдая с того самого дня, когда она явилась перед жестоким трибуналом, она угасала, и умерла 22 ноября 1632 года.

Рассказывают, что последним словом, которое она произнесла, готовясь испустить последний вздох, было имя: «Педро!..»

Тело забывает, но душа помнит.

Портрет Кальдероны и ее наперсницы кисти анонимного автора.

Прекрасная Габриэль д’Эстре

Ее прославляли и в прозе и в стихах, и в поэмах, и в повестях и в песнях. В последнее время она была героиней большой драмы, игранной на театре Porte Saint Martin. Вольтер, – очень естественно, – упоминает о ней в «Генриаде».

«В тиши спокойного, безмолвного дворца,
Вдали от шумных битв, она ждала отца,
Престолу верного, увенчанного славой,
Который с Генрихом помчался в бой кровавый.
Ее звали д’Эстре: прелестнее Венеры;
Природа все дары рассыпала без меры.

Тогда она, увы! вступала в возраст нежный.
В тот возраст, что страстям дает пыл неизбежный.
Рожденная любить, но гордая сначала,
Она еще ни чьим желаньям не внимала».

Вольтер, как видите хотел сделать девственницу из той, о которой маршал де-Бассомпьер,  ее современник, написал следующие строки:

«Она была дочерью мадам д’Эстре, которая без всякой застенчивости занималась продажей своих дочерей. Этой было шестнадцать лет, когда мать предложила ее королю (Генриху III) через герцога д’Эпернона, жившего с ее старшей дочерью Дианой д’Эстре, от которой он имел дочь, бывшую впоследствии аббессой Sainte-Glossine de-Metz; герцог так возвеличил ее красоту, что Генрих III пожелал ее, что было очень легко, ибо он послал через Монтиньи шесть тысяч экю, из которых Монтиньи взял себе две тысячи; когда король узнал об этом, он пришел в такой гнев, что долгое время не хотел его видеть, пока их не примирил герцог Жуайез.

«Королю Генриху III скоро она надоела; он говорил что белого и постного он довольно находил и у королевы. Вследствие чего мать продала ее Замету и другим; но немного спустя, ее видели у герцога Гиза, который влюбился в нее, и связь эта продолжалась целый год; но открыв, что мадам д’Эстре сосводничала ее г-ну де-Лонгвилю, он наконец ее оставил за три или четыре дня до баррикад. Герцог де-Бельгард (Le-Grand), бывший тогда в большой милости, нашел ее по своему вкусу; король, который только и думал о том, чтобы заставить их друг другу понравиться, был их сводником, заставлял их одеваться в платье одинакового цвета, танцевать вместе и очень был доволен, когда хвалили эту чету. Но мадам д’Эстре увезла ее вместе с ее сестрами в Кэвр, и немного спустя, взяв с собой свою младшую дочь Жульету, она оставила мужа, чтобы отправиться к Аллегру, коменданту д’Иссуара, которого она его любила; ее дочери остались в Кэвре с отцом и были любимы соседними дворянами. Между другими, Брюнет, брат Бюльера, и Станей пользовались благосклонностью Габриэли, и де-Лонгвиль видел ее, когда проезжал через Кэвр.

Эта девушка, развившись, стала совершенной красавицей и Станей, которому она сказала, что герцог де-Бельгард начинал ей рассказывать прежде, чем она оставила Париж, расхвалил ее красоту сказанному Бельгарду до такой степени, и так уверял его, что она его любит, что этот последний написал ей через Станея, и отправился увидать в Кэвре, где и оставался, запершись с нею, два дня; потом возвратившись к королю (Генриху IV) рассказал ему свое приключение и так восторженно говорил о ее красоте, что этот последний в нее влюбился».

И так прежде, чем принадлежать Генриху IV, Габриель была не слишком скупа на свои ласки, и если Беарнец укололся о шипы, то сделал это по доброй воле. И не один только Бассомпьер представляет эту женщину в таком свете, как женщину легкого поведения; Сюлли в своих мемуарах и Этуаль в своем журнале Генриха IV также изображают ее, как куртизанку.

Наконец, каким образом молодая девушка могла остаться честной и невинной в замке де-Кэвр, истинном пристанище волокиты, «в этой конуре для б…ей, как энергично выражался старый д’Эстре, муж Франсуазы Бабу де-ла-Бурдьер, – матери Габриэли, которая, была убита в Иссуаре во время возмущения и сохранилась в истории, как тип знатной дамы, – куртизанки утонченного разврата…

О Генрихе VIII, короле Англии, говорили, что он всю свою жизнь только и делал что женился да разводился; о Генрихе IV могли бы сказать, что он все лишь перебегал от любовницы к любовнице.

В эту минуту Беарнец был в одно и то же время счастливым любивником и Марии де-Бовильер, дочери графа де-Сент-Аньяна, и Катерины де-Вердюн, которой впоследствие он дал аббатство, что, однако, не мешало ему ухаживать за графиней де-ла-Рошгюйон, маркизой де-Гертевилль. Маркиза де-Гертевилль была, быть может, единственная женщина, которая имела честь отказать Генриху IV в его исканиях. Это она сказала ему: «Я слишком бедна, чтобы быть вашей женой, и слишком благородна, чтобы быть любовницей»!

Слишком занятый своими удовольствиями, Генрих IV не заботился о своей славе. Через несколько недель после убийства Генриха III, Генрих IV, который намеревался удалиться в Дьепп, а в ожидании посещал города в окрестностях Парижа и между другими Мант, был в восхищении, встретив в этом городе столько молодых и прелестных женщин, который стеклись туда изо всех окрестностей, под защиту крепости и провел в нем целых восемь дней, кокетничая и волочась, как будто кроме этого ему нечего было делать.

Однажды вечером, в отеле, в котором он жил, – Генрих разговаривал с некоторыми дворянами из своей свиты о прелестях Мантских женщин. Он хвалил глаза одной, волосы другой, белизну кожи или маленькую ножку третьей.

– Ах, все равно! – закончил он тоном, который, между прочим, не был лишен некоторой надутости, – пусть эти дамы прелестны, о не одна из них не стоит мизинца мадам де-Бовилльер… Я говорю, что ни одна!.. Она, только она имеет все, что есть у них у всех!.. Игрушечка, настоящая игрушечка, подобной которой не существует нигде!..

– Нигде! – хором повторили дворяне.

Все, исключая одного, который молчал и улыбался, презрительно покачивая головой. Его звали Рожер де Бельгард. Герцог и пэр, великий конюший Франции, осыпанный милостями Генриха III, этой навеки закатившейся звезды, – Рожер де Бельгард явился развлечься при блеске восходящего солнца.

Молчание и улыбка, также как и покачиванье головой великого конюшего не ускользнули от Беарнца.

– О! о! – вскричал он, несколько оскорбившись, – ты не согласен с нами Бельгард, что мадам де Бовильер одна из прелестнейших женщин Франции и Наварры.

– Извините, государь, я согласен, что она одна из прелестнейших женщин. Но вы не то сказали сейчас; вы сказали, что ей нет подобной.

– Ну?

– Я не того убеждения, государь.

– Ты знаешь женщину, которая может сравниться с Мари де Бовильер?

– Я не только знаю; но люблю ее и любим ею.

– Право? А имя этого чуда?

– Габриэль д’Эстре.

– Габриэль д’Эстре? А где она живет?

– В замке своего отца, в Кэвре?